Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы Страница 30

Острие же демократической критики в основном направлялось на Булгарина. Следы этой борьбы сохранились в фольклоре: Однажды в Никольском соборе во время отпевания писателя Н. А. Полевого Булгарин хотел ухватиться за ручку гроба. Но актер В. А. Каратыгин оттолкнул его, сказав при этом: «Уж ты довольно поносил его при жизни». С легкой руки Пушкина, Булгарина называли «Видоком», по имени знаменитого французского сыщика. Известен анекдотический случай, когда в газетах объявили о продаже в книжных лавках литографированного портрета этого пресловутого француза. Некоторое время покупателям выдавалось изображение Булгарина.

Со временем сарказм писательской братии по отношению к Булгарину смягчился, а после смерти литератора и вообще превратился в легкую иронию. Рассказывают, что уже чуть ли не в наши дни в Пушкинский дом пришел бедно одетый старик с просьбой помочь ему. «Кто же вы?» — вежливо спросили его. «Я тесно связан с Александром Сергеевичем Пушкиным». — «Каким же образом?» — «Я являюсь праправнуком Фаддея Булгарина», — нимало не смущаясь, ответил тот.

Между тем известность самого Пушкина в Петербурге достигла таких масштабов, что его имя стало нарицательным, а облик зачастую приобретал эпические, театральные, фольклорные черты. Он и сам часто становился объектом мистификаций, розыгрышей, что в кругу тогдашней «золотой молодежи» было достаточно популярным занятием.

Подобными выходками в пушкинском Петербурге славился некий Александр Львович Элькан. И без того внешне весьма похожий на Пушкина, он постоянно стремился усилить это сходство. Он отпустил «пушкинские бакенбарды», подражал походке поэта, носил такой же костюм, таскал с собою такую же специально подобранную увесистую трость. Разве что без «пуговицы с мундира Петра I», которую, согласно легендам, Пушкин «вделал в набалдашник» своей трости.

Однажды на Невском проспекте к Элькану подошла некая провинциалка. «Как я счастлива, что, наконец, встретила вас, Александр Сергеевич. Умоляю, позвольте еще раз встретить вас и прочесть два-три стихотворения». И Элькан, нимало не смутившись, пригласил ее к себе. И указал пушкинский адрес. Говорят, провинциальная Сафо явилась-таки к поэту, чему тот несказанно удивился.

Художники и композиторы

С Карлом Брюлловым Пушкина познакомил его московский друг Павел Нащокин в 1836 году, в Москве.

Один из крупнейших русских живописцев, Брюллов происходил из старинного французского рода Брюлло, известного еще в XVII веке. Букву «в» в конце фамилии будто бы собственноручно приписал Александр I. Императору хотелось, чтобы фамилия талантливого молодого художника, отправленного за казенный счет в Италию, звучала по-русски. В России Брюлловы жили со второй половины XVIII века. Карл Брюллов родился в Петербурге и здесь же, в Академии художеств, получил образование.

К. П. Брюллов

По свидетельству современников, Брюллов был личностью глубоко аморальной, много пил и «в дни славы его враги уже видели в нем пьяного сатира, с опухшим от вина и разврата лицом». По Петербургу ходил анекдот о том, как Брюллов, находясь в веселом расположении духа и тела, однажды в мастерской представил своего ученика: «Рекомендую: пьяница», на что тот, указывая на Брюллова, незамедлительно отпарировал: «А это мой профессор». По словам одного современника, «безнравственность Брюллова равнялась лишь его таланту».

И действительно, в живописи он не имел равных. После того как петербургская публика увидела его живописное полотно «Последний день Помпеи», художника прозвали: «Карл Великий». Более всего художник ценил творческую свободу, личную независимость и принципиальность. По Петербургу ходили легенды о том, как Брюллов собирался писать портрет Николая I. Он долго уклонялся от этой работы, но наконец был вынужден согласиться. Но царь, пообещав позировать в мастерской художника, опоздал к назначенному им же самим времени. Воспользовавшись этим, Брюллов ушел. А когда Николай I сделал ему на этот счет суровое замечание, то «смело глядя в глаза императора», ответил: «Я не допускаю мысли, что император может опаздывать».

