Игорь Суриков - Сапфо Страница 14

Согласно поэту, существуют разные типы женщин (происшедшие — образцовая метафора! — от тех или иных животных или природных явлений), и каждый из этих типов (за единственным исключением) наделен какими-то недостатками:

Различно женщин нрав сложил вначале Зевс:Одну из хрюшки он щетинистой слепил —Всё в доме у такой валяется в грязи…Другую из лисы коварной создал бог…Иной передала собака верткий нрав.Проныра — ей бы всё разведать, разузнать,Повсюду нос сует, снует по всем углам,Знай лает, хоть кругом не видно ни души…Иную, вылепив из комьев земляных,Убогою Олимп поднес мужчине в дар,Что зло и что добро — не по ее уму.И не поймет! Куда! Одно лишь знает — есть…Ту из волны морской. Двоится ум ее:Сегодня — радостна, смеется, весела…А завтра — мочи нет: противно и взглянуть.Приблизиться нельзя: беснуется она,Не зная удержу, как пес среди детей…Иной дал нрав осёл, облезлый от плетей;Под брань, из-под кнута, с большим трудом онаБерется за дела — кой-как исполнить долг…Иную сотворил из ласки — жалкий род!У этой ни красы, ни прелести следа,Ни обаяния — ничем не привлечет,А к ложу похоти — неистовый порыв…Иная род ведет от пышного коня:Заботы, черный труд — ей это не под стать…Иную сотворил из обезьяны Зевс…Лицом уродлива. Подобная женаИдет по городу — посмешище для всех…На выдумки ж хитра, уверткам счету нет…

Как видим, сплошной негатив. Мы уже приводили все эти резиньяции с большими сокращениями. Для тех, кто желает познакомиться с ними полностью, даем ссылку на одно из последних изданий, содержащих русский перевод стихотворения Семонида[57]. Но все-таки под конец встречаем хоть капельку позитива. Уж эти-то строки процитируем полностью:

Иную — из пчелы. Такая — счастья дар.Пред ней одной уста злословия молчат:Растет и множится потомство от нее;В любви супружеской идет к закату дней,Потомство славное и сильное родив.Средь прочих жен она прекрасней, выше всех,Пленяя прелестью божественной своей,И не охотница сидеть в кругу подруг,За непристойными беседами следя.Вот лучшая из жен, которых даровалМужчинам Зевс-отец на благо, вот их цвет.

Таков идеал женщины у греков. Не случайно они любили давать своим дочерям имя Мелисса («пчела»). Трудолюбивая, плодовитая, бережливая, беспрекословная… И, в общем, опять же максимально незаметная. Какой контраст с нашим временем, когда предпочитают ярких женщин, а «серенькая мышка» вряд ли кого-то устроит! Впрочем, и среди греческих мужчин, конечно, разные бывали. Знаменитый философ Антисфен (основатель кинической, или цинической, школы) «…на вопрос, какую женщину лучше брать в жены… ответил: “Красивая будет общим достоянием, некрасивая — твоим наказанием”» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VI. 3). Эту остроумную сентенцию (в оригинале игра слов звучит еще более рельефно по сравнению с переводом) иногда приписывали и другому, менее известному философу — Биону из Борисфена (то есть из Ольвии на северном побережье Черного моря), правда, в чуть иной форме: «На вопрос, стоит ли жениться… он сказал: “Уродливая жена будет тебе наказанием, красивая — общим достоянием”» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. IV. 48). А Сократ, уж и вовсе всем известный, однажды изрек такое: «Человеку, который спросил, жениться ли ему или не жениться, он ответил: “Делай, что хочешь, — всё равно раскаешься”» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 33). Сам Сократ, что интересно, был женат, — возможно, даже и не единожды[58].

Что еще поражает в вышеприведенной «классификации» Семонида? Она, конечно, насквозь женоненавистническая, но насколько изощренно-разнообразно это женоненавистничество автора! Ясно, что многократно в истории человечества мужчины ругали, оскорбляли женщин, а случалось, что даже и женщины мужчин. Но удалось ли кому-нибудь сделать более эффектными, чем поэту, писавшему на самой заре европейской цивилизации, свои «гендерные насмешки» — и именно посредством введения такого широкого спектра карикатурных портретов?

