Хорхе Борхес - Как сделать детектив Страница 34

Лично для меня самой большой загадкой «Последнего дела Трента» является одно обстоятельство, так и оставшееся необъясненным: почему у очень богатого человека, владельца загородного дома, в котором как минимум насчитывается четырнадцать комнат и имеется шестеро слуг, сад при доме до того мал, что для ухода за ним достаточно трудов одного-единственного работника, приходящего два раза в неделю из деревни?

Но хотя, как я уже говорил, теория детективного романа проста, диву даешься, сколько ловушек подстерегает тут автора. Его цель состоит в том, чтобы не дать нам догадаться, кто убийца, покуда мы не доберемся до конца книги, и ради достижения этой цели ему позволено прибегать к любым уловкам и ухищрениям, какие только придут ему в голову. Но он обязан вести с нами честную игру. Убийцей должен быть персонаж, занимающий в романе видное место; сделать убийцей третьестепенного персонажа или же фигуру столь малозаметную, что мы ни разу не остановили на ней внимание, — значит нарушить правила. Но если убийца играет в романе важную роль, существует опасность, что он возбудит в нас интерес и, возможно, сочувствие, а его арест и казнь огорчат нас. Ведь сочувствие — вещь чрезвычайно тонкая. Оно нередко достается персонажу вопреки воле автора. (По-моему, Джейн Остин хотела изобразить Генри и Мери Кроуфорд дурными людьми, которых читатель должен осуждать за легкомыслие и бессердечность, но они получились у нее такими веселыми и обаятельными, что мы симпатизируем им куда больше, чем строгой Фанни Прайс и напыщенному Эдмунду Бертраму.) У читательского сочувствия есть одно любопытное свойство, о котором, думается, знает не каждый. Читатель отдает свое сочувствие тем персонажам, с которыми знакомится первыми; он почувствует себя обманутым, если действующие лица, к которым был привлечен его интерес на первых десяти страницах, не окажутся дальше в центре повествования, притом относится это не только к детективным романам, но и ко всем прочим. Мне кажется, авторам детективов надо всегда помнить об этом законе и вводить своего убийцу только после нескольких других персонажей.

Вполне очевидно, что если убийца с самого начала будет изображен этаким черным злодеем, то, как бы изобретательно ни направлял нас автор по ложному следу, мы сразу же заподозрим в злодее истинного убийцу, и роман закончится, не успев начаться. Пытаясь обойти эту трудность, писатели подчас рисуют злодеями всех или почти всех своих персонажей, так чтобы оставить читателю выбор. Я не убежден, что это такой уж удачный прием. Начать с того, что мы в отличие от викторианцев не слишком верим в закоренелых злодеев. Мы знаем, что в людях добро перемешано со злом, и, когда автор изображает их как воплощенную добродетель или как воплощенное злодейство, у нас это вызывает недоверие. А как только мы перестали верить автору, мы пропали для него как читатели. Мы теряем всякий интерес к тому, что происходит с его марионетками. Значит, он должен сделать убийцу человеком, в чьем характере, как и у всякого смертного, зло смешалось с добром, но при этом вести дело к такой развязке, при которой после того, как преступник будет пойман, мы с удовлетворением воспримем тот факт, что его ждет виселица. Один из способов достичь этого — изобразить совершенное им убийство как чрезвычайно гнусное и жестокое преступление. Конечно, нам может показаться сомнительным, что столь низкое преступление совершил человек, не лишенный некоторых привлекательных черт, но это еще наименьшая из трудностей, встающих здесь перед автором. Ведь жертва (в детективном романе) ни у кого не вызывает сочувствия. Убийство происходит либо еще до завязки действия, либо в самом его начале, так что мы не успеваем познакомиться с убитым поближе и заинтересоваться им как личностью, и его смерть огорчает нас не больше, чем смерть зарезанного на обед цыпленка; каким бы зверским способом ни был он лишен жизни, его гибель ничуть не трогает нас. Более того, раз подозрение должно пасть на нескольких лиц, автор должен дать им и несколько различных мотивов для убийства. Своими собственными преступлениями, безрассудствами, злобностью, жестокостью, жадностью или какими-нибудь другими пороками убитый неизбежно вызовет к себе такую антипатию, что его смерть особо нас не расстроит. Надо полагать, мысленно скажем мы себе, для убийства такого человека имелись серьезные основания, а если к тому же мы придем к выводу, что, мол, туда ему и дорога, то нам вряд ли захочется увидеть убийцу повешенным. Некоторые авторы пытаются уклониться от этой дилеммы, заставляя разоблаченного убийцу покончить с собой. Подобная уловка позволяет им соблюсти правило «смерть за смерть», но при этом пощадить чувства читателя, которому неприятна мысль об ожидающей убийцу удавке палача. Итак, убийца должен быть дурным человеком, но не в такой степени, чтобы это бросало на него подозрение, и не в такой, чтобы казаться ходульной фигурой; он должен иметь убедительный мотив для убийства и быть настолько малосимпатичным, чтобы после того, как он будет изобличен, мы остались при убеждении, что повесят его вполне заслуженно.

