Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира Страница 2

Пересаживаясь с одного плавучего ковчега на другой, я наконец добрался до страны моей мечты. Вокруг, куда ни глянь, грустили пальмы, дремали коричневые люди, а белые люди обливались потом и бранились. И все было именно так, как я себе воображал, так что ни одна самая безудержная мечта моего детства не была обманута. Я отправился в путь по фиолетовым волнам, омывающим Восточную Индию, к цели своих мечтаний — Макассару[1]. Можно ли найти назва­ние более романтическое? Оттуда, увешанный ловушками, сачками и прочим снаряжением, я отправился вглубь страны, абсолютно убежденный, что труды великого Альфре­да Рассела Уоллеса найдут наконец-то свое завершение.

Тут на мой юношеский энтузиазм обрушился первый удар. Я трудился в поте лица днем и ночью, ставил ловушки, скрадывал зверюшек, снимал с них шкурки, набивал тушки, упаковывал. Трудности преодолевал с восторгом. А резуль­таты? Трезво оценить их я смог, лишь когда проделал обратный путь домой в тысячи миль и увидел все виды животных, добытых мной с таким трудом и мучениями, в сумрачном свете музейных зал. Чего я достиг? Не более чем повторения самых скромных достижений великого Альфреда Рассела Уоллеса.

Что-то явно было не так.

Мало-помалу до меня дошло, в чем тут дело. Научные методы коллекционирования животных безнадежно уста­рели.

Приобретя кое-какие знания, но не растеряв энтузиазма, я отправился в Кембридж. И то, что я там увидел и узнал, лишь подтвердило наполовину оформившиеся в моем мозгу теории. Один из профессоров сказал, что зоология прошла в своем развитии три стадии: «что, как и почему». Он объяснил, что благодаря усилиям несметной армии коллекци­онеров мы почти исчерпали ответы на вопрос «что». Весь животный мир планеты более или менее изучен и классифи­цирован, хотя небольшие пробелы остались и возможны находки какого-то количества новых видов. Теперь зоология перешла в стадию «как». Исследователи стали задаваться вопросом, как природа создает формы: вот почему универси­теты поощряли экспериментальную биологию и физиологию, отдавая им предпочтение перед «систематикой». А наиболее передовые ученые уже начинали интересоваться не только как природа действует, но и почему она действует именно таким образом. Теперь-то я понял, почему мне не удалось ничего добавить к той работе, которую Уоллес проделал в 1860 году. Я понял, почему дорогостоящие экспедиции возвращались одна за другой, почти не оправдав затрат. Я понял, почему ничего не известно и не написано о подлинном поведении животных в природе, если не считать тех, кото­рые можно увидеть или наблюдать в неволе в Европе и Америке, да и о них известно довольно мало. Я даже понял, по какой причине создается преемственная цепь переска­зов выдумок и неверных сведений о большинстве живот­ных.

Дело было в том, что никто не мог ответить на вопросы «как» или «почему» относительно поведения животных, исключая тех немногих, которые содержались в неволе. Только наиболее яркие отличия, подмеченные при сравнении высушенных или заспиртованных останков живых существ в музеях, были отражены в литературе.

Благодаря злоключениям в Малайе* я узнал, как можно это исправить — надо только убедить кого-то, что это практи­ческая, очень нужная и сравнительно недорогая идея. Игра началась всерьез.

* Территория бывшей английской колонии Малайи (на Малакк­ском полуострове), ныне в составе государства Малайзия. (Примеч. ред)

Организация экспедиции, если подумать, — дело довольно запутанное. Вас осаждают пугающие проблемы: куда ехать, что собирать, для кого собирать, где раздобыть денег, какое снаряжение закупить и где его достать. Эти задачи нелегко разрешить даже миллионеру. А для простого ученого они поначалу кажутся вообще неразрешимыми. Я довольно бы­стро понял, что, если хочешь доставить в непроходимый тропический лес настоящую портативную исследовательскую базу, придется обратиться к деловым методам, и. следова­тельно, прежде всего заняться проблемой капиталовложе­ний.

Как раз в то время в мои руки случайно попал циркуляр, в котором говорилось, что некоему знаменитому ученому нужны внутренние органы определенного вида животных. Как ни забавно, эти животные водились только в том месте, которое я как раз и намечал для своей экспедиции. Выбрал я его потому, что климат там был самый скверный, а среди медиков о нем шла самая дурная слава — значит, его, вернее всего, обходили стороной. Даже ученым не чужда странная привычка оставлять самые неприятные места напоследок. Я пошел к знаменитому ученому и полностью покорился оба­янию этой скромной и удивительной личности.

Потом — опять-таки совершенно случайно — меня позна­комили еще с одним великим представителем ученого мира, который желал получить исчерпывающие сведения о неболь­шом дельфине, обитающем якобы в реках той же страны. От него я возвратился к ведущим ученым Кембриджа и сообщил им о своих планах; оказалось, что их интересует гигантская водяная землеройка из этих же мест, а также коллекция всех видов животных, которые там водятся.

Пока тянулись все эти переговоры, я советовался с моими друзьями из Британского музея; они помогали мне еще с тех давних пор, когда я так самозабвенно собирал названия африканских антилоп. Выяснилось, что и им нужны многие животные, в частности необычная, похожая на клеща Podogona — в коллекциях было не больше полудюжины экземпляров этого рода. И все, как один, обещали помочь мне раздобыть средства для экспедиции в различных науч­ных обществах.

Так половина проблем неожиданно решилась сама со­бой — куда ехать, что и для кого собирать и как покрыть все расходы. А что купить и где купить — меня нисколько не волновало. Я все детально обдумал заранее, хотя, если бы ученые, финансировавшие экспедицию, увидели своими глазами, на какое оборудование я трачу деньги, с ними случилась бы повальная истерика.

Но теперь встала во весь рост очередная проблема: кого мне взять с собой? Попробуйте спросить у любого человека: «Кого бы мне взять с собой в экспедицию?» — и вам непре­менно ответят: «Боже ты мой, да тысячи молодых людей готовы душу прозакладывать, только бы попасть в экспеди­цию!» Но, поверьте мне, все далеко не так просто. Когда вы объявляете, что отправляетесь в Западную Африку, сорок процентов желающих тут же отпадают; объясните, что вы едете работать, а не охотиться на крупную дичь, и вы избавитесь еще от тридцати процентов энтузиастов. Пример­но половина оставшихся, вероятнее всего, окажутся зоолога­ми. От этих придется избавиться, и как можно скорее, потому что нет никого, кто мог бы поспорить убожеством воображения и косностью взглядов со средним молодым зоологом.

На этой стадий прореживания претендентов пора вспом­нить и о подходящем физическом облике. Здесь мои взгляды прямо противоположны общепринятым, в том числе взглядам медиков и людей, долго живших в тропиках. Тем не менее эти методы уже оправдали себя трижды, так что вот вам мой совет, и я отвечаю за каждое слово. Для тяжелой работы в тропиках выбраковывайте всех атлетов, спортсменов и вооб­ще всех верзил, культуристов и крепышей. Из оставшихся выберите тех, кто по крайней мере привык чувствовать себя как рыба в воде в ресторанах, где дым коромыслом, в кабаре, где не продохнешь, и в битком набитых вагонах метро. Из этих «червяков», которых наберется человек пять, не боль­ше, надо выбрать с известной степенью риска того, кто не страдает какой-нибудь болезнью в скрытой форме: в тропи­ках она может расцвести пышным цветом. Риск, однако, не так уж велик: человек, который способен жить в настоящем прокуренном кабаре, выживет где угодно, если только он попал к вам не в предсмертной агонии! И в последнюю очередь решаются вопросы о совместимости характеров или сходстве вкусов.

Когда я уже совершенно потерял надежду найти себе спутника, мне вспомнился разговор за чашкой чая несколько лет назад, на кухне, в четыре часа утра. Потрясающее совпадение: не прошло и трех дней, как мой товарищ по ночному чаепитию явился из Парижа (где он жил) и буквально столкнулся со мной нос к носу.

Мы встретились с Джорджем Расселом, но на этот раз не болтали о тропиках за чашкой чая, как тогда, а довели до конца работу по организации экспедиции.

Джордж удовлетворял всем моим условиям, и, как ни странно, оказалось, что в нем таились необычайные возмож­ности: он даст сто очков вперед любому атлетически сложенному джентльмену.

И вот в августе мы отплыли в Африку и вдвоем отправились осуществлять наши великие замыслы в дев­ственные тропические леса района, лежащего в сотнях миль за Калабаром. Когда у Джорджа появилась невысокая, но упорно не снижавшаяся температура и ему сказали, что он умирает от чахотки, я срочно отправил его обратно на побережье, а тем временем слал домой панические телег­раммы с требованием замены. Но когда Джордж, добравшись до побережья, пошел к другому доктору и узнал, что и легкие, и все остальное у него в полнейшем порядке, мне сообщили, что его «заместитель» уже отбыл к нам. Джордж дождался своего «заместителя» и вернулся ко мне вместе с ним. Состоялась торжественная встреча, и вскоре я понял, что по счастливой случайности судьба послала мне еще одного необычайного спутника.