Игорь Суриков - Сапфо Страница 15

и поныне понимаются по-разному: чья тут «вражеская злая кровь» — крепостников-помещиков или русских? Как бы то ни было, некая ненависть налицо. Так вот, в стихах Сапфо нет ненависти (разве что к совратившей ее брата Харакса гетере Дорихе), только любовь!

Всё не так-то просто. Выше, описывая положение женщин в Греции, мы дали некую «усредненную» картину; теперь пришло время ее дифференцировать. В истории античной Эллады две эпохи имели особенное значение: архаическая (VIII–VI века до н. э.) и классическая (V–IV века до н. э.). Вторая всем знакома лучше: это время Фемистокла и Перикла, Сократа и Платона, Геродота и Гиппократа, Фидия и Демосфена… В общем, это высший пик во всей истории античной цивилизации.

Но Сапфо-то жила в эпоху архаики, то есть раньше. И имеет смысл разъяснить, в чем разница между этими двумя периодами — а между ними действительно пролегла четкая грань.

Наверное, лучше всего будет оттенить отличия, сказав так (это упрощение, но упрощение не всегда является недостатком): архаическую эпоху можно охарактеризовать как аристократическую, а классическую — как демократическую. В первую из них тон задавали полисы, управлявшиеся знатной элитой (таковы были и полисы Лесбоса, где жила Сапфо), а во вторую всецело выдвинулись на первый план Афины, установившие у себя наиболее полное по тем временам народовластие.

Что есть прогресс и что есть упадок? На первый взгляд, казалось бы, всё ясно: демократия являет собой шаг вперед по сравнению с правлением аристократов. Не будем спорить: это — предмет отдельного разговора. Но как отражаются такого рода перемены на судьбах женщин?

Уже давно был замечен один интересный парадокс гендерной истории, который Л. П. Репина формулирует так: «В эпохи, которые традиционно считаются периодами упадка, статус женщин относительно мужчин отнюдь не снижался, а в так называемые эры прогресса плоды последнего распределялись между ними далеко не равномерно»[60]. Приводятся и конкретные примеры, четко подтверждающие этот тезис. Так, в эпоху Возрождения, которая обычно рисуется как пробуждение от «темной ночи Средневековья», положение женщин не только не улучшилось, а, напротив, ухудшилось, их гендерный статус снизился. Точно так же произошло и во время Великой французской революции, которая — при всех своих красивых лозунгах «Свобода, равенство, братство» — реально отнюдь не оказала раскрепощающего, эмансипирующего влияния на историю женщин[61].

Античная Греция являет нам еще один пример подобной же ситуации, причем такой пример, который по своей яркости и законченности, пожалуй, не имеет себе равных[62]. В классических, демократических Афинах женщины постоянно ущемлялись. А в предыдущую эпоху, как мы видели, аристократ Каллий мог взять да и предложить своим трем дочерям самостоятельно выбрать себе мужей (в эпоху Перикла такое даже и представить невозможно!!). Кстати, получается, что коль скоро дочери Каллия имели возможность выбирать, то, значит, они еще до замужества как минимум видели каких-то мужчин и, следовательно, не вели абсолютно затворническую жизнь в гинекее, столь характерную для афинских женщин классической эпохи.

Да, как ни странно, особенно приниженным положение женщин было в самых демократических полисах — таких как классические Афины. Там, где у власти стояла аристократия, у представительниц «слабого пола» было хоть чуть-чуть, но все-таки побольше возможностей проявить себя в общественной жизни.

Особенно ярким контрастом Афинам выступала в данном аспекте Спарта. В этом жестком, военизированном полисе, где элементы радикальной демократии практически отсутствовали, женщина пользовалась несравненно большей свободой. Спартанцы в высшей степени уважали своих жен и матерей (а порой — даже дочерей), во всем прислушивались к их голосу. Некоторые греческие авторы считали даже, что реальная власть в спартанском государстве находится в руках женщин, а не мужчин[63].

Вот перед нами одна из этих спартанок — Горго, дочь царя Клеомена I, правившего в конце VI — начале V века до н. э. Уже когда она была девочкой, отец принимал во внимание ее мнение. Однажды в Спарту прибыл посол из Милета Аристагор с просьбой о военной помощи. Спартанцы ответили отказом. Тогда посол стал предлагать Клеомену взятку. Царь заколебался, но тут присутствовавшая при разговоре Горго воскликнула: «Отец! Чужеземец подкупит тебя, если ты не уйдешь!» «Клеомен обрадовался совету дочери и ушел в другой покой, а Аристагору, ничего не добившись, пришлось покинуть Спарту», — пишет Геродот (Геродот. История. V. 51). Царевне было тогда всего лишь восемь или девять лет.

