Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610 Страница 14

Общая картина внешней торговли дает ясное представление об узости ее рамок. Абстрагируемся в данном случае от «импорта» золота и серебра: он лишь указывает на позитивный характер платежного баланса. При таком условии выясняется, что французский импорт в 1551-1556 годах на 54,3% в стоимостном выражении состоял из шелка и шелковых тканей. Этот процент, относящийся только к предметам роскоши, представляется огромным. Он убедительно показывает, что внешняя торговля не имела ничего общего с гигантскими, живущими натуральным хозяйством сельскими массами населения. Действительно, международная торговля более чем наполовину касалась горстки привилегированных потребителей — любителей изделий из шелка. Она оставляла в каменном спокойствии молчаливое большинство подданных короля. Второе место в импорте занимали оружие, изделия металлообрабатывающей промышленности, металлы (на эти три статьи приходилось 20,8% импорта). Эта цифра свидетельствует, конечно, об одной из структурных слабостей Франции, располагавшей меньшими запасами природных ископаемых, чем Германия или Англия (попытки организации горных разработок в Вогезах, серебряных рудников в лионском регионе в период от Людовика XI до Генриха II не могли существенно изменить ситуацию в связи с недостатком геологических ресурсов, хотя королевство и располагало различными месторождениями, в частности, железной руды). Наконец, третьей статьей импорта были пряности, сахар и квасцы (три продукта, также предназначавшиеся для элиты), на долю которых приходилось 8,1% общего объема французского импорта. И это обстоятельство еще раз подчеркивает, что импорт был лишь в незначительной мере связан с массовым потреблением.

Будучи импортером дорогих предметов роскоши, Франция экспортировала, напротив, товары с незначительной добавочной стоимостью: товары первичного сектора (сельского хозяйства и солеварен) или вторичного (промышленности). Проще говоря, экспорт насчитывал всего пять наименований: зерно, соль, вина, сукно, ткани. Вина и соль шли на север. На юг отправлялось немного пшеницы и особенно сукно из Лангедока в Левант. Из мешковины, производившейся в Бретани и в области Лиона, изготовлялись паруса для кораблей, рубашки и саваны. Они отправлялись в Италию, на Средний Восток и в возрастающих объемах в Испанию. И все это не в массовом масштабе: ведь даже при положительном торговом балансе выручаемая от экспорта валюта шла на покрытие значительной части оттока золота и серебра, предназначенных для оплаты ввоза предметов роскоши, шелковых тканей и пряностей, закупки которых интересовали лишь незначительное меньшинство населения. Относительно малозначимый характер импорта, как в зеркале, отражал ничтожный объем экспорта по сравнению с валовым объемом продукции автаркического сельского хозяйства, почти непосредственно за счет которого проживало 80% многочисленного населения страны. Конечно, развивались и некоторые передовые отрасли промышленности, в частности полиграфия в Лионе. Но в стране, где население было в основном неграмотным, в количественном отношении они представлялись незначительными вкраплениями, но оказывали тем не менее решающее дестабилизирующее воздействие на культуру.

В финансовой области достижения королевства представляются при первом анализе достаточно значительными. С 1475 года страна обладала твердой денежной единицей — золотым экю. Турский ливр — счетная единица — девальвировался довольно медленными темпами: в 1475 году он был эквивалентен 22 г серебра, а в 1560 году — 14 г. Но следует, правда, учитывать, что серебряная монета, на которой основываются наши расчеты стоимости денег, также теряла значительную часть своей покупательной способности в результате роста цен на различные товары в XVI веке. Не будем распространяться о причинах роста цен (среди них и инфляционный эффект поступлений американского серебра, но особенно демографический рост, который повышал спрос и таким образом стимулировал рост цен, в то время как предложение потребительских товаров, главным образом пищевых продуктов, оставалось неадекватным). Просто констатируем, что индекс цен в Париже вырос со 100 пунктов в 1510 году до 606 — в 1580 году, то есть уровень инфляции составлял 2,6% в год, что для времен Старого порядка было необычным и значительным. Но это определенно ниже галопирующих темпов в инфляционный XX век, когда в отдельные периоды годовое повышение цен на 10% не было редким явлением.

Вместе с тем инфляция и рост происходили в довольно узких границах: это хорошо видно при анализе объемов чеканки монет — они «поражают» своей фактической скромностью.