Автор этих строк показал стихотворение Семонида своей супруге (не являющейся специалистом в области античности). Прочтя его, она выразилась в том духе, что это-де типичный мужской шовинизм и что женщины могли бы при желании точно так же «расписать» виды мужчин. Пришлось ответить: «Так пусть они сделают это, если так просто; а то ведь пока из их уст мы слышим по своему адресу в основном предельно простую типологию — мужчина либо козел, либо баран».

Но, с другой стороны, — и это также невозможно не констатировать, — интересный ведь идеал предложен Семонидом (и греками в целом, которые охотно соглашались с ним): женщина-пчела. А для кого пчела является идеалом, всякий знает: для самца пчелы. Как называют оного, даже и упоминать неудобно — ввиду полной общеизвестности этого слова, ставшего синонимом «тунеядца». Маленький факт из энтомологии: этих существ, тоже на букву «т», после того как они выполнили свою функцию, пчелы убивают своими укусами и выбрасывают из улья.

Так что же, в древнегреческой литературе не присутствуют образы действительно ярких женщин? Присутствуют, и их немало. Но это — женщины-злодейки, «инфернальные женщины», как мы их называем. Они — как правило, героини мифов. Они совершают самые чудовищные преступления; они — убийцы собственных детей, мужей, родителей, бесстыдные совратительницы, коварные обманщицы. Это — Медея, Клитемнестра, Федра, Электра… Многим из них приписывается занятие волшебством, чародейством[59]. Особенно изобилуют такими образами произведения афинской трагедии V века до н. э.

Однако менее всего было бы правомерным привлекать эти образы как свидетельства о том, какими в действительности были древнегреческие женщины. Здесь перед нами не более чем проекция мужских фобий. Реальные случаи совершенных женщинами тяжких преступлений исключительно редки. Проверив на этот предмет все дошедшие до нас судебные речи афинских ораторов, обнаруживаем, кажется, только один-единственный судебный процесс такого рода: I речь оратора Антифонта (V век до н. э.) была написана для суда по обвинению женщины в отравлении, да и то неясно, насколько это обвинение было обоснованным. Случаев тяжких преступлений, совершенных мужчинами, в тех же ораторских речах находим многократно больше.

Самая знаменитая судебная речь против женщины — это уже цитировавшаяся LIX речь корпуса Демосфена («Против Неэры»), но в ней обвиняемой инкриминируют всего лишь то, что она, принадлежа к сословию метэков и являясь гетерой, жила как законная жена с афинским гражданином, тем самым нарушая закон, да и в целом вела непорядочный образ жизни. Есть и другие известные процессы против женщин — Аспасии, Фрины, — но и в них о тяжких преступлениях речь тоже не шла.

Судя по всему, греческие женщины были злодейками, мужеубийцами и прочее только в литературных произведениях, а в реальной жизни они весьма мало были склонны к подобному девиантному поведению. Образцами, на которые они ориентировались, являлись отнюдь не Медея или Федра, а, конечно, образы добродетельных жен в мифологической и литературной традиции — Пенелопа, Алкестида и т. п.

Легко представить себе, какие формы должно было иметь складывавшееся в подобной обстановке мироощущение представительниц женской половины «эллинской вселенной». Не высовывайся — и будет тебе счастье. Но неизбежен вопрос: если всё было так плохо, то почему же именно в античной Греции выкристаллизовывается такой феномен, как женщина-поэтесса? И получает свое первое (более того, вечное) воплощение в фигуре Сапфо? Поэтесса — это по определению яркая женщина, женщина с рельефно очерченной индивидуальностью, женщина, которой действительно есть что сказать миру. Мы имеем в виду, конечно, истинных поэтесс. Заниматься досужим рифмоплетством многие могут, тут особого умения не нужно.

Так вот, нет ли тут все-таки противоречия: с одной стороны, женщин греки всячески «зажимали», с другой же стороны — из среды «зажимаемых» вдруг поднялась Сапфо. Причем не с «протестом и укором», как поэтессы из феминисток-суфражисток иных времен, а просто сама по себе, со своим словом, реально весомым, реально звучным, реально новым.

Конечно, из мировой истории известны ситуации, когда именно угнетение порождало гения. Известный пример — Тарас Шевченко, «вдвойне угнетенный» — как представитель некоренной нации и как урожденный крепостной, выкупленный потом на свободу. Его известные строки из «Завещания» —