Карел Скленарж - За пещерным человеком Страница 4

Прежде всего они сумели выстоять в борьбе за жизнь, к которой, бесспорно, были приспособлены намного хуже, чем их соперники в животном царстве. Эти низкорослые обитатели открытых степей и лесостепи жили, вероятно, группами, совместно добывая пищу, хотя еще вне сознательной внутренней организации, характерной для человеческого коллектива.

Как же они добывали пропитание? Р. Дарт и другие специалисты высказали предположение, что, по-видимому, уже охотой, хотя родословная австралопитека охотничьей не была. Так, в местах их обитания, в частности под скальными навесами и в устьях пещер и расщелинах между камнями, обнаружились скопления костей животных, которые туда могли затащить в качестве своей охотничьей добычи эти существа. Кроме того, были найдены и разбитые черепа павианов, что истолковывается как свидетельство их насильственной смерти. В пещере Макапана позднее была найдена и челюсть взрослого австралопитека, явно раздробленная сильным ударом дубины или длинной кости. «Только человек способен убить дубиной другое существо», — утверждает Р. Дарт. Не правда ли, своеобразный аргумент в пользу «человеческой сущности» австралопитека!

Находки в пещере Макапана легли в основу теории так называемой остеодонтокератической культуры, гласящей, что материальным вооружением австралопитеков в борьбе за существование было, с одной стороны, их скромное природное оружие — зубы и когти, а с другой — берцовые и, вероятно, другие кости крупных млекопитающих, использовавшиеся в качестве дубин.

Впервые Дарт опубликовал свою теорию в 1955 г., и в настоящее время она широко известна. Разумеется, не обошлось и без споров о том, не могли ли кости в южноафриканских пещерах стащить в кучи и обработать с помощью зубов какие-то другие животные. Под подозрение попали, в сущности, одни только гиены, на чей счет среди палеонтологов давно бытовало подозрение в их причастности к скоплениям самых различных костей ископаемых животных в пещерных отложениях Европы. «Отцом» такого предположения был английский геолог Уильям Баклэнд, о котором мы вскоре узнаем больше. Этот достопочтенный профессор Оксфордского университета якобы даже наблюдал за гиенами в зверинце и исследовал их фекалии, дабы выяснить, как они распоряжаются костями. Конечно, он при этом недооценил разницу в поведении животных на свободе и в неволе, не принял в расчет и того, что современные гиены (как ни странно, хотя и сходные по физическому облику с тогдашними) не обитают в пещерах. Не щадил усилий профессор Дарт и обследовал еще в 1935 г. целый ряд логовищ гиен в окрестностях Национального парка Крюгера, но каких-либо костей в этих логовищах не нашел. Легенда о гиенах не выдерживает, кажется, критики: эти животные кости обгладывают или разгрызают, но не складывают их в кучи и не затаскивают в пещеры. По-видимому, действительно, за скопления подчас раздробленных костей в пещерах ответственны австралопитеки.

Можно предполагать, что эти «предлюди» хотя еще и не умели изготавливать орудия, но уже могли систематически использовать в роли таковых различные предметы, предуготовленные самой природой. Каменные орудия — этот главный археологически выразительный элемент материальной культуры даже самых древних представителей рода Гомо — в тех местонахождениях, где были найдены австралопитеки, обнаружены тогда не были (не обнаружены и до сих пор). Правда, Ч. Брейн в 1954 г. в пещере Макапана в слое, залегающем выше горизонта с останками австралопитеков, открыл немногочисленные и очень примитивные каменные орудия, но связывать определенно эти находки с австралопитеками нельзя. Что же касается предположения, что австралопитеки использовали необработанные камни, то его нечем опровергнуть, но оно пока и не доказуемо.

Был ли уже известен огонь австралопитекам? Умели ли они его использовать или, может быть, уже и научились добывать?

Когда профессор Р. Дарт изучал в 20-х гг. нашего века кости животных в пещере Макапана, ему показалось, что некоторые из них испытали воздействие огня. Химический анализ обнаружил присутствие микроскопических частиц углерода, и Дарт, воодушевленный таким доказательством, присвоил позднее объявленным самыми древними обитателями пещеры видовое наименование Австралопитекус прометеус. Ведь это Прометей, согласно античному мифу, принес людям божественный огонь с Олимпа, и, по мысли Дарта, ту же роль в реальной истории должны были играть австралопитеки. Однако убедительных доказательств Дарту так и не удалось найти, и, таким образом, вторую часть видового наименования «прометеус» пришлось отбросить.

Однако и без огня австралопитеки и их культура (если позволительно так говорить) демонстрируют бесспорный успех на пути развития от всеобщего царства животных к исключительному миру человека. Они являются и первым звеном в истории «пещерного человека». Стайка сравнительно беззащитных созданий, нуждавшихся в надежном ночном убежище, но еще не умевших его сооружать, нашла в природе пещеру, скальный навес, щель или расщелину — самое удобное пристанище (конечно, когда его не населяли хищные звери). Природа, которая скупо, словно мачеха, их вооружила, отказав в когтях, клыках и панцирях, протянула таким образом им руку помощи.

После австралопитеков благами пещеры пользовались «люди прямоходящие» — первые из живых существ, которые «официально» заслужили имя «человек» (сначала их именовали «полулюдьми», но ныне включают в род Гомо), однако доказательств этому мало.

Название «пещерный человек» (о смысле и законности которого кое-что будет сказано дальше) заслужили поэтому только их наследники, именуемые неандертальцами. Причем само это имя «прачеловек из долины Неандера» явилось на свет благодаря пещере! Поскольку случилось это задолго до находок первых австралопитеков, когда наука о происхождении человека делала лишь первые шаги, это открытие породило настоящую бурю. Прошел не один десяток лет, прежде чем утихла эта метко названная «битва ученых».

Битва ученых

Диковинный молодчик из Прирейнской области, сутуловатый, со скошенным подбородком и низким лбом — тип, с которым не хотелось бы столкнуться ночью в парке, — судя по его виду, едва ли бы заинтересовался учеными спорами, десятки лет бушевавшими над его массивным черепом. Однако и нам эти споры и мнения не столь уж интересны: во-первых, потому что историю о добродетельном Фульротте и злонамеренном Вирхове знает, наверное, любой ребенок (сколько раз ее перетрясали в популярных книжках), а во-вторых, мы ведем речь не о родословной человека, а о предмете несколько ином — об отношении человека к пещерам. И потому сразу же обращаем внимание на то бросающееся в глаза обстоятельство, что все получившие известность стоянки неандертальцев были обнаружены впервые в пещерах.

Существующие книжки увели бы нас в Неандерталь либо в Чертову башню на гибралтарской скале, потому что тамошняя находка, сделанная в 1848 г., традиционно объявляется в качестве первой находки неандертальского человека. Однако мы в своих поисках отправимся туда, где останки неандертальца были найдены на целых 18 лет раньше — на восток всхолмленной бельгийской равнины в окрестности старинного университетского города Люттих (Льеж). Именно оттуда явился палеонтолог-самоучка P. X. Шмерлинг, чтобы вести раскопки в пещере у города Энгис в долине реки Аурис в поисках костей вымерших животных. Он и не подозревал, что найдет там кости человека. В частности, это были два черепа, один из которых принадлежал палеолитическому человеку современного типа (Гомо сапиенс сапиенс), а другой — неандертальцу.

Шмерлинг не проводил между ними различия — для его времени это не удивительно. Заслуга его перед наукой состоит уже в том, что он определил их как кости ископаемого (т. е. плейстоценового, палеолитического, как сказали бы сегодня мы, или «допотопного», как говорилось тогда) человека. И этого-то оказалось чересчур много для его современников: даже известный английский геолог сэр Чарлз Лайель, посетивший Энгис, ему не поверил. Все дело было предано забвению, тем более что никто, в том числе и сам первооткрыватель, так и не смог представить внешности энгисского неандертальца. Шмерлингу удалось сложить обломки черепа современного типа, который он и описал в своем сочинении 1833–1834 гг. Второй, неандертальский, череп был настолько разрушен, что восстановить его Шмерлинг не сумел и оставил так, как он был. Череп был реконструирован лишь много лет спустя после смерти Шмерлинга, так что к битве ученых за неандертальского человека он уже опоздал.

Гибралтар отнюдь не был столь же спокойным местом, как долина реки в Бельгии, — издавна он полюбился военным, и в конце концов они полностью им завладели. Эту бросающуюся в глаза известняковую скалу они поделили с обезьянами, которых там (единственное в этом смысле место в Европе, кроме зоологических садов) великое множество; так как обезьяны происходят из Африки, а плавать не умеют, то предположили, что они сюда пробрались какими-то подземными ходами под Гибралтарским проливом.