Ирина Касаткина - Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы Страница 98

– Нет, все-таки у них есть свои особенности: у этих азербайджанцев и всяких грузин, – продолжал настаивать Витя. – Они нетерпимые и вспыльчивые: как чуть что, сразу начинают орать. И мстительные. Не зря же там кровная месть.

– Там же до сих пор средневековье, – поддержал его Денис. – Я читал: у них ты или хозяин, или раб, – никакого равноправия между людьми. А женщины – вообще существа второго сорта. Помните, что Гаджиев прошлый раз говорил?

– И тем не менее Настя права. – Екатерина Андреевна даже встала для убедительности. – Конечно, у каждого народа есть свои обычаи – не всегда приемлемые для других. Надо понимать: то, что хорошо для одних, для других плохо или непонятно, – так бывает, потому что все разные. Следует принимать хорошее у каждого народа и уважать его обычаи. А для этого надо их знать. Да, Гаджиев не такой, как вы, – и Наташина беда, что она этого не знала. Но это не значит, что все азербайджанские юноши способны на подлость, – я уверена, что среди них есть множество благородных людей. Что же касается Наташи, – я думаю, мы прислушаемся к Настиному совету и не будем тревожить девочку. А свое внимание и сочувствие можно выразить другим способом: передать через Настю цветы или что-нибудь вкусное. Или написать хорошие слова. А ты, Таня, могла бы записать для нее свои стихи – они ей так нравились, помнишь?

– Тань, ты напиши, а я на принтере напечатаю, мне папа недавно купил. Напиши побольше. А еще я предлагаю: пусть каждый скажет Наташе что-нибудь хорошее, а я на плеер запишу. – Денис даже раскраснелся от волнения. – А потом передадим через Настю, – пусть послушает. Может, ей будет приятно.

– Вот и ладно. – Классная посмотрела на часы. – Давайте прощаться. И больше доверяйте друг другу – в том числе и мне. И тогда все у нас будет хорошо.

– Знаешь, мне стало страшно жить, – призналась Танечка Насте, когда они вместе вышли из института. – Захожу в подъезд и все время оглядываюсь. И на улице от всех шарахаюсь. А ты не боишься? Ведь Гаджиев знает, что вы подруги. Вдруг захочет сделать и тебе какую-нибудь пакость.

– Волков бояться… – вздохнула Настя. – Нет, не думаю. Хотя, кто его знает? Но жить и все время дрожать – противно.

– Настя, как ты думаешь, они ее не тронули – эти подонки? Ну, ты понимаешь, в каком смысле?

– Нет, только побили. По крайней мере, так ее мать говорит.

– А ты Наташу не видела после больницы? Говорят, ее уже выписали.

– Нет, не видела.

– И она ни разу тебе не позвонила? Вы ведь так дружили.

– Нет.

– Если увидишь или позвонит, передай от меня привет.

– Хорошо, передам.

Они расстались. Но только Танечка завернула за угол, как Настю кто-то окликнул. Она оглянулась – и чуть не упала: под деревом стоял Акпер.

– Легок на помине. – Настя остановилась, пытаясь справиться с дрожью в коленках. – Что, решил теперь за меня взяться? Наташи тебе мало? А Беликова только что спрашивала, не боюсь ли я тебя. Так вот знай: не боюсь!

– Ты смелая, – кивнул он. – Но мне тебя не надо. Хочу узнать про Наташу. Как она?

– Ты еще смеешь спрашивать! – Настя задохнулась от негодования. – Ах ты гад! Подонок! Дай Бог, чтобы тебе когда-нибудь было так же плохо.

– Я не гад! Мне еще хуже. Я не хотел, чтоб ее насиловали.

– Ее?! – Значит, ее? Какой ужас!

И в бессильной ненависти она кинулась на него с кулаками. Но он легко перехватил ее руки, больно сжав запястья.

– А мне не плохо? – Его скуластое лицо исказила судорога. – Я любил ее больше жизни! А она меня – козлом вонючим! Я жить не хочу! Вот нож – убей меня! Спасибо скажу.

– Пусти! Еще чего – руки о тебя марать! Все равно твоих бандюг найдут. И тебе тоже достанется, – не сомневайся.

– Не найдут. Они далеко. Очень. И сильно наказаны, очень сильно.

– Зато ты близко! Все равно с тобой разберутся. Ее брат или его друзья. Вот посмотришь.

– Дядя сказал: если кто меня тронет, плохо будет всем. Он все может – его сам губернатор знает. Скажи ее брату, чтоб не делал этого. Мне себя не жалко. Не хочу, чтобы он тоже пострадал.

– Какой благородный выискался! Как только таких земля носит! Мы все тебя ненавидим, весь класс! Лучше уезжай из нашего города, пока цел.

– Ты не понимаешь! Никто не понимает! Я без нее жить не мог, дышать! А она – сердце мне разорвала! – Его губы посинели, он с трудом произносил слова, как будто его душили. – Но я не хотел, чтоб с ней такое сделали. Это все дядя. Я только пожаловался ему, что она со мной не хочет. А он сказал, что ее накажут. Я ушел от него. Сам себя накажу. Домой уеду. Брошусь со скалы – или как-нибудь еще. Прощай!

И он быстро зашагал прочь. Настя потрясенно смотрела ему вслед. Что-то в его голосе сразу заставило поверить страшному обещанию. Любовь? – думала она. Что же это за любовь? Какая темная сила толкает людей на такие ужасные поступки? Из-за любви сделать подлость, а потом лишить себя жизни?

Чего же я стою? – опомнилась она. Надо рассказать обо всем взрослым. Но кому? Екатерине Андреевне? Да, только ей. Маме нельзя – она так распереживается, что еще заберет меня из лицея. Бедная Наташенька, как же ей, наверно, плохо – после такого. Но об этом я не скажу никому. А сейчас – к Екатерине Андреевне.

– Умница! – выслушав Настю, похвалила ее классная. – Молодец, что рассказала. Мы примем меры, чтоб больше никто не пострадал. Будем надеяться, что Наташенька найдет в себе силы вернуться к нормальной жизни, – она ведь такая жизнелюбка. Ничего, девочка, все постепенно образуется. В жизни плохое всегда сменяется хорошим. Раз плохое позади, значит, хорошее впереди.

Глава 35. Перемены

Несчастье с дочерью сильно отразилось на семье Белоконевых. Наташа теперь выходила из дому редко и только с братом или родителями. Насте всего один раз удалось увидеть ее из окна. Прежде всегда нарядная и подтянутая Белла Викторовна как-то сразу поблекла, превратившись в сутулую пожилую женщину, переставшую следить за собой. Никита выглядел мрачно, при встрече с Настей торопливо кивал и проходил мимо.

Пару раз, возвращаясь из лицея, Настя видела незнакомых людей, звонивших в дверь Белоконевых. А однажды вечером Галчонок сообщила, что Наташкины родители продали свою квартиру и купили в другом районе. Вскоре они съехали.

Накануне отъезда поздно вечером Наташа сама пришла к Насте – попрощаться. Когда Настя открыла на звонок дверь, у нее заныло сердце: такой поникшей и потерянной она никогда подругу не видела. – Наташенька! – только и сказала она, протянув к ней руки. – Бедняжка моя!