Николай Конрад - Очерки японской литературы Страница 29

Вечный, вечный дым

Над тобою ввысь летит,

О гора Фудзи!

Бесполезный дым! Невмочь

Богу даже загасить.

К обычному символу неизменной любви здесь присо­единяется другое толкование дыма, как чего-то бесследно растворяющегося в воздухе, что является символом любви уже бесплодной, любви без ответа. Цураюки хочет сказать, что если даже это последнее, хоть сколько-нибудь постоян­ное и надежное, вдруг исчезает, если расплывается бес­следно в воздухе и дым над Фудзи, на что же тогда челове­ку остается надеяться?

Сходную же роль играет образ «моста в Нагара». Этот мост, действительно существовавший в провинции Цу, счи­тался в те времена построенным особенно прочно и в очень давние времена. Его привыкли уже с давних пор видеть ничуть не меняющимся. Поэтому он выступает прежде всего в смысле верного друга, спутника жизни, с которым человек вместе идет к старости.

В целом мире здесь

К старости путем одним

Только мы идем.

Ты, мост длинный,— в Цу-стране,

А с тобой и я,— вот тут!

И вдруг человек слышит: мост в стране Цу весь пере­строен, обновлен. «Он изменил! Ведь до сих пор мы шли вместе по пути к старости. И этот последний друг оказал­ся ненадежным!» — таков ход ассоциаций в стихотворени­ях, о которых говорит Цураюки.

Мост у Напнва,

Длипный, длинный мост

Перестроен весь!

С чем же мне теперь свою

Старость — с чем соединить?

Такова тематика японской лирики в ту эпоху, о которой повествует Цураюки. Разумеется, приведенными темами не исчерпывается все содержание песен, но тем не менее основные мотивы как высокой, так и интимной лирики им указапы с достаточной обстоятельностью. Японская ода и элегия более или менее укладывается в рамки, им обрисо­ванные.

Наряду с описанием обстановки, среди которой разви­валась японская лирика, наряду с ее основной тематикой, Цураюкп в этом же разделе указывает и на ту роль, которую песня играла в жизни общества того времени: эту роль он определяет как «утешающую». Перечисляя все темы, сна­чала— «мимолетности жизни», потом—«горести жизни», он в обоих случаях заканчивает одинаково: «И только в песне они находили утешение сердцу». Этим самым вос­полняется и уточняется та общая характеристика значения поэзии, которую Цураюки дает в первом разделе своего «Предисловия»: там он говорит об общей, так сказать, «цивилизующей» роли поэзии, о смягчающем действии ее на нравы вообще; здесь он указывает еще и на то огромное значение, которое она имеет уже в чисто индивидуальном плане, внося успокоение в волнующуюся душу.

IV

Четвертый раздел своего «Предисловия» Цураюки по­свящает уже своему сборнику — антологии «Кокинсю», из­лагая историю его создания. И здесь оп остается верен своей манере расчленять изложение на последовательные части: сначала он говорит о предшествующих сборниках подобного же рода, затем — о том материале, который в значительной степени лег в основу его антологии, и закан­чивает рассказом о фактических обстоятельствах, сопро­вождавших само издание «Кокинсю».

Предшественником «Кокинсю» он считает уже не раз упомянутый сборник «Манъёсю». Это обстоятельство чрез­вычайно интересно с нескольких точек зрения: с одной стороны, Цураюки всем своим тоном подтверждает то все­общее преклонение перед «Манъёсю», которое наблюдалось в Японии во все времена, показывая нам, что это прекло­нение обнаруживалось уже в IX веке, и притом, может быть, у самого компетентного человека своего времени; с другой стороны, в таком соединении имени своей антологии с именем прежней сказывается то высокое мнение о своем предприятии, которое вообще проскальзывает во многих местах «Предисловия» и особенно сильно и явно в заключи­тельном разделе. Назвать хотя бы и косвенно своим про­образом «Манъёсю» — это свидетельствует достаточно ярко о том, какого мнения держался сам Цураюки о своей анто­логии.

Цураюки строит первую часть этого раздела в очень последовательном порядке: сначала об эпохе, потом о глав­ных поэтах ее и затем о самом литературном памятнике.

В антологию «Манъёсю», собственно говоря, вошли пре­имущественно памятники VII—VIII веков, причем, по сви­детельству Цураюки, лучшими произведениями являются те песни, которые слагались в эпоху Нара (VIII в.).

