Лев Марсиканский - Лев Марсиканский, Петр Дьякон. Хроника Монтекассино. В 4 книгах Страница 138

Он использовал в своём труде некоторые из риторических оборотов. Помимо уже упомянутой трёхчленной анафоре для него особенно характерны разве что хиазм, литоты и схожие по звучанию слова, которые можно отнести к таким речевым оборотам, как анноминация и параномазия. Цитирую из посвятительного письма: in suscipiendo temeritas, inobedientia me in recusando pungebat; etsi me accuset inertia, auctoritas tarnen praeceptoris excuset; non parvo indigeat otio; historiam non parum nobis... utilem; alicui alii; studiosissime studuit.

Литоты и хиазм встречаются также в продолжении, хотя и не так часто, и отчасти опять таки в подражание формулировкам Льва. Лишь малое соответствие находит там игра слов, которую он ведёт, невзирая ни на что; приведём ещё пару примеров: 1,7: pudorem pudendorum membrorum; II, 1: tanti viri tanto dedecore, II, 57: lamentabilem historiam lamentabiliter referamus; III, 10: forma deformes; III, 18: estuabat ... desiderio Desiderius и т.д. и т.п.

Использовался ли в XI в. курсус, и если да, то каким образом, не смогли выяснить даже самые последние исследования. О так называемом Триспондиаке пока вообще нечего говорить, так как он не упомянут в Cursus XII в. Три обычных типа курсуса, которые возникли в школах впоследствии: ровный, медленный и быстрый (planus, tardus, velox), хоть и встречаются в хронике Льва довольно часто, - даже если они и не рассматривались в качестве таких формул, в соответствие с которыми дарственные и тому подобные грамоты приводились почти в виде реестров, - но даже в чисто повествовательных главах курсус не был проведён с абсолютной последовательностью. Кроме того, здесь остаётся нерешённым вопрос, должна ли была лежать в середине безударных слогов цезура, или - приведём два примера -permansit habitaverunt и vivere studuit отвечают условиям курсуса? Окончательное решение пока что не вынесено.

Напротив, другую форму завершения предложения можно объяснить только на основании стильных предпочтений автора. Не редко его фразы оканчиваются следующим образом: I, 7: perfusus lutio est; II, 99: retentus festivitatis gratia est; III, 25: data ab apostolico auctoritas est и т.д. Разделение именной части сказуемого и связки чересчур искусственно, чем это могло бы невольно отразиться в стиле летописца. С другой стороны, связка в завершении предложения сводит на нет Cursus, который в большинстве случаев легко можно было бы восстановить, если бы только этого хотел Лев. Возможно, он перенял этот порядок слов из «Римской истории» Павла Дьякона, где он, правда, не так часто встречается.

Вместо тщательного стиля Марсиканца продолжатели должны были ставить на странице менее равноценный стиль. Они подражали ему, огрубляли его и повторяли застывшие формы. Лев также, конечно, работал с устойчивыми оборотами; например, он довольно часто писал: nichil (или nequaquam) moratus - оборот, который весьма часто использовал уже Павел Дьякон. Но в продолжении подобные фразы обретают форму клише и своей манерностью оказывают раздражающее воздействие. Так, при всяком удобном и порой даже неудобном случае нас уверяют, что то или иное событие произошло «в тишине глубокой ночи» (intempeste noctis silentio). Далее, подобными формами являются также: ad aures или ad notitiam venire (III, 45; III, 46; IV, 31; IV, 50; IV, 64 и т.д.); certo certius agnoscere или discere (IV, 29; IV, 73; IV, 82; IV, 104; IV, 118); sera penitudine или penitentia ductus (IV, 75; IV, 79; IV, 83; IV, 92); ferali или letali odio desevire, insequi или нечто подобное (IV, 14; IV, 60; IV, 85; IV, 86; IV, 87; IV, 88); oportune importune (IV, 70; IV, 78; IV, 89; IV, 115; IV, 124; ср. 2 Тим., 4,2); pandere или per ordinem pandere (III, 38; III, 40; IV, 4; IV, 5; IV, 29; IV, 51; IV, 70 и т.д.); diabolico stimulo или diabolica vesania (или нечто подобное) debriatus. Особенно характерен для Петра Дьякона поток слов, который достигается путём перечисления синонимов, например, в прологе к кн. IV: perituram, transitoriam, momentaneam ас labentem laudem; там же: pretiosi, preclari, fulgidi atque laudabiles; IV, 98: ecce ... videte, ecce perspicite, ecce considerate, ecce advertite; IV, 108: honorare, exaltare, colere et... preponere; IV, 109: о mirum, о novum et inauditum prodygium; IV, 111: vacillat, fluctuat, quatitur et... afficitur; там же: religionem coluerunt, tenuerunt, dilexerunt; там же: salus, tutela, iuvamen; IV, 112: defendere, exaltare et venerari; далее, III, 71: confunderet, conculcaret atque contereret; III, 72: conculcare, occidere et dilaniare; IV, 70: rogat, poscit, obsecrat; IV, 82: rogat, supplicat, obsecrat и т.д.