Хочу немного остановиться на этой проблеме мотива. Мне однажды довелось посетить каторжную колонию во Французской Гвиане. Я рассказал об этом в свое время моим читателям, но, так как вряд ли они читают все написанное мною, я возьму на себя смелость повториться: очень уж к месту здесь тогдашние мои наблюдения. В ту пору существовало по меньшей мере три колонии, в которые осужденных направляли соответственно характеру их преступлений, и в Сент-Лоран де Марони содержались одни убийцы. Суд приговорил их не к смерти, а к долгим срокам тюремного заключения, так как в вердикте присяжных оговаривалось наличие смягчающих вину обстоятельств. Я целый день расспрашивал этих убийц о том, какие причины побудили их совершить преступления. Они охотно отвечали мне. На первый взгляд казалось, что многих из них толкнули на убийство любовь или ревность. Кто убил жену, кто — любовника жены, кто — свою любовницу. Но стоило копнуть поглубже, как открывался скрытый мотив — финансовый. Один убил жену, потому что она, оказывается, тратила его деньги на любовника, другой убил любовницу, потому что она мешала ему жениться на богатой, третий прикончил любовницу из-за того, что она вымогала у него деньги угрозами рассказать об их отношениях жене. Даже и в тех случаях, когда убийство совершалось не на любовной почве, деньги все равно были главным побудительным мотивом. Так, один убил, чтобы ограбить; другой убил собственного брата в пылу ссоры, вспыхнувшей во время дележа наследства; третий укокошил своего партнера из-за того, что тот не выплатил ему полной доли от продажи краденых автомобилей. Некоторые убийства совершались из мести. Один бандит убил сожительницу за то, что она выдала его полиции, другой убил члена соперничающей шайки в отместку за убийство в пьяной драке члена его собственной банды.

Мне не попалось ни одного убийства, которое можно было бы с полным основанием назвать «преступлением по страсти». Конечно, вполне могло статься, что тех, кто совершил такое преступление, оправдали снисходительные присяжные; их могли приговорить к таким коротким срокам тюрьмы, что не было смысла отправлять их в Гвиану. Многих убийц толкнул на преступление страх. В колонии сидел молодой пастух, который изнасиловал в поле девочку, а когда та стала кричать, испугался и задушил ее. Один мужчина, занимавший высокий пост, убил женщину, которая узнала, что в прошлом он сидел в тюрьме за мошенничество, из опасения, что она сообщит об этом его работодателям.

Итак, деньги, страх и месть — вот, пожалуй, самые достоверные мотивы убийства, которыми может воспользоваться автор детективного романа. Убийство — это ужасная вещь, и убийца отчаянно рискует. Вам будет трудно убедить своих читателей в том, что он пойдет на такой риск из-за того, что его любимая отдала свое сердце другому, или из-за того, что коллега в банке получил повышение через его голову. Ставки в игре должны быть высоки. Обязанность автора — убедить нас в том, что для убийцы игра стоит свеч.

Не меньшее значение, чем убийца, имеет в детективном романе расследователь убийства. Любой прилежный читатель детективов может с легкостью составить список знаменитых сыщиков, но самый прославленный из них, конечно, Шерлок Холмс. Несколько лет тому назад, занимаясь составлением антологии рассказа, я перечитал сборник рассказов Конан Дойла. И был изумлен, увидев, до чего же они слабы. Интересная экспозиция, эффектная завязка, а сам рассказ бедноват по содержанию и оставляет чувство неудовлетворенности: гора родила мышь. Как бы то ни было, я считал необходимым включить в эту антологию, претендовавшую на широкую представительность, какой-нибудь рассказ Конан Дойла. Но мне было трудно найти хотя бы один, способный, по моему разумению, доставить удовольствие умному читателю. Однако факт остается фактом: Шерлок Холмс поразил воображение читающей публики и остался ее любимцем. Его имя стало нарицательным во всех странах цивилизованного мира. Его знают люди, никогда не слыхавшие о сэре Уиллоби Паттерне, мсье Бержере или мадам Вердюрен. Фигура мелодраматическая, наделенная яркими особенностями в манерах и характере, Шерлок Холмс обрисован четкими, выразительными штрихами, притом Конан Дойл запечатлевал в памяти своих читателей каждый штрих, каждую черту с такой же настойчивостью, с какой великие мастера рекламы расхваливают достоинства своих сортов мыла, пива или сигарет, и со столь же прибыльным результатом. Прочитав полсотни рассказов, мы не узнаем о Шерлоке Холмсе ничего новою по сравнению с тем, что уже знали, прочитав один, но постоянное повторение подтачивает внутреннее сопротивление читателя, и в результате этот неправдоподобный бутафорский персонаж занимает в нашем воображении место рядом с такими живыми фигурами, как Вотрен и Микобер. Детективные вещи Конан Дойла не имеют себе равных по популярности, и нельзя не признать, что создатель Шерлока Холмса, как никто другой, заслужил эту популярность.