Франс де Вааль - Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? Страница 24

Последний пример, который вновь может расширить определение орудия, относится к рифовому осьминогу, обитающему в морях Индонезии. Здесь речь пойдет о беспозвоночном животном – о моллюске! Рифового осьминога видели собирающим скорлупу кокосовых орехов. Так как осьминог – любимая пища многих хищников, маскировка служит одной из главных задач его жизни. На первый взгляд, скорлупа кокоса не дает никаких преимуществ, потому что ее нужно нести, а это только привлекает ненужное внимание. Однако осьминог подбирает скорлупу и, обхватив щупальцами, пробирается по дну, пока не обнаружит укромное место, где удобно прячется под ней{128}. Моллюск, собирающий орудия, пусть простые, чтобы защитить себя в будущем, показывает, как далеко мы ушли от тех времен, когда считалось, что технология служит определяющей характеристикой нашего вида.

4. Говори со мной

Говори, и я крещу тебя!

Мы представляем себе полевых исследователей мужественными и готовыми к лишениям, ведь они ходят по тропическим лесам, встречая опасных существ вроде кровососущих пиявок, змей и рыкающих хищников. И напротив, считается, что изучать животных в неволе легко. При этом мы часто забываем, какая нужна стойкость, чтобы защищать свои идеи от постоянных критических нападок. Обычно это происходит в академической среде и скорее вызывает досаду, чем представляет реальную угрозу. Однако Надежда Котс столкнулась с настоящей смертельной опасностью. Ее полное имя – Надежда Николаевна Ладыгина-Котс, и она жила и работала в первой половине прошлого столетия неподалеку от Кремля. В то время многие выдающиеся российские биологи, которые придерживались иных взглядов, чем Трофим Лысенко, были расстреляны или отправлены в лагеря. Лысенко, строивший из себя генетика и получивший поддержку Иосифа Сталина, считал, что растения и животные передают признаки, приобретенные в течение жизни, по наследству. Если находились ученые, которые ему возражали, их имена переставали упоминать, а институты, в которых они работали, закрывали.

В этой гнетущей обстановке Надежда Николаевна и ее муж Александр Федорович Котс – основатель и директор Государственного Дарвиновского музея – начали изучать лицевую мимику человекообразных обезьян. Побудила их к этому книга «Выражение эмоций у человека и животных» буржуазного английского ученого по имени Чарльз Дарвин. У Лысенко сложилось двойственное отношение к теории Дарвина, и он неоднократно называл ее реакционной. Поэтому супруги Котс старались изо всех сил оградить себя от беды, записи результатов экспериментов они прятали среди чучел в музейном подвале, а на входе в музей была предусмотрительно поставлена статуя французского эволюциониста Жана Батиста Ламарка – сторонника теории наследования приобретенных признаков.

Надежда Котс публиковала свои исследования на французском, немецком, но большей частью на родном, русском языке. Она написала семь книг, но только одна из них была переведена на английский язык спустя много лет после ее издания в 1935 г. Английская версия книги «Дитя шимпанзе и дитя человека» (Infant Chimpanzee and Human Child)[7] появилась в 2002 г., и я готовил ее к печати. В ней проводится сравнение эмоциональной жизни и умственных способностей молодого шимпанзе Джони и маленького сына Котсов Руди. Надежда Котс изучала реакцию Джони на изображения шимпанзе и других животных, а также на его собственное отражение в зеркале. Вероятно, Джони был слишком мал, чтобы узнать себя в зеркале, но Котс описывает, как он развлекался, гримасничая и высовывая язык перед зеркалом{130}.

Надежда Котс менее известна, чем Вольфганг Кёлер, проводивший свои новаторские исследования в 1912–1920 гг. Интересно, знала ли она об этих исследованиях, работая в Москве с 1913 г. до ранней смерти Джони в 1916 г.? Так или иначе, Кёлер считается первопроходцем в области когнитивной эволюции, однако работы Котс не оставляют сомнений, что она шла по тому же пути. Одна из витрин Государственного Дарвиновского музея представляет Джони, окруженного лестницами и различными орудиями, включая палки, вставляющиеся одна в другую. По какой причине открытия Котс остались вне поля зрения науки – из-за ее пола или ее языка?

Я узнал о Надежде Котс из трудов Роберта Йеркса, который приезжал в Москву, чтобы обсудить ее проекты через переводчика. В своих книгах Йеркс описывает работу Котс с неподдельным восхищением. Скорее всего, именно Котс разработала задание на соотнесение предъявляемого объекта с заданным образцом – ключевой тест современной когнитивной нейробиологии. Сегодня этот тест применяется в бесчисленных лабораториях как к животным, так и к человеку. Котс показывала Джони какой-либо предмет, а затем прятала в мешке среди других вещей. Джони должен был обнаружить нужный предмет на ощупь. Тест включал два вида восприятия – зрительное и осязательное, требуя от Джони сделать выбор на основе ранее увиденной модели.

