Неизвестен Автор - Севастополь (сборник) Страница 99

Теодореску бросается навстречу выходящему из машины Мюстегиб Фагилю.

Теодореску. Уберите немедленно вашу машину, господин адвокат!

Мюстегиб Фагиль. Если через тридцать секунд вы не двинетесь вперед, я прикажу сбросить вашу машину в кювет, господин генерал!

Теодореску. Я не понимаю, почему вы так торопитесь? Вы же считали Крым турецкой территорией? (Отвернулся).

Мюстегиб Фагиль. Вы тоже считали Крым румынской территорией.

Теодореску хватает Мюстегиб Фагиля за плечо, поворачивает к себе.

Теодореску. Слушайте, вы! Если вы сейчас же не уберете вашу машину, я прикажу своим солдатам…

Мюстегиб Фагиль. У меня тоже есть солдаты!

Теодореску. Вы смеете называть ваш татарский сброд из карательных отрядов солдатами?! Они воевали только с женщинами и детьми.

Мюстегиб Фагиль (кричит). Сейчас они вам покажут, как они умеют воевать с румынами! (Зовет). Ахмет! Сбросить его машину в канаву!

Вбегают татары в немецкой форме. Они наваливаются на Теодореску.

Западная оконечность Херсонесского мыса. Бегут солдаты, тянутся машины.

На причалах Херсонеса толпы немцев, румын и татар грузятся на судно. Въезжает машина Мюстегиб Фагиля.

Мюстегиб Фагиль торопит шофера, выбрасывающего из машины чемоданы.

Мюстегиб Фагиль. Скорей, скорей! (Выбегает из машины),

Судно перегружено людьми. Солдаты прыгают через борта на палубу.

В воздухе советские бомбардировщики.

Судно отчаливает от берега.

Летят бомбардировщики.

На борту немецкого судна. Мюстегиб Фагиль кричит капитану:

— Поднимайте турецкий флаг, капитан!

Капитан. Мы не вышли из русских территориальных вод.

Мюстегиб Фагиль. Все равно поднимайте! Они потопят нас?

На воду летят бомбы. Гигантский столб воды над вражеским кораблем.

В воздухе эскадрильи советских бомбардировщиков.

Гитлеровцы в воде ловят спасательный круг со свастикой.

Над мачтой поднимается турецкий флаг.

На вершине Сапун-горы реет красный стяг. Возле него часовые. Мимо флага советские войска устремляются к Черному морю.

Северная бухта. Спускаются на воду груженные войсками катеры, боты. В воде взрывы.

Бухта заполнена лодками, на которых переправляются войска.

На противоположном берегу в дыму пожаров Севастополь.

Высоко над освобожденной крымской землей реет красное знамя. Возле него советский воин. Это Чмыга.

Чмыга смотрит на освобожденный город, уверенно говорит:

— Ничего, мы отстроим тебя, Севастополь! Ты будешь лучше, сильнее, чем был!

Иосиф Уткин

Моряк в Крыму

Моряк вступил на крымский берег,Легко и весело ему!Как рад моряк! Он ждал, он верилИ вот дождался — он в Крыму.

В лицо ему пахнуло мятой,Победой воздух напоен.И жадно грудью полосатой,Глаза зажмурив, дышит он.

А южный ветер треплет прядиВолос, похожих на волну,И — преждевременную — гладитКудрей моряцких седину!

Как много видел он, как ведомЕму боев трехлетний гул!Но свежим воздухом победыСегодня он в Крыму вздохнул.

И автомат, как знамя, вскинув,Моряк бросается вперед —Туда, где флотская святыня!Где бой! Где Севастополь ждет!

Евгений Юнга

Удары с моря

Весенней порой 1944 года, в начале апреля, когда розовое море цветущего миндаля затопило сады черноморского побережья, в дни стремительного броска армий Четвертого Украинского фронта через сивашские дефиле, я переправился из Геленджика в Скадовск и оттуда в освобожденный нашими войсками Западный Крым.

Это было незадолго до освобождения Севастополя.

Отряд торпедных катеров шел вдоль пустынного Каркинитского залива, известного в древности под названием Некропила, то есть Мертвых Ворот. Мы держали курс на мыс Тарханкут — западную оконечность Крымского полуострова, пробираясь из Скадовска в Караджу, к району, который с незапамятных времен снискал худую славу среди мореплавателей. Исстари он носил мрачное название "кладбища кораблей". Правда, такое название соответствовало истине лишь в эпоху парусного флота, однако навигационные условия в здешних местах ничуть не изменились. У Тарханкута всегда белеют гребни зыби и чаще, чем где-либо на Черном море, дует свежий ветер, неблагоприятный для плавания небольших кораблей, особенно для торпедных катеров.