Впоследствии Горго стала женой брата своего отца (в Греции браки между дядей и племянницей или между двоюродными братом и сестрой считались вполне допустимыми) — Леонида, следующего спартанского царя, того самого, который героически погиб, сражаясь с персами при Фермопилах. Она всегда оставалась одной из самых влиятельных женщин в Спарте. Как-то ее спросили: «Почему вы, спартанки, единственные из женщин командуете мужами?» — «Потому, что мы единственные и рожаем мужей», — ответила Горго (Плутарх. Моралии. 240 е).

Такой вот парадокс. В демократических полисах классической эпохи особенно сильно проявлялось «засилье» мужчин. А в архаическую эпоху, когда у власти стояла еще аристократия, ситуация была несколько иной. Ни в коей мере не будем утверждать, что отличия были кардинальными или что женщины в этот период были полноправны. Но всё же у представительниц «прекрасного пола» было, повторим, несколько больше возможностей проявить себя в общественной жизни. Разумеется, речь здесь идет не обо всех женщинах, а только о тех, которые принадлежали к аристократической элите[64].

Выдающаяся французская исследовательница Николь Лоро[65] предлагает убедительную трактовку причин сдвигов в гендерной ситуации. В аристократическом обществе для определения места индивида в иерархии статусов единственным по-настоящему важным критерием был критерий социальный: знатен индивид или не знатен. Половым (а также и возрастным) различиям придавалось куда меньшее значение.

После установления демократии в конце VI века до н. э. социальной иерархии юридически уже не существовало (на практике она какое-то время еще проявлялась, но всё в меньшей и меньшей степени, и примерно через столетие окончательно сошла на нет). Евпатрид и простолюдин по объему своих прав были отныне равны. Однако потребность в иерархическом структурировании общества не отпала (очевидно, эта потребность коренится в достаточно глубинных ментальных структурах), и создалась иерархия совсем иного рода, на вершине которой стояли мужчины-граждане (знатные или незнатные — теперь уже не имело принципиального значения), составлявшие демос, гражданский коллектив.

А более низкое положение в иерархической структуре нового типа занимали другие статусы, отличные от статуса мужчин-граждан. Помимо метэков, рабов и т. п., о которых здесь речь, разумеется, не идет, в число этих статусов входили и женщины. В том же словосочетании «знатная женщина» теперь сместились акценты: в условиях демократии социальный компонент «знатная» отходил на второй план, а на первый решительно выдвигался гендерный компонент «женщина».

В чем конкретно выражалась возможность женского влияния в обществе архаической Греции (постольку, поскольку эта возможность существовала)? Здесь придется углубиться в сферу матримониальных (то есть брачных) отношений.

С течением времени само отношение греков к браку и к месту женщины в нем претерпевало весьма серьезные изменения. Если сравнить в данном контексте ту картину, которую встречаем в гомеровском обществе (это, усредненно говоря, VIII век до н. э.), и ту, которая имела место в классическом афинском полисе, они окажутся едва ли не противоположными. В первом случае жених дает выкуп родителям невесты, чтобы получить ее в жены. Во втором случае — всё наоборот: родители невесты, как мы уже знаем, дают вместе с ней жениху приданое[66]. Девушку, не имевшую приданого, выдать замуж было весьма непросто, и уж во всяком случае достойное брачное партнерство ее не ожидало.

Просто-таки бросается в глаза различная позиция невесты в двух описанных ситуациях. У Гомера, в описанном им аристократическом мире, невеста — предмет желания; в каком-то отношении, конечно, вещь, которая «покупается», но всё же вещь дорогая, ценная, и за нее щедро платят. Как нам кажется, в прямой связи с подобной практикой стоят образы гомеровских женщин: Елены и Клитемнестры, Пенелопы и Навсикаи… Это зачастую сильные характеры, они знают себе цену. Женщины и даже девушки в «Илиаде» и «Одиссее» наделены относительной свободой. Достаточно вспомнить эпизод с царевной Навсикаей, которая вместе со своими служанками (без всякого сопровождения мужчин!) отправляется к морю стирать белье и там встречается с Одиссеем, вынесенным на берег после кораблекрушения. В классической Греции подобный эпизод — незамужняя девушка, оставленная без присмотра и вступающая в контакт с незнакомым мужчиной — был бы просто заведомо невозможен. В классическом полисе невеста — уже не ценность, а, напротив, некое «бесплатное приложение» к приданому; именно это последнее преимущественно принимается во внимание, когда идет речь о заключении брака.