Надежда Ладыгина-Котс была первопроходцем изучения познавательных способностей животных. Она изучала не только приматов, но и попугаев, таких как ара. Котс проводила свои исследования примерно в те годы, что и Кёлер, но так как она работала в Москве, то значительно менее известна

Мое увлечение работой этой невоспетой героини науки привело меня в Москву. На своей родине Котс пользовалась (и пользуется) общим признанием как выдающийся ученый. Для меня организовали неофициальную экскурсию по музею, где мне представилась возможность полистать ее личные альбомы рисунков. Я с удивлением узнал, что среди ее домашних питомцев были как минимум три крупных попугая. На одном рисунке Надежда Котс принимает предмет, который вручает ей какаду, на другом держит поднос с тремя чашками перед ара. На третьем попугаи сидят перед ней на столе, а она держит в одной руке небольшой пищевой приз, а в другой – карандаш, которым записывает, как попугаи делают выбор между предметами. Я проконсультировался со специалистом по попугаеобразным – американским психологом Ирэн Пепперберг, но она ничего не слышала о работе Котс с попугаями. Я сомневаюсь, подозревал ли кто-нибудь на Западе, что познавательные способности птиц начали изучать в России задолго до того, как этим занялись во всем мире.

Попугай Алекс

Я познакомился с Алексом, попугаем жако, во время моих посещений Ирэн на ее факультете в университете неподалеку; этого попугая Ирэн вырастила и изучала уже три десятилетия. Она купила птицу в зоомагазине в 1977 г., когда начала работать над перспективным проектом, призванным открыть общественности глаза на наличие умственных способностей у птиц. Проект проложил путь всем последующим подобным исследованиям, вопреки общепринятому мнению, что мозг птиц просто не приспособлен для умственной деятельности. Предполагалось, что из-за отсутствия у птиц структуры, похожей на кору головного мозга млекопитающих, они наделены инстинктами, но не способны к обучению, не говоря уже о мышлении. Между тем у птиц достаточно большой мозг: у попугая жако он достигает размера ядра грецкого ореха – с обширными областями, работающими наподобие коры головного мозга млекопитающих, а естественное поведение птиц служит достаточным основанием усомниться в их ограниченных умственных способностях. Тем не менее иная, чем у млекопитающих, организация мозга использовалась как аргумент против птиц.

Так как я сам держал дома и занимался исследованием галок – представителей семейства врановых, также обладающих большим мозгом, – то у меня никогда не возникало сомнений относительно их способностей. Когда я гулял в парке, мои птицы дразнили собак, пролетая у них прямо перед носом, но увертываясь от щелкающих зубов, к удивлению и досаде их хозяев. В помещении мы с галками играли, пряча друг от друга вещи: я убирал небольшой предмет, например пробку, под подушку или за цветочный горшок, и наоборот. Эта игра основывалась на хорошо известном умении галок и ворон прятать пищу, но также предполагала представление о постоянстве предметов – понимании того, что объект продолжает существовать, даже когда он исчезает из вида. Чрезвычайная игривость моих галок, как, кстати, и животных, указывала на их развитые умственные способности и стремление испытать свои силы. Поэтому, навещая Ирэн, я был готов к сюрпризам, которые преподносят птицы, и Алекс меня не разочаровал. Самодовольно усевшись на своей жердочке, он произносил названия различных предметов, таких как ключи, треугольники и квадраты, повторяя «ключ», «три угла», «четыре угла», когда ему показывали соответствующий объект.

На первый взгляд, это напоминало обучение языку, но я не уверен, что такое объяснение правильно. Ирэн не утверждала, что Алексова речь сопоставима с нашим лингвистическим пониманием этого слова. Но, конечно, умение называть предметы – это существенная составляющая речи, и мы не должны забывать, что раньше лингвисты определяли язык как общение с помощью символов. Только когда выяснилось, что человекообразные обезьяны способны к подобному общению, пришлось поднять планку выше и внести уточнения, что язык должен обладать также синтаксисом и рекурсивностью. Овладение языком животными превратилось в важную проблему, вызывавшую пристальный интерес общественности. Получалось так, словно все вопросы относительно разума животных сводятся к подобию теста Тьюринга: можем ли мы, люди, поддерживать с ними осмысленный разговор? Речь представляет собой настолько характерное качество человека, что в XVIII в. французский епископ готов был крестить человекообразную обезьяну, если бы у нее обнаружилась способность говорить. Именно таким образом обстояло дело в науке в 1960–1970-х гг., что привело к попыткам разговаривать с дельфинами и множеством приматов. Однако ситуация резко изменилась, когда в 1979 г. американский психолог Херберт Террас опубликовал чрезвычайно скептическую статью об общении языком жестов с шимпанзе Нимом Шимпски, названным в честь американского лингвиста Ноама Хомски{131}.