Джули Хаймор - Кружок любителей чтения Страница 8

— Зоуи, познакомься с Хло. Хло, это Зоуи. Чудненько! — засмеялся он и спустил с плеча Хло бретельку, одновременно проводя рукой по бедру Зоуи. — А вот теперь можно как следует повеселиться.

Зоуи невидяще уставилась на мужчину, которого обожала, а потом постаралась сосредоточиться на одном из более приземленных и нормальных аспектов своей жизни — она всегда так делала, коротая подобные мучительные встречи. И в течение следующего получаса, под аккомпанемент содроганий, стонов и многократных «О, боже, как хорошо», она вспоминала литературный кружок, улыбаясь время от времени замечаниям Гидеона, абсолютно не понятым группой (вроде «Несомненно, Деррида оспорил бы данное утверждение»), или удивительной неосведомленности Боба в компьютерах. А однажды Боб предположил, будто Джеймс Джойс не мог писать правильными предложениями из-за того, что был тупым ирландцем. И тут же рассказал шутку о том, как заставить ирландца обжечь себе ухо: «Позвони ему, когда он гладит!» Бронуин протестовала, но Боба было не остановить. «И наверняка вы все слышали про Мика и его машину? Как он открывал дверцу, когда ему говорили отпустить сцепление?»

Неожиданно для себя Зоуи громко рассмеялась, и Росс, которого в этот момент Хло обслуживала в стиле Моники Левински, пробормотал:

— Ммм, да ты действительно веселишься, дорогая.

Пока Зоуи была в отъезде, Гидеон разбрасывал по полу ее гостиной крошки от пирожных, чипсы и кошмарные сочинения. «Вся проблема в том, что нет нормальных стульев», — думал он, перекатываясь через большую красную напольную подушку и опрокидывая чашку с остатками кофе. Он проставил «40 %» под сочинением, достойным пера четырехлетнего ребенка, бросил его в дальнюю кипу бумаг и со вздохом взялся за следующее. Не один, а целых два студента писали «Джейн Остин» от начала сочинения до конца, а еще один ставил запятые, где надо и не надо: «Спустя, две недели, Элизабет с сестрой…»

«Откуда они берутся? — недоумевал Гидеон. — Жертвы фронтальной лоботомии? Или просто забывали ходить в школу на протяжении тринадцати лет подряд? А теперь приехали получать степень в Моулфилде!»

И тем не менее, это был шаг вперед по сравнению со школой в Тайнсайде, где он не мог понять ни слова из того, что говорили остальные. Месяцами он жалел учителя рисования за то, что его звали Мартин Борманн. Пока не увидел на родительском собрании табличку с его именем: «Мартин Боуман».

Проверив последнее сочинение, Гидеон переключился на эротический фильм в ночной программе пятого канала. И снова затосковал о Пенелопе, о супружестве и о времени, когда не надо было думать о том, каким образом добыть еду, когда захочется есть.

Бернис сердилась, если я позволял нашей дочери долго спать днем, потому что в таком случае Джорджию было не уложить до поздней ночи и приходилось заниматься с ней весь вечер. И это страшно раздражало Бернис. Она в таких случаях говорила: «Мне надо работать, Эд, ты же знаешь». После чего произносила свою любимую фразу: «Кто-то же должен оплачивать счета».

Я шлепнулся на диван и подумал: «К черту все, я на ногах с половины шестого, я измотан и к тому же еще выгладил эти ужасные блузки, которые Бернис стала носить из карьерных соображений». Джорджия спала без задних ног в своей спальне наверху, и я намеревался задернуть занавески и часок-другой подремать перед телевизором. Я пробежался по каналам в поисках самой усыпляющей программы. Ага, вот… конференция лейбористской партии. Я вытянулся (насколько возможно вытянуться на двухместном диванчике), пару раз ткнул кулаком подушку и опустил на нее голову. Рай. «Пожалуйста, Джорджия, не просыпайся до половины пятого, — молил я, а мои веки тем временем становились все тяжелее. Кто-то бубнил насчет недостаточного финансирования политической деятельности. — А еще лучше — до пяти часов…»

Звонок в дверь заставил меня подскочить. Черт. Я спал? Непонятно. Пошатываясь, я добрел до окна и отдернул занавеску. У двери стояла Кейт. И это меня обрадовало.

Похоже, Кейт разбудила его. На одной стороне его лица отпечатались следы от подушки.

— Ой, извини, — сказала она. — Может, я зайду как-нибудь потом?

Эд распахнул дверь пошире:

— Нет-нет, проходи. Я просто… э-э… — он поскреб свою взлохмаченную голову и зевнул. — На самом деле я дрых. Мы, неработающие лодыри, только этим и занимаемся.

Кейт зашла в дом.

— Чай? — спросил он.

— Чудесно.