Но где бы мы ни выискивали различия между Львом Марсиканским и его последователями, граница проходит по гл. III, 33. Это подтверждается тремя наблюдениями, которые следует сделать вне чисто стилистического поля: начиная с III, 34, в сообщениях о пожалованиях очень часто называются суммы штрафа, который грозит нарушителям в той или иной грамоте, например, в III, 37: Recepit... ab ... archiepiscopo predictam ecclesiam ... sexaginta auri librarum pena apposita, si aliquando vel ipse archiepiscopus vel aliquis successorum ... id removere voluisset; точно так же в III, 41; III, 44; III, 47; III, 52 и т.д. Лев также приводит по случаю подобные штрафные суммы: II, 6; II, 26; II, 35; II, 36; II, 52; II, 76; II, 87. Но это происходит, во-первых, гораздо реже (около 10 случаев по сравнению с примерно 45 в последующей части), а во-вторых, он всегда делал это по поводу отказа, уложения или одного из судебных решений, в то время как продолжатели чаще всего повторяли карательные условия решительно всех грамот.

Лев не редко позволяет действующим лицам говорить в форме прямой речи. Как правило, речь идёт о коротких высказываниях, время от времени также о вопросе и ответе. Этот метод издавна применялся, и мы находим его, например, в «Истории лангобардов» Павла Дьякона. Наряду с этим Лев пару раз вкладывает в уста говорившему довольно длинный повествование. Так, чёрт приводит легенду о святом Лаврентии, который при смерти императора Генриха II вступился за него, в форме прямой речи (II, 47), и в точно такой же манере нам было преподнесено монахом Адамом чудо святого Бенедикта (II, 48). Этот способ изложения Лев также мог заимствовать из своих литературных примеров, то ли из «Диалогов» Григория Великого, то ли из «Церковной истории» Беды. Тогда как в продолжении есть ещё и другой тип прямой речи, а именно, длинная речь, которая не является ни собственно разговором, ни сообщением, но содержит разъяснение ситуации более или менее в виде античной историографии: Виктор III оправдывается на соборе в Беневенте и даёт указание по поводу обхождения с еретиками и схизматиками (III, 72); епископ Иоанн Тускуланский подталкивает римлян к борьбе против Генриха V (IV, 39); Бруно из Сеньи делает папе доклад по поводу «правилегии» (IV, 42); на Латеранском соборе 1123 г. идёт речь об отношениях духовенства и монахов (IV, 78); в 1126 г. папский легат увещевает капитул Монтекассино подчиниться римской церкви (IV, 89); и на переговорах в Лагопезоле многоречивые стороны пересыпают свою речь подобными особенностями (IV, 109 и сл.). Были ли эти бравурные пьесы, -ибо они, наверное, задумывались как таковые, - в большей или меньшей степени составлены из цитат, это дела не меняет. Во всяком случае Льву они были чужды.

Опять-таки содержания касается третье наблюдение, которое ещё следует сделать: В своём изложении Лев постоянно внимательно следит за событиями в Риме, и поэтому для времени раннего реформированного папства он является одним из лучших наших информаторов. Начиная с III, 34, интерес к этим вещам, напротив, полностью пропадает. Если Лев умел сообщить о смене понтификов в 1046, 1054, 1057, 1058/9 и 1061 гг. ценные сведения, то продолжение приводит об избрании Григория VII только одно скудное предложение (III, 36), и борьба за инвеституру написана затем так скупо (III, 49 и сл.), что это просто не пристало осведомлённому в делах курии монаху и последующему кардиналу. Взгляд историка явно не был присущ последователям.

Глава IV, 11 занимает в хронике особое положение. Она не является творением продолжателей. Сообщает она о Первом крестовом походе до прибытия христиан под Антиохию и более чем на две трети чуть ли не дословно совпадает с другими источниками крестового похода, особенно, с так называемым сокращением Тудебода, «Историей пилигримов» Монтекассино (Cod. Casinensis, 300) и Раймундом Агвилерским. Ни один из этих трёх текстов не может являться единственным прообразом хроники. Давайте сравним:

а) Хроника, IV, 11.

Paulatim ... verbo huiusmodi volitante ... in vestibus suis a dextera scapula signum sancte cruris undecumque fecerunt assuere.

Сокращение Тудебода, I, 1, cmp. 121.

Quumque iam hie sermo paulatim ... coepisset crebrescere, Franci... in dextra fecere cruces suere scapula.

История пилигримов, 1,1, cmp. 173 и сл.

Quumque hie sermo cresceret,... suebant cruces in dextro humero.

Здесь Хроника точнее совпадает с сокращением Тудебода, чем с Историей пилигримов.

б) Хроника, IV, 11.

Nos sumus, qui superavimus Francos, et devastabant ecclesias... et incendebant omnia que nostris fore necessaria viderentur.

Сокращение Тудебода, IV, 1, cmp. 130.

Nos devicimus Christianos omnes et superavimus illos ... et ardebant ac devastabant omnia convenientia sive utilia.

История пилигримов, I, 29, cmp. 184.

Nos ita deiecimus Christianos omnes... et devorabant quae forent nobis convenientia sive utilia.

Здесь Хроника, с одной стороны, ближе примыкает к сокращению Тудебода, с другой стороны, к Истории пилигримов.

с) Хроника, IV, 11.

Nam itinere trium dierum postea inveniebant nostri Turcos occisos et equos illorum, cum nondum aliquis illuc de nostris transisset.

Этого сообщения нет ни в сокращении Тудебода, ни в Истории пилигримов, но оно, кажется, взято из Раймунда Агвилерского: Per primam et alteram diem iuxta viam equos eorum mortuos cum dominis ipsis reperimus.

Как эти три возможных прообраза соотносятся друг с другом, неясно. Вследствие этого пока что невозможно установить, к какому тексту восходит глава IV, 11 или какой текст восходит к ней самой.