Дмитрий Винтер - Военные преступники Сталин и Берия. Победа вопреки палачам Страница 11

Идем дальше. Выше Кремлев, как мы видели, сетовал, что Сталин не решился на «крутой разворот» в сторону Германии. Однако при этом уже 2 ноября 1940 г., накануне визита Молотова в Берлин (и за Полтора месяца до того, как Гитлер утвердил план «Барбаросса»), Сталин задумался о том, чтобы начать формировать из пленных поляков (и чехов — а кстати, откуда в СССР в ноябре 1940 г. чехословацкие военнопленные? — Д. В.) войска для войны с немцами («отдельные военные части до дивизии») (1. С. 203). Таким образом, и тут косвенно подтверждается правота В. Суворова-Резуна.

И тут самое время снова вернуться к вопросу о том, кто же расстрелял поляков. Как мы видели, в апреле 1940 г. — лакуны в дневниках Берия, а четыре года спустя — запись: правильно, мол, их немцы шлепнули. Так кто же поляков расстрелял? И если это сделал СССР, то почему весной 1944 г. в дневниках Берия появилась запись о немцах?

Выскажу свое мнение, и можете спорить. Весной 1944 г., через год после скандала с расстрелом поляков, а самое главное, в ситуации, когда СССР «светило» после войны в лучшем случае овладеть всей Центральной и Восточной Европой, а с остальным капиталистическим миром до поры приходилось по-прежнему сосуществовать, Берия не рискнул даже личному дневнику доверить правду.

Ну, а весной 1940 г., в предвкушении «освободительного похода» до Ла-Манша, Тихого и Индийского океанов и установления «Земшарной Республики Советов», Лаврентий Павлович вполне мог пооткровенничать хотя бы в личном дневнике. Пока — только в личном дневнике. А после завершения «Великого Похода» можно будет и совсем не скрываться — победителей ведь не судят! Понятно, что в наши дни «Павел Лаврентьевич» или кто-то другой вымарал все это из дневников, отчего апрельские (1940) лакуны и возникли.

Подтверждается правота В. Суворова-Резуна и другими фактами. Вот приводятся данные о советских десантниках, переделанных с началом войны в пехоту. Кремлев упоминает о 13-й гвардейской дивизии прославленного А. И. Родимцева, но добавляет, что немногие знают, что в начале своего боевого пути эта дивизия была частью ВДВ. И сам приводит длинный список десантных частей, переделанных в пехотные. Так, например, 1 — й воздушно-десантный корпус (ВДК) в июле 1942 г. был переделан в 37-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 3-й ВДК в феврале 1942 г. — в 33-ю, 5-й в начале августа — в 35-ю и т. д., причем гвардейские звания они получали авансом, еще до первого боя.

Кремлев полагает, что десантное прошлое этих стрелковых дивизий, получивших звание гвардейских авансом, еще до всяких боевых заслуг, в официальной советской истории войны замалчивается потому, что в их формировании, возможно, сыграл большую роль Берия (2. С. 77–83).

Что же, может быть, и сыграл (хотя Кремлев и тут никаких доказательств, кроме «возможно» и «может быть», не приводит), но зачем было сначала создавать части как десантные (т. е. явно наступательные), а потом переделывать в пехоту? А Суворов-Резун в «Последней Республике», тоже перечисляя факты переделки ВДК в пехотные дивизии, объясняет, зачем это делалось. Если бы РККА успела ударить первой, то ее ВДК были бы использованы по прямому назначению. Задавить Германию — и после того вся наша авиация была бы брошена на обеспечение высадки десантов… Вторая (после разгрома Германии) возможность: для захвата территорий, которые германской авиацией слабо контролируются (Румыния, Болгария, Югославия и т. д.). Третья возможность: в условиях развала Германской империи для захвата… никем не контролируемых территорий Франции, Бельгии, Голландии и т. д. Четвертая возможность: захват никем не управляемых колоний разгромленных европейских метрополий и дружественной Британии.[41]

Кстати, Берия в конце декабря 1941 г. пишет: — «Сколько труда на ветер ушло! Сколько самолетов де-;лаем, а их собьют!» (2. С. 9). Но почему их столько посбивали? Потому что столько самолетов оказалось летом 1941 г. у самой границы и их подавили на аэродромах? А почему они там оказались?

Почему несметные танковые и авиационные армады к концу года были потеряны из-за того, что склады с запчастями оказались у самой границы, или из-за того, что танки без поддержки авиации остались? Далее, и это самое главное, почему 85 % мощностей военно-промышленного комплекса находилось к июню 1941 г. на территориях, которые к концу года займет противник, и далеко не все предприятия успели эвакуировать? О 7 млн винтовок сам же Берия пишет выше. Но возникает вопрос: как так получилось? Зачем все это строили у самых границ или гнали к самым границам, если собирались обороняться?