— Это наше второе любимое занятие — чаепитие. Пьем чай, спим. Пьем чай, спим. Ах да, и еще встаем по четыре раза за ночь, начинаем день в шесть утра, меняем бессчетное количество подгузников, ищем экологически чистые (и только такие!) овощи и фрукты, делаем из них тошнотворное пюре, потом часами запихиваем вышеупомянутое пюре в ребенка. Убираем последствия приступа тошноты. Стираем, потом стираем еще. Молоко, сахар?

— Только молоко, пожалуйста.

— А ты почему не на работе? — спросил он, вернувшись с чаем.

— Мне был нужен перерыв, — сказала она. — Я оставила Дагги за главного.

— Смело!

— Ты знаешь, он, похоже, меняется в лучшую сторону. Хотелось бы только, чтобы это происходило побыстрее.

— Да уж.

Они оба одним глазом следили за тем, что происходило на телеэкране. Кейт надеялась, что Эд выключит телевизор, но догадывалась, что тот еще не совсем проснулся, чтобы подумать об этом.

— И это лейбористская партия, — сказала она, покачивая головой. — Невероятно.

Эд фыркнул:

— Точно. Сейчас консерваторы в большей степени лейбористы, чем сами лейбористы.

— Нет, я имею в виду то, как хорошо они стали одеваться. Ты только посмотри.

Он потер один глаз и, прищурившись, посмотрел на экран.

— Ага.

— Они выглядят куда привлекательнее, чем раньше. Взгляни на того типа, который сейчас выступает, он такой симпатичный.

— Росс Кершоу, — сказал Эд, который хоть и не очень хорошо знал творчество Элиот, но в политике разбирался.

— …и остановить разрушение морали, столь очевидное и в больших, и в малых городах…

— Эй, да это же Зоуи! — воскликнула Кейт, когда камера остановилась на женщине, с энтузиазмом аплодировавшей докладчику. — Скорей, Эд, смотри.

— Точно, это она, — сказал он и хлопнул себя по ноге, чуть не расплескав свой чай. — Ха, пот думать только.

— Как странно. Она ведь занимается рекламой? Интересно, что она там делает?

Камера вернулась к выступающему:

— …привить чувство правильного и неправильного…

— Кажется, Зоуи иногда говорит по мобильнику с каким-то Россом. Может, они встречаются?

Опять показали Зоуи. Определенно, оператор был к ней неравнодушен.

— …остановить вовлечение молодежи в омерзительный мир наркотиков и проституции…

Эд сказал:

— Если я не ошибаюсь, он женат.

— Ну, тогда, может, они работают вместе или что-то в этом роде. — Кейт снова уставилась в телевизор. — Он великолепен, правда? Как, ты сказал, его фамилия?

— Кершоу, — ответил Эд почти зло. Он резко убавил звук и передвинул кресло-качалку так, что оно почти наполовину загородило экран. — И совсем он не симпатичный.

Она улыбнулась ему.

— Нет, конечно, нет.

Кейт отсутствовала целый час, поэтому обратно она почти бежала и вошла в магазин, тяжело дыша.

— Ты в порядке? — спросила она Дагги. — О боже, почему твой сундук стоит в торговом зале? Скорее, прикрой его.

— Он продан.

— Что ты сказал?

— Я, короче, подумал, что попробую выставить его в магазин, и потом заходит этот старикан и говорит, что он напоминает ему Го… э, Гого…

— Гогена?

— Точно, его. Короче, он хотел узнать, сколько.

— И что ты сказал?

— Пятьдесят пять фунтов девяносто девять пенсов.

Она рассмеялась:

— Почему девяносто девять?

— В магазинах всегда такие цены: столько-то и девяносто девять.

— Ну да, в некоторых магазинах, — уточнила Кейт.

— Он, короче, ушел за грузовиком своего приятеля.

Дагги откинулся на спинку стула за крохотным прилавком, сложив руки на груди с таким видом, словно только что взял руководство ее магазином в свои руки.

— Какова моя доля?

— Я не знаю, Дагги. То есть, предполагается, что ты работаешь бесплатно. Приобретаешь опыт.

— Сорок?

— Ладно.

Придя домой, Кейт крикнула: «Чарли!» — чтобы проверить, дома ли дочь.

— ЧТО? — пришел ответ.

Так. Чарли находилась в фазе «Я ненавижу свою мать». Кейт сообразила, что ей придется просто переждать.

Когда она добралась до кухни и выложила покупки, сквозь потолок пробились звуки совершенно невыносимой музыки. Сейчас Чарли была увлечена микшированием на своей аудиоаппаратуре, чем и занималась непрестанно со своим другом Джеком. Сказала, что в шестнадцать лет бросит школу и пойдет в диджеи. Музыка, кровавые компьютерные игры, наполовину бритая голова и непристойные плакаты с Дженнифер Лопез — все это заставляло Кейт размышлять над тем, была ли ее Чарли типичной четырнадцатилетней девочкой. Но в целом Кейт старалась не думать об этом.