Это утверждение в общем правильно, с одной только оговоркой: лучшими они являются, с точки -зрения Цураю­ки, вероятно, потому, что оказываются наиболее художе­ственными во всем сборнике, представителями уже «ма­стерской» поэзии. Если принять во внимание два основных русла, по которым располагаются стихотворения «Манъ­ёсю» — народное и литературное, то песни эпохи Нара должны быть отнесены именно к этой последней группе: они гораздо более обработаны в формальном отношении, стилистические приемы в них более изощренны, той про­стоты и безыскусственности, которой отличается народная песня, у них уже нет; китайское влияние, как в смысле формальном, так и эстетическом, уже в известной степени сказывается; и, наконец,— что, пожалуй, характерней все­го,— в противоположность в большей части анонимным песням более ранних эпох,— они принадлежат в большин­стве уже определенным и признанным поэтам.

Главнейшими поэтами «Манъёсю», как и говорит Цу­раюки, являются, конечно, Какиномото Хитомаро и Ямабэ Акахито, которые так и вошли в историю японской ли­тературы как «два гения поэзии». Несколько вразрез с этим заявлением Цураюки и с общей традицией японской литературы упомянутый выше профессор Сасакп склонен считать главнейшим поэтом эпохи «Манъёсю» одного толь­ко Хитомаро, видя в нем подлинный зенит поэзии того времени и находя, что все прочие крупные поэты, в том числе и Акахито, находятся под его влиянием. Сасакп счи­тает, что по художественности обработки, плавности рит­мики, а также и по внутренней силе лирического вдохно­вения Хитомаро стоит, безусловно, впереди всех своих современников.

По Сасаки, главным отличительным признаком твор­чества Хитомаро является его эмоциональность, напря­женная при этом до высших пределов. Хитомаро отличает­ся затем уменьем очень хорошо и глубоко подмечать чувст­ва и настроения п во внешне л мире: уметь понять чужую душу и выразить ее в словах стиха. Наряду с этим Хитома- ро владеет одинаково хорошо всеми лирическими жанра­ми — как элегией, так и одой и даже почти романсом.

Элегии Хитомаро обычно окрашены эмоциями грусти, печали, горести, уныния; они носят, следовательно, элеги­ческий, в популярном смысле этого слова, характер. Его ода имеет две главных разновидности: с одпой стороны — славословия императора, с другой — воспевание родины и ее старины; так сказать, церемониальная и патриотическая ода. Кроме этой высокой лирики, он культивировал жанр и так называемой романсной лирики, особенно в своих «та - би-ута» — песнях странствований. Здесь он иногда при­ближается к границам подлинной объективной лирики, от­части балладного типа.

Наконец, третьим отличительным свойством Хитомаро является его одинаковое уменье владеть всеми тремя фор­мами, представленными в «Манъёсю»: строфою танка, строфою пагаута и строфою ездока.

Здесь не место давать переводы из Хитомаро, но все же от того, чтобы дать хоть один образец его творчества, отка­заться нельзя:

По морю небес

Волны облаков встают.

В них — корабль луны...

Будто на покой плывет

Он сквозь чащу светлых звезд.

Акахито, по обычному признанию, отличается гораздо большей простотой своего творчества, сравнительно с Хи­томаро, нисколько не уступая последнему в силе своего вдохновения. В качестве небольшого примера его лирики может служить следующее стихотворение:

Милой я хотел

Показать их, сливы той      

Нежные цветы.

Вдруг — не видно их совсем!

Снег пошел... вся слива в нем!

«Кроме них, были еще известные миру великие лю­ди»,— говорит далее Цураюки. Эти другие великие поэ­ты — упомянутые выше Окура, Канамура, Якамоти и зна­менитый представитель бдлладного жанра — Такахаси Мусимаро.

«И вот эти песни, что ими слагались, собраны были вме­сте, и сборник был назван «Манъёсю» — «Собрание мириад лепестков»,— заканчивает эту часть своего изложения Цураюки.

Антология «Манъёсю», конечно, является собранием всех тех песен, которые слыли лучшими в те времена. Од­нако, если проследить источники различных составных частей ее, происхождение их окажется далеко не однород­ным. Согласно анализу Сасаки, весь материал «Манъёсю» составился из следующих элементов: