Неизвестен Автор - Севастополь (сборник) Страница 100

— Подвел-таки ветеран! Чинили-чинили, а все мало… Стоп моторы! — приказал он и крикнул, склонясь к распахнутой дверце радиорубки: — Запросите Гиршева! Судя по его пируэтам, рули отказали!

Спустя минуту радист доложит ответ Гиршева. Лейтенант сообщал, что лопнул штуртрос.

С ожесточением и досадой Проценко разглядывал злополучный катер. Задержаться, пока на нем починят штуртрос, было нельзя: корабли уже миновали траверз Феодосии и вступили в пределы самой опасной зоны, которую надо пройти за ночь. Отправить катер своим ходом обратно — все равно, что бросить его на произвол судьбы; не лучше, если оставить его на месте на время ремонта, а самим продолжать путь. Вдобавок, и то, и другое, и третье могло раскрыть врагу тайну перебазирования.

— Передайте Гиршеву: приготовиться к затоплению. Личному составу перейти на соседние катера…

Проценко перечислил, на какие, и, выждав, когда радист нырнет в свою конурку, вздохнул. Жестокая целесообразность принуждала затопить катер, хотя он был дорог — и как боевая единица, и как память о людях, прославивших его еще в месяцы боев за керченский плацдарм.

Глаза выдали радость командира группы, едва радист принял просьбу Гиршева. От имени личного состава лейтенант просит разрешить экипажу отремонтировать рулевое устройство своими силами на ходу.

— Как же они будут держаться на курсе! — воскликнул Проценко, втайне довольный таким ответом. — Мудрят друзья! Одними моторами не справиться… Ну-ка, подгребем к ним!

Флагманский катер повернул к потерпевшему аварию, и то, что увидел Проценко, привело его в хорошее настроение.

— Вы что придумали, Гиршев? — спросил он, догадываясь, но желая услышать подтверждение.

— Идея принадлежит Эстрину, — отрапортовал лейтенант. — Приспосабливаем бросательные концы к обоим рулям. Пока штуртрос починят, я постою с одного борта, боцман с другого, а Хабаров будет дирижировать: управлять газом и корректировать нас.

— Правильно решено, — одобрил Проценко. — Сейчас пересажу к вам механика для ускорения. Когда изготовитесь?

— Как только перейдет механик, можем итти.

Через четверть часа катера возобновили свой бег, а затем ночь скрыла заливаемые зыбью фигурки двух человек, будто припаянные к бортам аварийного катера.

Тот не отставал. Так свидетельствовали донесения о ходе ремонта, принимаемые радистом головного катера. Ремонт штуртроса длился всю ночь. И ночь напролет два человека — лейтенант Гиршев и главный старшина Эстрин, каждую секунду рискуя быть смытыми за борт, промокшие, с багровыми от брызг щеками и воспаленными от соленой морской пыли глазами, не выпускали из окоченелых пальцев бросательные концы, которые заменяли штуртрос.

Утром, на исходе одиннадцатого часа после аварии, круглое лицо Проценко расплылось. Он разглядел, что Гиршев и боцман перебрались с кормы в боевую рубку. Мальчишеская фигурка лейтенанта юркнула в люк, а минутой позже радист головного катера принял исчерпывавшее инцидент донесение:

"Ремонт штуртроса закончен. Рулевое управление действует безотказно".

Переход продолжался, благополучно был завершен, а все, кто участвовал в нем, без малого сутки отсыпались там, где сон свалил их — на палубах катеров, на дощатом причале порта назначения.

Вражеские дивизии у Севастополя зажаты в смертельное кольцо. Множество звеньев образовали это кольцо, два из них — моряки торпедных катеров капитана 2 ранга Проценко и морские летчики Героя Советского Союза Корзунова. С утра до вечера корзуновцы ищут вражеские корабли, находят их, уничтожают бомбовыми ударами с воздуха. Вечером летчиков сменяют моряки соединения Проценко. В штиль, в свежую погоду, с вечерних сумерек до рассвета сторожат море советские торпедные катера, неумолимо режут последнюю коммуникацию гитлеровцев, настигают возле Севастополя и вдали от берегов караваны быстроходных барж и транспортов противника, прорываются к ним сквозь охранение и меткими ударами торпед с кратчайшей дистанции отправляют удирающих из Севастополя фашистов на дно Черного моря.

В конце дня, когда над бухтой проносятся, возвращаясь с задания, самолеты Корзунова, капитан 2 ранга Проценко шифрограммой приказывает командиру группы Местникову прибыть вместе с одним из отрядов на рейд базы. Радиограмма передана в семнадцать ноль-ноль. Спустя двадцать семь минут штабной сигнальщик докладывает, что четыре катера находятся у ворот бухты и уже идут прямым курсом к плавучей базе.

Шагнув за угол штабного дома, Проценко направляется на край мыса к обрыву. Прохладный ветер-низовка дует в лицо, неся навстречу запах моря.

