Игорь Матвеев - Пепел сгоревшей любви Страница 8

— Ду ю спик инглиш? — осведомился он, пожимая мне руку и присаживаясь.

— Йес, я ду бат херово[3], — ответил я старой институтской шуткой.

Он, конечно, не понял.

— «Хир»… «ове»… уот ду ю мин?[4]

— Да ладно, — я махнул рукой. — Игра слов.

Повернувшись к приоткрытой двери, парень крикнул что-то, и полминуты спустя в палату вошел лысый мужчина лет сорока с еврейской внешностью.

— Здравствуйте, — приветствовал он меня, слегка картавя, как и положено людям его национальности. — А господин э… Шульгин сказал мне, что вы знаете английский. Думал, вы тут сами пообщаетесь, пока я говорю с врачом. Я переводчик. Илья Литвинов. Бывший русский, между прочим. Мои родители эмигрировали в США из Киева в середине семидесятых.

В его речи действительно не слышалось ни малейшего акцента.

Парень быстро и неразборчиво заговорил, и бывший русский, стоя за его спиной, начал переводить:

— Это мистер Джон Хэкетт. Он работает в Ираке с миссией ООН. Гуманитарная помощь местному населению, пострадавшему в результате военных действий, и все такое.

«За это благодарное население сбивает ООНовские вертолеты», — подумал я.

— А его отец — в компьютерном бизнесе. Очень влиятельная фигура. Начинал с самим Биллом Гейтсом. Стивен Хэкетт, может, слышали?

Я не слышал.

— Джон хочет поблагодарить вас за то, что вы спасли ему жизнь.

— Не преувеличивайте.

— Нет, нет, это действительно так, — заверил Литвинов. — Ведь если бы вы не вытащили его из вертолета за пару минут до взрыва, он сейчас не сидел бы перед вами.

— На моем месте так поступил бы каждый советский человек, — сострил я.

Шутка не дошла до переводчика, я понял это по его лицу: слово «советский» было уже основательно позабыто. Переводить ее американцу было тем более бесполезно.

— Между прочим, вы даже попали в интернетовские новости, — сообщил Литвинов, доставая из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. — Хотите взглянуть? Ах, да, вам же будет трудно читать по-английски, — деликатно заметил он. — Вот, послушайте. «Рейтер. 14 июля. Сегодня во второй половине дня примерно в двадцати пяти километрах к юго-востоку от Багдада неизвестными лицами был сбит вертолет, принадлежащий миссии ООН. На его борту находилось трое сотрудников миссии и пилот».

«Значит, еще одного я не заметил», — отметил я про себя.

— «Двое российских специалистов с тепловой электростанции «Юсифия», проезжавших в районе падения вертолета, поспешили на помощь сотрудникам ООН. Один из русских, господин Лемешоный, сумел вытащить из вертолета сотрудника миссии Джона Хэкетта за несколько минут до взрыва машины и тем самым спас ему жизнь. При этом сам Лемешоный получил тяжелые ранения, поскольку скрывавшиеся неподалеку террористы открыли по нему огонь…» Ну, дальше не так интересно…

— Моя фамилия Лемешонок, а не Лемешоный. А в остальном — весьма польщен. Фото там, случайно, нет?

— Нет.

— Жаль. А то, глядишь, меня и на улицах начали бы узнавать.

— Это хорошо, что вы шутите, — похвалил Литвинов. — Значит, все не так уж плохо…

«Есть ведь и юмор висельника, — мысленно возразил ему я. — Пли его разновидность — юмор изрешеченного автоматными очередями индивида».

— Если хотите, я оставлю вам эту распечатку, — предложил переводчик. — На память.

— Оставьте, — равнодушно кивнул я.

Еще несколько минут разговор шел ни о чем, потом они стали прощаться.

— Врач сказал, вам скоро предстоит операция, — заметил переводчик. — Так вот, мы с Джоном желаем, чтобы она прошла успешно и вы как можно скорее… — тут он слегка запнулся.

Я готов был биться об заклад, что он собирался сказать «встали на ноги». Однако в последний миг мудрый и дипломатичный еврей Илья Литвинов почему-то заменил это на более расплывчатое «поправились».

Мне это показалось нехорошим знаком.

— Да, желаем, чтобы вы как можно скорее поправились.

Джон что-то негромко произнес, и Литвинов спохватился:

— Может быть, вам надо что-нибудь? Есть какие-то просьбы? Передать что-то кому-то в Союзе… э, в России? Мистер Хэкетт, я имею в виду отца Джона, часто бывает там по делам. Мы могли бы связаться с ним…

«Мистер Хэкетт не сможет вернуть мне любимую женщину. А больше мне ничего не надо».

Я покачал головой.

— Я очень хорошо знаю Хэкетта-старшего, — продолжал переводчик. — Джон — его единственный сын. Если бы вы знали, как они с женой трясутся над ним! Когда Джон объявил, что летит в Ирак с гуманитарной миссией, — это был целый скандал планетарного масштаба! Но ни запретить ему, ни отговорить его от этой поездки они не смогли. Думаю, отцу уже доложили о случившемся, теперь он, наверное, с ума там сходит! — Литвинов помолчал. — Вы все-таки подумайте, не нужно ли вам чего. Поверьте, господин Хэкетт умеет быть благодарным.

Как оказалось, это были не просто слова. Но тогда я не знал об этом.

Света

На следующий день она дала в одну из местных газет срочное объявление: «Ищу любую в/о работу на полный день, включая выходные. Можно сиделкой, няней».

Через два дня газета вышла, и Света стала ждать звонков.

Звонков не было — ни в этот день, ни на следующий.

Она догадалась пойти в читальный зал и посмотреть подшивки за прошлые месяцы. Ей сразу стало все ясно: объявлений типа «ищу работу сиделки» было довольно много — и ни в одном из них не было упоминания о том, что работа должна быть «в/о». Люди искали хотя бы какую-то.

Прошла неделя. Еще через неделю они будут звонить. Что ей сказать им? Что за неделю она ни на доллар не смогла продвинуться далее жалких четырехсот баксов?

Еще раз позвонить Виктору? Он — единственный, кто мог бы дать ей деньги. Объяснить все, как есть? Неужели он не поймет, что ее сын в беде?

Понять-то поймет — но все равно вряд ли расстанется со своей машиной. И вообще продать ее за такой короткий срок невозможно — разве что по бросовой цене или на запчасти. Он никогда на это не пойдет. Он рассудительный, трезвый, спокойный — посоветует, скорее всего, обратиться в милицию.

Она набрала его номер.

— Света? — она не услышала в его голосе особой радости.

— Виктор, послушай…

Она рассказала ему все. Полминуты он молчал, обдумывая услышанное. Потом проговорил:

— Знаешь, Света, не мудри. Обратись в милицию…

Саша

Потом действительно была сложная и многочасовая операция под общим наркозом, после которого я отходил долго и мучительно — блевал на серый пододеяльник. Результатов ее мне не сообщили, но ухаживающая за мной сестра-арабка в ответ на мой вопросительный взгляд неизменно улыбалась и с профессиональным оптимизмом говорила «о'кей». Не исключено, что это было единственное английское слово, которое она знала.