Продолжительный переход на торпедном катере никогда не бывает легким. Он терпим в штилевую погоду, хотя уже малейшая зыбь дает знать себя резкими толчками, но донимает человека любой выносливости, если на море, как говорится, «свежо».

Зыбь встретила нас у мыса Кара-бурун, крутой скалой возникшего на выходе из Каркинитского залива. Ощущение окрыленности, созданное быстротой движения и похожее на то, какое испытываешь при нарастающем беге самолета по стартовой дорожке, сменилось душевыматывающим состоянием, знакомым каждому, кто ездил в кузове грузового автомобиля по разбитому большаку. Все мы, — и стоявшие в люках боевой рубки, и радист в крошечной бортовой каюте, где невозможно выпрямиться во весь рост, и мотористы в насыщенном парами бензина отсеке, испытывали одно и то же. Будто исполинские руки непрерывно трясли катер, то и дело с маху швыряя его всем корпусом вниз, с неудержимой силой толкали навстречу волнам, и он пробивал их, точно таран стену, со скоростью, превышавшей скорость курьерского поезда.

Тогда и попытался я представить себе недавний, закончившийся за несколько суток до начала боев на крымском плацдарме, переход группы торпедных катеров с Кавказа в эти места, о чем услышал перед отплытием.

Приказ, врученный в штабе Черноморского флота командиру группы, был краток: выйти из гавани засветло, в течение ночи обогнуть Крым и достичь порта назначения, расположенного там, где выжженные плато и необозримые пастбища Западной Таврии сливаются с черноземными степями Украины. Гавань, куда предстояло добраться катерам, должна была стать маневренной базой в момент, когда армии Третьего Украинского фронта займут Одессу, а войска Четвертого Украинского фронта перейдут в наступление через Сиваш, Перекоп и Турецкий вал. Освобождение Одессы означало полную изоляцию фашистских гарнизонов на территории Крыма: в их распоряжении оставалось только сообщение морем. Оборвать это сообщение, уничтожая вражеские караваны, поручалось Черноморскому флоту, в частности торпедным катерам капитана 2 ранга Проценко. Поэтому и надо было заблаговременно пройти неприметно для противника мимо захваченных им берегов, мимо его дозоров, минных полей и прочих препятствий.

Расчеты перехода, произведенные специалистами, не укладывались в рамки обычных норм плавания торпедных катеров: ни по времени пребывания в море, ни по навигационным условиям, ни по длительности напряжения, чрезмерного даже для организма, натренированного службой на кораблях такого класса.

На практике обстояло так.

Мартовским днем, в штормовое ненастье, когда торпедным катерам полагалось отстаиваться у причалов базы, Виктор Трофимович Проценко, разделив группу на два отряда, повел первый из них вокруг оккупированного фашистами Крыма.

Переход первого отряда длился свыше суток. Все это время, и днем, и ночью, люди торпедных катеров бодрствовали, не сменяясь ни на минуту. Командиры катеров не выпускали штурвалов из рук, радисты не снимали наушников, мотористы не отходили от рычагов управления механизмами, а боцманы коченели на ветру, в тумане, в дождевой слякоти возле пулеметных турелей. Многое было на пределе работоспособность моторов, которые никогда до тех пор не испытывали такого напряжения, запасы горючего, принятого на борт сверх всяких норм и, за неимением других мест, размещенного в торпедных желобах. Да, катера шли без своего главного оружия: вместо длинных, серебристо-коричневых от смазки торпед в желобах находились куцые контейнеры с бензином.

Несчастье стряслось под вечер, когда кавказское побережье осталось далеко позади.

Катера мчались против зыби, как перемещавшийся наперерез волнам и ветру острый продолговатый выступ гигантского рифа, рассекавший море пунктирами бурунов. Серые корпуса были неразличимы в облаках брызг и пены, однако Проценко быстрее, чем кто-либо на флагманском катере, заметил неладное.

Эффектное зрелище согласованного движения многих кораблей мгновенно исчезло, едва из строя вырвался и вдруг завертелся, будто волчок, бурун катера лейтенанта Гиршева.

Лицо Проценко вытянулось.

— Подвел-таки ветеран! Чинили-чинили, а все мало… Стоп моторы! — приказал он и крикнул, склонясь к распахнутой дверце радиорубки: — Запросите Гиршева! Судя по его пируэтам, рули отказали!