Александр Некрич - 1941, 22 июня Страница 10

Особого внимания заслуживает отношение Коминтерна к советско-германскому пакту. Как явствует из опубликованных недавно материалов из архивов Коминтерна, он целиком и полностью, безропотно выполнял указания Сталина. Коминтерн, хотя и одобрил советско-германский договор как инструмент мира, все же в конце августа и начале сентября 1939 года, когда война уже вспыхнула, продолжал оценивать ее как войну империалистическую с обеих сторон. Из этого со всей очевидностью вытекало, что народы воюющих стран согласно ленинским заветам должны воевать против своих правительств, как в Англии и Франции, так и в Германии и Италии. Но, вступив в дружеские отношения с Гитлером, Сталин вовсе не собирался ставить их под угрозу из-за какого-то Коминтерна, который он, в свое время назвал «лавочкой», а его функционеров «наемниками». Все же Сталин, по настоянию Димитрова, вынужден был дать точные указания, как поступать коммунистическим партиям и их головной организации в новых условиях. И он действительно такие указания дал. В их основе лежало твердое намерение ни в коем случае не повредить новым советско-германским отношениям.

Его установки были ясны: война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира и господство над ним. «Мы не прочь, – сказал Сталин (заметим, что разговор был 7 сентября 1939 года, то есть еще до вступления Красной Армии в пределы Польши), – чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга». Сталин сказал, что необходимо отказаться от установок VII Конгресса Коминтерна о фашизме, как «главном источнике агрессии», снять лозунг Народного фронта: война империалистическая, рабочим необходимо выступить против нее и «ее виновников». Это означало призыв к англичанам, французам и др. саботировать военные усилия в их странах. Но эта установка никак не касалась немецких рабочих, поскольку Германия изображалась теперь советским руководством не как агрессор, а как… жертва агрессии Англии и Франции. В то же время Сталин обозначил Польшу как фашистское государство, подлежащее уничтожению. В середине октября Сталин выдвинул новые лозунги. Они полностью отвечали главной линии его политики в то время – сотрудничеству с гитлеровской Германией. Среди лозунгов был и такой: «Прогнать правительства, которые за войну!» А для того, чтобы не было неясностей, Сталин уточнил в своей беседе с Димитровым в присутствии Жданова 25 октября 1939 года: «Мы не будем выступать против правительств, которые за мир!», иначе говоря против гитлеровского правительства – ведь оно, согласно установкам Сталина, «выступает с мирными предложениями».

В дальнейшем, во всех конкретных случаях, связанных с германской агрессией (Дания и Норвегия, Франция) Советский Союз выступал с пониманием и одобрением акций Германии, а Коминтерн вторил ему. В апреле 1941 года, когда внешнеполитическое положение Советского Союза начало быстро ухудшаться, Сталин был даже готов пойти на роспуск Коминтерна. «Попытку роспуска Коминтерна в этой ситуации, – пишут авторы аналитического материала о Коминтерне и советско-германском пакте, – следует оценить как стремление Сталина ценой прекращения деятельности Коминтерна сохранить дружественные отношения с Германией». Напомним, что «разменять» Коминтерн ради соглашения с западными государствами, партнерами СССР, он был готов всегда. В конечном счете Сталин приказал в мае 1943 года распустить Коминтерн, дабы сохранить на будущее дружественные отношения с Соединенными Штатами Америки.

Пятьдесят лет спустя…

Советская оценка пактов с нацистской Германией 1939 года оставалась, по существу, неизменной с 1948 года, то есть в течение более 40 лет она была многократно подтверждена и закреплена в советских официальных документах. Еще в ноябре 1987 года не кто иной как М. С. Горбачев воспроизвел ее в своем докладе в связи 70-летием Октябрьской революции. Правда, в несколько модернизированном варианте 1959 года. Он был сформулирован в связи с 20-летней годовщиной второй мировой войны. К сожалению, и я так полагал в то время в брошюре, написанной совместно с В.М. Хвостовым. Но повторять это в официальном документе спустя 28 лет… Не странно ли? Отдельные элементы стародавней интерпретации можно обнаружить и в докладе А.Н. Яковлева 2-му съезду народных депутатов СССР 24 декабря 1989 года о политической и правовой оценке советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 года. Однако разница, конечно, кардинальная, так как официальное подтверждение наличия секретных соглашений с нацистской Германией о разделе чужих территорий и о совместной с нацистами борьбе против польского движения Сопротивления, открывает глаза миллионам советских граждан на реальную сталинскую внешнюю политику, завершившуюся на самом деле совсем недавно бесславной войной в Афганистане.