Но вернемся в 1940 год. Никаких признаков «разворота» в сторону Германии во второй половине 1940 г. мы не заметим. Более того, во время визита Молотова в Берлин СССР предъявил Германии такие требования (например, признание сферой влияния СССР Финляндии, Болгарии, Турции),[42] выполнение которых ставило Третий рейх в полную зависимость от СССР, поскольку отдавало в распоряжение Сталина Скандинавию с шведской рудой и финским никелем и Румынию с ее нефтью, без чего Германия воевать не могла.

Берия еще в мае 1939 г. констатирует: «Если мы с ними (с немцами. — Д. В.) договоримся, то воевать с ними не придется». И далее: «Рано нам с ними воевать. А лучше вообще не воевать» (1. С. 121–122).

Что это — доказательство мирных намерений? Но применительно к маю 1939 г. второе высказывание можно было бы интерпретировать и иначе: рано с немцами воевать, пусть сначала они в Европе побольше захватят, чтобы было от кого «освобождать». «А лучше вообще не воевать» — а может быть, уже тогда намечалась комбинация: «занимаем Румынию, оставляем Германию без нефти — и воевать не понадобится»?

Интересно, что Кремлев пишет (1. С. 235): мол, если бы Англия заняла Балканы, она получила бы возможность бомбить нефтепромыслы Плоешти… Так и хочется заменить «Англию» некой другой страной! Кстати, «для Гитлера была жизненно важной румынская нефть — единственный надежный (выделено мною. — Д. В.) источник поставок в Германию» (Там же). Получается, что СССР — источник ненадежный? Интересное признание!

Тем более что и сам Кремлев несколько ниже признает и другое: что «негибкая политика СССР (в качестве конкретного примера приводится заключение «Договора о дружбе и ненападении с Югославией», только что, 27 марта, свергнувшей прогерманское правительство Цветковича, что и привело к нападению на эту страну Германии на другой день после подписания советско-югославского договора, 6 апреля 1941 г.) привела к тому, что Тройственный пакт (заключенный Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г.; Кремлев почему-то пишет «1939» — вероятно, описка. —Д. В.)… стал приобретать не очень-то дружественный по отношению к СССР характер», хотя поначалу был направлен на нейтрализацию США и противодействие Англии. То, что этот пакт не имел антирусского (правильнее: антисоветского. — Д. В.) характера, лучше всего доказывается тем, что в ноябре 1940 г. Гитлер в беседе с Молотовым предлагал нам присоединиться к Тройственному пакту».

Причем «приобретать не очень-то дружественный по отношению к СССР характер» Тройственный пакт начал именно после визита Молотова в Берлин (1. С. 235–236), где вышеупомянутые советские требования и были предъявлены. Вскоре после того — 20–24 ноября 1940 г. — к Тройственному пакту присоединились Венгрия, Румыния и Словакия, 1 марта 1941 г. — Болгария, а 25 марта — Югославия. С чего бы вдруг?

Далее, а с чего бы вдруг СССР 5 апреля 1941 г. подписал пакт «О дружбе и ненападении» с Югославией? Сам же Кремлев признает, что Югославия была «одним из наиболее антисоветских государств в Европе», дала приют множеству белоэмигрантов (а что в этом враждебного — дать приют людям, вынужденным уехать из своей страны? Или она должна была выдать их большевикам на бессудную расправу? Хорошо известно, что стало с теми врангелевскими офицерами, которые поверили Беле Куну и Р. Землячке и не уехали из Крыма! — Д. В), а дипломатические отношения с СССР установила «последней в Европе, если не считать Ватикана» — 25 июня 1940 г. (1. С. 236–238). Да, но зато она была важным плацдармом для давления на Германию. Кстати, дата установления дипломатических отношений в свете общей обстановки в Европе на тот момент тоже о многом говорит.

Ну и чем все это принципиально отличается от того, о чем писал Суворов-Резун? И не он один. И это не первый случай, когда вроде бы ярые критики автора «Ледокола» на самом деле повторяют его же слова.

Наконец, Кремлев повторяет и сталинское заявление о применении пыток, которое другие сталинисты неоднократно объявляли хрущевской выдумкой: «Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие… (Это какие же — американская? Британская? Шведская? — Д. В.) Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении… заклятых врагов рабочего класса и колхозников» (1. С. 94). Добавим, что «органы» сами определяли, кто «заклятый враг», и если он сам был рабочим или колхозником, то это ему не очень-то помогало.