Вилейанур Рамачандран - Мозг рассказывает. Что делает нас людьми Страница 49

Нужно учитывать, что экзаптация сама по себе появилась в результате обычного естественного отбора. Неспособность понять это привела к большой путанице и смертельной вражде. Принцип экзаптации не является альтернативой естественного отбора, как думают критики Гулда. Он только дополняет и расширяет его задачи и область применения. К примеру, перья изначально развились из чешуи рептилий как адаптация с целью обеспечить изоляцию (как шерсть у млекопитающих), но затем экзаптировались для полёта. Рептилии развили трехкостную многосуставную нижнюю челюсть, чтобы заглатывать большую добычу, но две из трёх костей стали экзаптацией для улучшения слуха. Положение этих костей сделало возможной эволюцию двух маленьких усиливающих слух костей внутри вашего среднего уха. Ни один инженер не мог и мечтать о таком изящном решении проблемы, которое иллюстрирует случайную природу эволюции. (Как сказал однажды Фрэнсис Крик: «Бог дилетант, а не инженер».) Я вернусь к идее насчёт челюстных костей, которые превращаются в ушные кости, в конце этой главы.

Другой пример адаптации более широкого назначения это появление подвижных пальцев. Наши древесные предки изначально развили их для лазания по деревьям, но человекообразные приспособили их для тонких манипуляций и для использования орудий. Сейчас, благодаря силе культуры, пальцы стали универсальным механизмом, который можно использовать, чтобы качать колыбель, править государством, указывать или даже производить математические подсчёты. Но никто даже наивный адапционист или эволюционный психолог не станет утверждать, что пальцы были естественно отобраны для указывания или подсчитывания.

Подобным образом, как утверждает Гулд, мышление могло развиться первым, учитывая его очевидную целесообразность в этом мире, а затем подготовило площадку для развития языка. Я согласен с общей идеей Гулда, что изначально язык развивался не для коммуникации. Но мне не нравится мысль, что мышление развилось первым и что язык (под которым я понимаю весь язык не только язык в смысле эмерджентности, как у Хомского) был всего лишь побочным продуктом, потому что она просто откладывает проблему, вместо того чтобы её решить. Поскольку мы знаем о мышлении и о том, как оно могло возникнуть, ещё меньше, чем о языке, то что добавит нашему пониманию идея, что язык развился из мышления? Как я уже не раз говорил, в науке далеко не уйдёшь, если пытаться объяснить одну загадку через другую.

Четвёртая гипотеза диаметрально противоположная гипотезе Гулда была предложена выдающимся лингвистом Гарвардского университета Стивеном Линкером, который объявил, что язык это инстинкт, присущий человеческой природе, как покашливание, чихание или зевание. Он не имел в виду, что язык так же прост, как эти инстинкты. Язык высший специализированный мозговой механизм, уникальная человеческая адаптация, которая развилась через обычные механизмы естественного отбора специально для коммуникации. Так что Пинкер соглашается со своим учителем Хомским, предполагая (и, по — моему, правильно), что язык высший специализированный орган, но расходится со взглядами Гулда на значение экзаптации в его эволюции. Взгляды Линкера достойны уважения, но его идея кажется мне слишком общей, чтобы быть в чем‑то полезной. Она в общем верна, но неполна. Представьте, что я бы сказал, что переваривание пищи основано на первом законе термодинамики это, конечно, верно, но это верно для любой другой системы на земле. Эта гипотеза не так много говорит о механизме пищеварения. Рассматривая эволюцию любой сложной биологической системы (уха или «органа» языка), мы бы хотели узнать не только, что орган произошёл в результате естественного отбора, но и как именно он зародился и эволюционировал до нынешнего уровня сложности. Это не так важно для более понятного случая, к примеру шеи жирафа (хотя даже там мы хотим знать, как гены селективно удлиняют шейные позвонки), но это становится ключевым, когда мы имеем дело с более сложными адаптациями.

Ну, вот вам четыре различные теории языка. Первые две из них мы можем отбросить не потому что они неправильные, а потому что их нельзя проверить. Из оставшихся двух кто же прав Гулд или Пинкер? Я бы сказал, что ни тот ни другой, хотя зерно истины есть у обоих (так что, если вы поклонник Гулда/Пинкера, вы можете сказать, что они оба были правы, но недостаточно развили свои доказательства).