Не будем обманываться: признание сговора Сталина с Гитлером было несомненно вынужденным. С одной стороны, ведь это известно всему миру, документы опубликованы давным-давно, с другой, нельзя было больше игнорировать общественное движение в Прибалтике, ставшей жертвой сговора с Гитлером. Литовцы, эстонцы, латыши требовали признания незаконным актом включение их стран в состав СССР. Но поглощение Советским Союзом Прибалтики было на самом деле реализацией секретной договоренности с гитлеровской Германией, зафиксированной в пакте о ненападении от 23 августа 1939 года. В 1987 году впервые были напечатаны в Эстонии полные тексты договоров с Германией, включая секретные протоколы. Одна за другой проходят конференции, посвященные событиям 1939 и 1940 годов. Даже официальные исторические журналы, пресса, радио и телевидение вынуждены были (после соответствующих разрешений «сверху») сначала вполголоса, а затем уже и в полный начать обсуждение событий 1939 года. Наконец, в июне 1989 года была создана официальная комиссия съезда народных депутатов СССР для оценки советско-германского пакта о ненападении. Миссия была ограничена этим договором. В докладе А.Н. Яковлева не была дана оценка второму договору – о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года, хотя он и упоминается в окончательном тексте решения по этому вопросу 2-го съезда народных депутатов СССР.

Не могу не вспомнить в связи с этим, что упоминание о существовании этого договора в 1965 году в моей книге «1941, 22 июня», вызвало резкое замечание одного из членов КПК – зачем я упомянул об этом. Да, дружба с нацистами, официально зафиксированная в государственных документах и была, конечно, подоплекой ожесточенных дебатов на 2-м съезде народных депутатов в декабре 1989 года: некоторые из них прямо требовали исключить из решения всякое упоминание о секретном протоколе, поскольку подлинник его не был обнаружен. Но еще до бурной дискуссии на съезде, этот вопрос обсуждался и на заседании комиссии по оценке договора, и в печати. Уговаривая сомневающихся членов комиссии признать существование секретного протокола, начальник Историко-дипломатического управления МИДа СССР заявил на заседании комиссии ЦК КПСС по вопросу международной политики в конце марта 1989 года, что секретные протоколы не обнаружены ни в архивах МИДа, ни в архивах ЦК КПСС, КГБ или Министерства обороны. «Если они существовали, – добавил он, – то „кто-то“ принял очень серьезные меры по уничтожению не только этих протоколов, но и значительной части их следов». Это заявление могло бы послужить исходной точкой для детективной истории: кто же мог быть этим «кто-то»? Далее, уничтожены, оказывается, не «все следы» протоколов, а лишь их значительная часть; ну, а куда ведет, так сказать, «незначительная часть» следов? Об этом ни слова. Но это и не так важно. Секретные протоколы были подписаны, имеющиеся копии их не оставляют в этом и тени сомнения.

Любопытна аргументация тех, кто призывает признать в той или иной форме достоверность договоренностей между Германией и Советским Союзом, сформулированных в секретных протоколах. Директор академического института предлагал сделать публичное признание в какой-либо форме: «Реальная версия такова, что кто-то, видимо, уничтожил советский вариант протоколов. От признания этого обстоятельства наше положение не ухудшится, главное – на нас будут смотреть, как на честных людей». Что ж, бывает и такого рода ностальгия… Очень сходны с этой аргументацией доводы главного редактора «Известий»: "Наступил, наконец, период, когда мы можем сказать всю правду (снова «всю правду»! – А. Н.) и когда в принципе нам выгодно (подчеркнуто мною. – А. Н.) сказать правду, даже если она в каких-то аспектах не в нашу пользу".

Отрицать существование секретных протоколов, даже если они сохранились в фотокопии с копии, в наше время стало бессмысленным, хотя бы. потому, что все дальнейшие события после подписания соглашений развивались в полном соответствии с содержанием секретных протоколов. Возникает иной вопрос: почему внимание советских политиков и ученых сосредоточилось преимущественно на секретных протоколах? Не потому ли, что требования выяснения не только обстоятельств заключения договоров с нацистской Германией, но и всего последующего периода нацистско-советской дружбы становятся все более настойчивыми? В данном случае можно предсказать со всей определенностью, хотя и нет ничего более непредсказуемого, чем советское прошлое, что признание существования секретных протоколов потянет за собою целую цепочку проблем, связанных с политикой СССР в отношении Германии в предвоенный, военный и послевоенный периоды.