По одной из легенд, даже Пушкин однажды опустился перед ним на колени. Будто бы он буквально бросился в ноги Карла, прося у него увиденный однажды рисунок «Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне». Но оказалось, что рисунок к тому времени Брюллов уже продал, и художник был вынужден отказать поэту в его просьбе. Говорят, чтобы загладить возникшую неловкость, Брюллов пообещал нарисовать портрет Пушкина. Будто бы даже договорились о встрече. Да встретиться не успели. Через два дня состоялась роковая дуэль на Черной речке.

Между тем не все разделяли восторженное отношение к Брюллову. В то время как одни считали его гением и «Карлом Великим», раздавались и другие голоса. Многие называли его творчество апологией безвкусицы, а некоторые — вообще пошлостью в живописи. Сам Брюллов в минуты отчаяния говорил, что Россия его отвергла, а годы, проведенные на родине, считал бездарно потерянными. В 1850 году он вновь уехал в свою любимую Италию, где уже проживал однажды с 1823 по 1835 год в качестве пенсионера Академии художеств.

Сохранилась легенда, что, переходя границу, он «все оставил в отвергшей его стране», снял с себя нижнее белье, костюм, обувь и «увязав их в узел забросил за пограничный столб». Затем переоделся в заранее приготовленную одежду и поехал дальше.

Однако, как мы хорошо знаем, выезд за границы Отечества проблемы Родины не решает. Брюллов остался русским художником и сыном России. Он продолжает жить в памяти соотечественников и в городском фольклоре.

Сохранилась удивительная легенда о другом великом русском художнике — Флавицком. Говорят, ему долго не давался образ вдовушки в одноименной картине. Однажды во сне ему явился Карл Брюллов и подсказал, какие нужно выбрать цвета. Наутро все получилось. А очень скоро имя Брюллова вообще стало нарицательным. Даже в наше время им успешно пользуются как удачной метафорой. После невероятно успешного восхождения по карьерной лестнице придворного московского портретиста последних лет советской власти А. Шилова появилось крылатое выражение, вполне способное войти в золотой фонд петербургского фольклора: «На безбрюлловье и Шилов — Брюллов».

В собрании Всероссийского музея А. С. Пушкина хранятся два предмета, характеризующие дружеские отношения Брюллова с поэтом. Один из них — вольтеровское кресло красного дерева, по преданию, принадлежавшее художнику. В нем вполне мог сидеть и Пушкин. Второй предмет — это письменный стол из красного дерева, который принадлежал братьям Брюлловым — художнику Карлу и архитектору Александру. По семейному преданию современных потомков Брюлловых, стол изготовили по чертежам самого зодчего.

Еще один художник, хороший знакомый Пушкина и тоже отмеченный вниманием городского фольклора, — Орест Адамович Кипренский. Основоположник романтизма в русской портретной живописи XIX века родился в безвестной деревушке Нежново вблизи крепости Копорье. Он был незаконным сыном тамошнего барина А. С. Дьяконова и дворовой женщины по имени Анна. По местным легендам, в честь рождения сына барин высадил платан, его и сегодня можно увидеть в бывшем усадебном парке.

Там же от старожилов можно услышать и легенду о происхождении необычной фамилии художника. Будто бы фамилию ребенку, родившемуся «под звездой любви», дали по одному из имен богини любви Венеры, или Афродиты, — Киприды. Соответственно, античным должно было быть и имя мальчика. Его так и назвали, в честь героя греческой мифологии Ореста, сына Агамемнона и Клитемнестры. Этот персонаж был хорошо известен в России по переводам трагедий Эсхила и Еврипида.

В шестилетнем возрасте Кипренского отдали в воспитанники Академии художеств, где мальчик проявил блестящие способности. В то же время он отличался взрывным свободолюбивым характером, за что частенько получал порицания. Из-за того же характера, если верить фольклору, однажды жизнь Кипренского могла резко измениться. Он чуть не бросил учебу в Академии. Произошло это будто бы из-за страстной любви к некой барышне, та в присутствии молодого штатского художника неосторожно заявила, что обожает военных. Кипренский тут же подал заявление о зачислении его на военную службу. И сделал это, как утверждает легенда, самым экстравагантным способом. Во время парада войск на площади у Зимнего дворца, он в мундире воспитанника Академии художеств бросился к ногам лошади Павла I. Дерзкий и неожиданный поступок юноши так напугал императора, что он приказал гвардейцам оттащить «этого сумасброда». Понятно, что ни о каком прошении в адрес императора после подобного дерзкого поступка не могло быть и речи. Будто бы только это и спасло русскую живопись от потери одного из своих виднейших представителей.