Я бы хотел предложить для размышлений об эволюции языка другую точку отсчёта, которая вбирает в себя некоторые черты обоих гипотез и идёт дальше, чем они. Я назову её «синестетическая пробивная теория». Как мы увидим, она даёт ценный ключ к пониманию истоков не только языка, но также ряда других уникальных человеческих особенностей, таких как метафорическое мышление и абстракция. В частности, я буду утверждать, что язык и многие другие аспекты абстрактного мышления произошли в результате экзаптаций, удачное сочетание которых привело к новым результатам.

Обратите внимание, что это не то же самое, что говорить, что язык произошёл из какого‑то общего механизма, такого как мышление, и не то же самое, что вслед за Линкером говорить о том, что язык развился как специализированный механизм исключительно для коммуникации.

Обсуждение эволюции языка не может быть полным без вопроса природа- воспитание. Насколько законы языка врождённы и насколько они черпаются из мира в раннем детстве? О происхождении языка ведутся жаркие споры, а дебаты вокруг врождённости — приобретённое™ самые острые. Я упомяну их здесь кратко, потому что они уже стали темой нескольких книг, вышедших недавно. Все согласны, что слова не встроены в мозг. Один и тот же предмет может иметь разные значения в разных языках dog по — английски, chien по- французски, kutta на хинди, гпааа по — тайски и nai на тамильском звучит совершенно непохоже. Что же касается законов языка, мнения расходятся. А именно три точки зрения соревнуются за первенство.

Согласно первой, сами законы полностью встроены. Обучение речи необходимо только как переключатель, который запустит механизм. Вторая точка зрения утверждает, что законы языка извлекаются статистически из слышимой речи. В подтверждение этой гипотезы искусственные нервные сети обучили классифицировать слова и выводить правила синтаксиса через пассивное взаимодействие с языком.

Хотя эти две модели охватывают некоторые аспекты овладения языком, они не дают полной картины. В конце концов, обезьяны, домашние кошки и игуаны тоже имеют нервные сети в черепе, но они не овладевают языком, даже если вырастают в домах людей. Шимпанзе — бонобо, получившая образование в Итоне или Кембридже, все равно останется обезьяной без языка.

Согласно третьей теории, способность усваивать законы врождённая, но воздействие языка необходимо, чтобы овладеть реальными законами языка. Эта способность даётся до сих пор неопределённым «приспособлением для овладения языком», или LAD (language acquisition device). У людей есть этот LAD, у обезьян нет.

Я поддерживаю эту третью гипотезу, потому что она лучше всего сочетается с моим взглядом на эволюцию и подтверждается двумя дополнительными фактами. Во — первых, обезьяны не могут овладеть настоящим языком, даже если с ними обращаются как с детьми и ежедневно обучают с помощью жестов. Дело кончается тем, что они способны показать жестом, что им необходимо прямо сейчас, но их жестикуляции не хватает обобщения (способности создавать произвольно новые комбинации слов), служебных слов и рекурсов. Наоборот, практически невозможно помешать ребёнку овладеть языком. В некоторых областях мира, где люди разного языкового происхождения должны торговать или работать друг с другом, дети и взрослые разрабатывают упрощённый псевдоязык с ограниченным словарём, рудиментарным синтаксисом и с небольшой гибкостью который называют «пиджин». Но уже первое поколение детей, которые вырастают в среде, где говорят на пиджин, превращают его в креольский язык полноценный язык с настоящим синтаксисом и со всеми изменениями, необходимыми, чтобы сочинять романы, песни и стихи. Тот факт, что время от времени креольские языки снова вырастают из пиджинов, является убедительным доказательством существования LAD.

Все это важные и явно непростые вопросы, и, к сожалению, в популярной литературе их часто упрощают, когда задают вопросы вроде «Язык врождённый или приобретённый? Или «определяется IQ генами человека или его окружением?». Когда два процесса взаимодействуют линейно, так что их можно проследить и описать с помощью арифметики, такие вопросы могут иметь смысл. Можно спросить, например: «Какую долю наших доходов принесли инвестиции, а какую продажи?» Но если взаимоотношения сложные и нелинейные а именно так у любого проявления мысли языка, IQ или способности к творчеству, вопрос должен стоять не «ЧТО послужило в большей степени?», а скорее «КАК они взаимодействовали, чтобы создать конечный результат?». Спрашивать, является ли язык по большей части результатом воспитания, так же глупо, как спрашивать, происходит ли солёность столовой соли по большей части из натрия или по большей части из хлора.