Разные. Мужское и женское глазами приматолога - Франс де Вааль Страница 21

на то что физически были очень похожи друг на друга. Я тут же вспомнил известные мне пары, созданные людьми из разных стран, включая мою жену и меня самого, которые при первой встрече почти не могли объясняться словами, только руками, губами и некоторыми другими частями тела. Спустя десять лет ненужность вербальной коммуникации для сексуальных связей подтвердилась, когда в геноме человека обнаружили ДНК неандертальца[98].

Моя склонность видеть смешное в спорах — одно из последствий того, что я был четвертым из шестерых детей. Это также повлияло на мое отношение к еде. Я ем быстрее, чем большинство людей, и ничего не оставляю на тарелке. Причина здесь в том, что дома мы сидели вокруг стола с кастрюлей еды посередине. Приходилось поглощать пищу в хорошем темпе — иначе еда закончится еще до того, как ты съешь свою порцию. Такой вещи, как объедки, для нас вообще не существовало. Здесь может быть уместным сравнение с волками. Моя более чем столетняя тетушка недавно сказала мне, что, будучи у нас в гостях, была поражена нашей прожорливостью. Она потеряла счет буханкам хлеба, литрам молока и килограммам картошки, которые приносили на кухонный стол, после чего они мгновенно исчезали.

Стоит отметить особые энергетические потребности мальчиков, поскольку одна французская феминистка утверждала, что единственная причина, почему они вырастают выше девочек, это их привилегии за обеденным столом. Нора Буаззуни опубликовала книгу под изящным названием «Faiminisme»{5} (игра слов на французском языке заключается в том, что слово faim означает «голод»), в которой утверждала, что люди уникальны среди всех млекопитающих как единственный вид, в котором особи мужского пола крупнее, чем особи женского. Она приписывает эту разницу тому факту, что родители якобы лишают дочерей пищи, отдавая ее сыновьям. Это одна из фантазий о гендере, полностью попирающих биологию. Буаззуни не только ошибалась насчет биологии млекопитающих (самцы многих видов крупнее самок), но также недооценивала зверский аппетит мальчиков. Ей бы не помешало навестить мою семью, когда мы все росли как на дрожжах[99].

Самый интенсивный рост мальчиков приходится на шестнадцать лет (девочек — на двенадцать лет), и в этот период они поглощают калорий в полтора раза больше, чем девочки. Эта разница вызвана половыми гормонами, такими как тестостерон и эстроген, которые родители не могут контролировать. До пубертатного возраста у девочек и мальчиков соотношение между жиром и мускулами практически одинаковое, но все кардинально меняется с наступлением полового созревания. Мальчики наращивают сухую мышечную массу (кости и мускулы), а к массе тела девочек добавляется жир[100]. В результате мальчики, вырастая, становятся выше девочек. Естественно, разные паттерны развития требуют разного питания. Не сомневаюсь, родители были бы только рады, если бы мы меньше ели, но в конечном счете мама гордилась тем, что ее окружают сыновья, которые, как и ее муж, на голову выше, чем она сама.

Моя мать в окружении семи мужчин. Возможно, именно такое соотношение полов в нашей семье вызвало мой интерес к вопросам гендера

Я вспоминаю о ней каждый раз, когда люди утверждают, что мы, мужчины, доминируем над женщинами. В обществе в целом, возможно, так оно и есть, но дома мама, несмотря на малый рост, всегда была главной. Иногда мы называли ее «генералом», поскольку она командовала целой армией, распоряжаясь порезать хлеб, почистить картошку, помыть посуду, сходить в магазин и так далее. Мы подчинялись строгому, многократно оговоренному графику дежурств, висящему на стене. Ее доминирование постепенно из физического перетекло в психологическое, каким и оставалось до конца ее долгой жизни. Этот переход случился, когда мне было около пятнадцати лет. Я не помню, чтобы отец хоть раз ударил кого-нибудь из нас, но мама периодически надирала нам уши, когда злилась. Однажды мы были наедине на кухне, когда она попыталась ударить меня по лицу, хотя по росту я ее уже перегнал. Я перехватил ее руку в воздухе. И мы так оба и стояли, смеясь над нашим комичным противостоянием: ситуация не оставляла ни малейших сомнений в том, что время, когда мать могла ударить меня, давно прошло.

В каждой семье есть свое гендерное соотношение, и, с точки зрения автора книги о гендере, пожалуй, никакое из возможных соотношений не идеально, но, как мальчик из семьи с соотношением семь к одному, я оказываюсь в особенно невыгодном положении. Все фемининное очень долго оставалось для меня загадкой. О менструации или растущей груди, не говоря уже о половых сношениях, я слышал одни лишь намеки, и смысл всегда скрывался за эвфемизмами, которые не так просто было разгадать. Единственное, что мама всегда говорила, когда рассуждала о девочках или женщинах, — это что мы, мальчики, должны их уважать. Она также не терпела негативных обобщений независимо от того, исходили они от отца или от нас.

Обычно я не уделяю столько внимания своей жизни, но дискуссия о гендере требует хоть какой-то предыстории. Я ходил в начальную школу для мальчиков, но даже в старшей школе девочек было мало. В моем классе из двадцати пяти учеников девочек было всего две. Только поступив в колледж, я начал встречать девочек в большем количестве. Мое половое созревание было поздним, как и у большинства людей моего поколения. Поначалу мое общение с девушками ограничивалось совместной учебой, обсуждением экзистенциальных вопросов под громкую поп-музыку (сочетание то еще, сказал бы я сейчас) и периодическими вечеринками, на которых мы обнимались и целовались. Когда ко мне в комнату для совместных занятий впервые зашла моя подруга, хозяйка квартиры не меньше трех раз стучала нам в дверь и спрашивала, не нужно ли нам чая, — она ни разу так не поступала, когда ко мне заходили друзья мужского пола. Мне тогда было семнадцать.

Главное, что произвело на меня впечатление в девочках: они были гораздо добрее и приятнее мальчиков. Разумеется, и физически они могли быть невероятно мягкими и нежными, что одновременно поражало и очаровывало меня. Они и сочувствовали мне так, как никогда не сочувствовали братья или друзья мужского пола. Я завел множество таких друзей в университете. Если друг-студент был расстроен (из-за того что провалил экзамен, расстался с девушкой или был изгнан из своей комнаты), мы старались его приободрить, хлопали по плечу, придумывали, как решить его проблему, или отвлекали шутками от мрачных мыслей. Выпивая пиво, мы поднимали кружки за его удачу. Поддерживали его и помогали, чем могли, но мы не проявляли сострадания. Мы не привыкли позволять кому-то плакаться