Барбара Брэдфорд - Волевой поступок Страница 8

Остановилась на первой площадке. Здесь была ее комната. Она вошла внутрь, закрыла дверь и вздохнула с облегчением.

Ее окружали знакомые стены бледно-зеленого цвета, как всегда напоминающего ей о море, каким оно бывает туманным летним йоркширским утром. Натертый паркетный пол блестел под ногами, как стекло. Подойдя к кровати с пологом на четырех столбиках, она протянула руку и прикоснулась к тюльпанам, вытканным на старом покрывале, и провела пальцами по лепесткам, бывшим когда-то красным, но давно уже вылинявшим до цвета старой ржавчины. В ее наборе красок это называлось жженой охрой. Скользя по паркету, она подошла к окну, взглянула вдаль, на долину Дейлэ, услышала шелест занавесок, раздуваемых ветром. В летнем воздухе стоял запах гвоздик. Она повернула голову, увидела облако розовых лепестков в синей фарфоровой вазе с китайским узором, стоявшей на дубовом комоде. Их аромат улетучился, и вместо него появился другой, более сладкий и дурманящий. В вазе стояли полностью распустившиеся октябрьские розы, желтые, красиво блестящие на синем фоне фарфора. Была уже осень. Время жатвы.

Как хорошо она знала признаки всех времен года в этом доме.

Вот воздух стал прохладнее. В камине потрескивает огонь. Она почувствовала тепло от его пламени на своем лице. Снаружи на стеклах окон трепетали снежинки. Сады казались сделанными из белого замороженного сахара.

Теперь она уже не была одна в доме.

Она услышала смех своей матери и шелест ее шелкового платья, когда та тоже подошла к камину. Красавица Эдит Кентон. Так все здесь ее называли.

Сапфиры горят на ее шее и на прохладных белых руках. Голубое пламя на прозрачной коже. Волосы цвета новеньких золотых монет кажутся медно сияющим ореолом вокруг бледного лица в форме сердца. Теплые и ласковые губы прижимаются к ее юной щеке. Ее окутывает запах гардений и пудры Коти. Тонкая изящная рука берет ее детскую руку и ведет из комнаты.

Фредерик и Уильям поют рождественские песни, спускаясь по лестнице в холл. Шумные любящие братья и преданные сыновья. Дядя Питер стоит позади них у входа в гостиную. Он улыбается ей и приглашает всех в комнату.

Она стоит ошеломленная.

Этой рождественской ночью комната кажется волшебной. В приглушенном золотистом свете ее поблекшая элегантность приобрела удивительную новую красоту. На маленькой крепкой елке горят свечи. Поленья шипят, дым рвется в трубу. Ветки остролиста украшают картины, каминную полку, длинными гирляндами висят на окнах, с хрустальной люстры спускается омела. Бумажные гирлянды в форме перевернутых радуг свисают с потолка. В воздухе возникают пьянящие ароматы. Это запах сосновых шишек, дыма от горящих дров, яичного коктейля, жареного сочного гуся и пекущихся на огне орехов.

Собравшись вокруг камина, они поют рождественские песни, пьют коктейль из маленьких хрустальных чашечек, вынимают из раскалывающейся скорлупы дымящиеся ядрышки орехов. Смех раздается по всему дому.

Три красных войлочных чулка свешиваются с каминной полки. Дети открывают их – она и Фредерик с Уильямом. В ее чулке настоящий клад: апельсин, яблоко, мешочек с орехами и новенький пенни, завернутый в кусочек шелка, сухие духи, грушевое мыло, шелковые ленты для волос, а еще коробка египетских фиников, лавандовая вода и книга стихов, на титульном листе которой маминым ровным почерком написано: «Эдит Кен-тон». Пустяки, которые ничего не стоили, но для нее были дороже всего на свете.

У дома появились сугробы.

Снежная крупа и резкий ветер стучали в окна, провозглашая наступление Нового года. Рождественские украшения исчезли. Без маминого смеха дом стал тихим и грустным. Дяде Питеру снова нужно было уезжать. Девочка видела грусть, застывшую на его лице, и полные слез мамины глаза, такие же голубые, как ее сапфиры…

Лицо Одры было залито слезами. Она и не заметила, как начала плакать. Выпрямившись и вытерев глаза кончиками пальцев, она оторвала взгляд от Хай-Клю.

А затем легла и зарылась лицом в прохладную душистую траву. Снова подступили слезы, и она крепко зажмурилась, но бороться с ними не стала – позволила себе роскошь выплакаться.

Она рыдала о тех, кого потеряла, и о своем прошлом – обо всем, что было когда-то в ее жизни.

В конце концов слезы иссякли. Она тихо лежала, глядя в похожее на голубой фарфор небо. Рассеянно наблюдая за быстро бегущими облаками, Одра вспоминала своих дорогих близких и все, что случилось в последние несколько лет.

3

Образ отца в сознании Одры был довольно расплывчатым.

Он умер в 1909 году, когда ей было лишь два года, и воспоминания о нем были лишены определенности.

Но образы матери, Фредерика и Уильяма были такими яркими и живыми, как будто все трое стояли рядом и смотрели на нее, лежащую на траве. И дядя Питер оставил такой же неизгладимый след в ее сердце.

Как неразрывно связаны с ним были их жизни и судьбы.

Питер Лейси умер еще молодым, в 1920 году. Во время первой мировой войны он был офицером британской армии и воевал в окопах Франции, где в битве на Сомме сильно отравился газами. Его легкие были столь серьезно поражены, что он так и не смог оправиться, от того и умер. По крайней мере, так говорили тогда.

Мать Одры была безутешной. Она последовала за ним в могилу менее чем через год, в июле 1921 года. Ей было тридцать семь лет.

Фредерик, старший брат Одры, сказал, что причиной ее смерти была сердечная недостаточность, но с некоторых пор Одра в своих мыслях заменила этот диагноз на разбитое сердце. Одра и в самом деле полагала, что их мать умерла от разбитого сердца, оплакивая Питера Лейси. Повзрослев, она стала лучше понимать, каковы были их отношения. Конечно же, они были любовниками. В этом не было никаких сомнений.

Будучи ребенком, Одра воспринимала присутствие дяди как нечто само собой разумеющееся. Он был дальним родственником отца, троюродным братом, как ей говорили, и, насколько она могла помнить, он был с ними всегда.

После того как умер от туберкулеза их отец, Адриан Кентон, дядя Питер стал в их доме еще более частым гостем и, приезжая в Хай-Клю, оставался погостить на неделю или на две. Дела фирмы и финансовые проблемы требовали его регулярного возвращения в Лондон, но он никогда не уезжал надолго. Но, приезжая надолго или всего на несколько дней, он никогда не появлялся с пустыми руками. Обычно он привозил подарки для всех.

– Не удивительно ли, как дядя Питер заботится о нас, – сказала как-то Одре ее мать. – Боюсь, я слишком большая обуза для него. Он такой занятой человек… и такой добрый, великодушный. Он хочет заботиться о нас: обо мне, о тебе и твоих братьях. Он настаивает на этом и не желает слушать никаких возражений. – Эдит вздохнула и улыбнулась своей ослепительной улыбкой. – Конечно, он был очень предан вашему отцу. Вот почему и принял на себя ответственность за нас, Одра.