Крутой мыс, увенчанный небольшим каменным домиком, где разместился штаб соединения, расположен невдалеке от входа в бухту. С обрыва хорошо виден рейд, беспредельное море за ним, рыбачий поселок в углу бухты, высокая белая башенка маяка против мыса. Между мысом и маяком покачивается на зыби неуклюжее, странной конструкции, судно — плоскодонное, с огромными подзорами. Это бэдэбэ — быстроходная десантная баржа, в полной исправности захваченная у противника возле причала одного из освобожденных черноморских портов.

Став на краю обрыва, Проценко ищет взглядом катера, но не находит их ни у входа в бухту, ни на рейде. Лишь пенистый след, расплываясь, указывает курс, по которому они промчались через рейд к плавучей базе.

— Как не узнать Местникова, — говорит, подходя к Проценко, начальник политотдела соединения. — Метеор!

— А здорово он под Цезаря написал, — откликается капитан 2 ранга. — Это я насчет его последнего донесения: "Встретил, торпедировал, утопил". И подпись. А кого-чего, так и позабыл доложить.

Проценко смеется, затем принимается усердно семафорить руками. Его высокая плотная фигура отчетливо выделяется на освещенной заходящим солнцем круче.

Не спускающий с нее глаз сигнальщик плавучей базы тотчас передает на подошедшие катера приказ командира соединения: "Капитану третьего ранга Местникову, капитан-лейтенанту Константинову и старшему лейтенанту Хабарову немедленно явиться ко мне".

Подождав, пока сигнальщик просемафорит ответ об исполнении, и разглядев отплывшую от бэдэбэ шлюпку, Проценко снимает реглан и расстилает его на траве.

— Прошу, — приглашает он начальника политотдела и тянет его за собой на землю. — Ну, что?

— Сделано, товарищ капитан второго ранга.

Он достает из кармана густо исписанные листки донесения о боевых действиях торпедных катеров на подступах к Севастополю, начиная с момента перебазирования, которое Проценко называл "диким переходом", но которое справедливее считать одним из удивительных героических эпизодов, украшающих историю нашего флота. Краткой характеристикой перебазирования и открывалось политдонесение. Далее в нем без лишних слов излагались факты боевых действий соединения на морских подступах к Севастополю, могущие служить иллюстрацией к оперативным сводкам об успехах моряков Черноморского флота. Почин принадлежит Местникову, который командовал набеговой операцией на порт Ак-Мечеть в ту ночь, когда войска Четвертого Украинского фронта вплотную подошли к городу и заняли дорогу из Ак-Мечети в Евпаторию. Прижатые к берегу фашисты поспешно перебрались на быстроходные десантные баржи. Две из них, битком набитые гитлеровцами, успели покинуть гавань. Враг был уверен в спасении, тем внезапнее для него оказалась встреча с катерами Местникова на пределе радиуса действия торпедных катеров. Ни судорожное маневрирование, ни бешеное огневое противодействие, ни ночная мгла не спасли удирающих фашистов. Торпеда нашла цель. Головная бэдэбэ разлетелась на сотни озаренных пламенем взрыва обломков. За время последующих походов черноморцы потопили еще пять быстроходных десантных барж и два сторожевых катера, шедших из Севастополя в Констанцу и Сулину.

— День за днем, вроде незаметно, а все вместе кое о чем говорит, — замечает командир соединения, когда начальник политотдела откладывает последний листок в сторону. — Согласен, отсылайте. Впрочем, думаю, что завтра придется приплюсовывать, — громко прибавляет он, заслышав неподалеку шаги. — Когда Местников узнает о радиограмме комфлота, то к самым причалам пролезет, но разрядится по цели.

— Точно, — раздается за спиной Проценко. — Прибыли по вашему вызову, товарищ капитан второго ранга!

В глазах командира соединения мелькают и гаснут искорки лукавства.

Он разом поднимается и становится лицом к лицу с тремя моряками в одинаковых, защитного цвета, непромокаемых костюмах. Только возраст отличает моряков друг от друга, в остальном они, как на подбор, под стать командиру соединения и начальнику политотдела, — круглолицые крепыши, люди атлетического сложения, завидного спокойствия, большой физической силы и выносливости, без чего немыслима служба на торпедных катерах. Старший по званию да и по обличью — командир первой группы, коренастый Местников, типичный черноморец с многолетним загаром, с проблесками седины на висках, с черными, чуть навыкате глазами, отражающими волю и неисчерпаемую жизнерадостность. Эти же качества отражены на лицах обоих моряков, пришедших вместе с Местниковым и стоящих рядом с ним навытяжку перед Проценко. И тот и другой значительно моложе, чем командир группы, но та же решимость, похожая на упрямство, характеризует обоих: невозмутимого, на вид даже флегматичного командира отряда Константинова и угловатого юношу Хабарова с неотцветшим румянцем на пухлых щеках и голубыми глазами. Не зная его, трудно по внешности даже предположить в нем героя суровых дней штурма Новороссийска и освобождения Тамани.