При исчислении в турских ливрах и при расчетах на пять следующих друг за другом лет объем чеканки монет превышал 2,5 млн. турских ливров в 1500 году, 3,2 млн. — в 1525 году. К 1550 году эта цифра достигла 6 млн., а к 1575 году превысила 7 млн. Славный рост! Но если учесть инфляцию и пересчитать в постоянных ценах на основе эквивалента, выраженного в пшенице, то получается менее радостная картина: объем чеканки монет в те же пятилетки в пересчете на пшеницу составлял 2,164 млн. лир[18] пшеницы в 1500 году; 1,171 млн. — в 1525-м; 1,544 млн. — в 1550-м и 822 млн. лир — в 1575 году. Последняя цифра относится к наименее урожайным годам во время Религиозных войн. Но три предыдущие цифры, относящиеся к периодам внутреннего мира, не свидетельствуют, однако, о выраженном росте, а скорее наоборот. Чеканка монет, осуществлявшаяся от имени короля, материализовала связь между государством и экономикой. Относительная летаргия в период Возрождения вынуждает исключить всякое восхваление, в том что касается экономических, финансовых и политико-государственных достижений. Верно, банковская система была хорошо организована в Лионе. Оригинальная система платежей на торговых ярмарках позволяла избегать большей части расходов драгоценных металлов. Предприниматели регулировали взаимную задолженность путем бухгалтерских записей. Лион, как финансовая биржа, оказывал влияние на значительную часть территории Франции. Парадоксально, но наряду с Руаном и Бордо Лион был одним из центров страхования морских операций при Генрихе П. В более общем плане нотариально заверенные облигации (на нижнем уровне) и переводные векселя (аккредитивы на вершине) создавали обширную систему ронского кредита, которая позволяла купцам и производителям обходиться без звонкой монеты. К услугам кредиторов различных категорий прибегало само государство, казначеи Франции, генеральные интенданты; буржуазия Парижа через механизм рентных доходов Парижской мэрии[19]; итальянские и немецкие финансисты из Лиона к концу правления Франциска I и при Генрихе II. Судебные процессы против представителей крупных финансовых династий (которые, как в случае с суперинтендантом Санблансе в 1527 г., доводили обвиняемого до виселицы), громкие банкротства, как в случае с Большой сделкой в Лионе в 1558 году, позволяли государству периодически освобождаться от задолженности денежным воротилам, что, однако, не мешало ему вновь обращаться к ним, когда злосчастное банкротство забывалось. Прорывы частных банков к финансированию и управлению бюджетами городов, таможен, сеньорий и церквей не могли скрыть слаборазвитости в целом наших банковских и финансовых структур или просто их полное отсутствие, за исключением Лиона и ряда других более мелких городов. Французы сумеют взять в свои руки финансово-денежную систему, оказавшуюся под контролем иностранцев, только в конце XVI века.

В географическом плане это смешение передовых отраслей (меньшинство) и отсталых производств (большинство), каковым предстает экономика королевства, достаточно легко определяется: полюсы силы располагаются в обширной северной зоне, в которую входят Нормандия, Иль-де-Франс и север Бургундии (после ее аннексии Людовиком XI). Но еще надо ликвидировать анклавность этого крупного северо-восточного региона. Восстановление французской полосы, соединяющей север королевства с югом, и выход к теплым морям обусловили новый расцвет Лиона, стимулировавшийся также трансальпийскими выходцами.

В XVI веке это послужит одним из оправданий — довольно, правда, невнятным — Итальянских войн. С 1465 года началась стратегическая и масштабная переориентация: при Медичи центр экономического развития перемещается из Женевы в Лион.

В 1502 году уже действовало более 40 флорентийских фирм в месте слияния Соны и Роны. Лион импортирует шелк и шелковые ткани из Италии, металлы и холст — из Германии, сукно — из Англии. А сам экспортирует французский текстиль и скобяные товары. В Лионе производятся печатная продукция и некоторые виды шелковых тканей. Такая экономическая активность повлекла за собой демографический рост, который в пропорциональном плане оказался существенно выше, чем удвоение населения в более общем плане. При Людовике XI население Лиона насчитывало 20 000 человек, а во времена Франциска I — 65 000. Рост населения сопровождался его пролетаризацией, как и в других сельских и городских регионах Франции. Покупательная способность лионского пролетария, исчисляемая в зерновом эквиваленте, снизилась со 110 пунктов в 1510 году до 85 — к 1560 году. А за более длительный срок — с 1505 по 1595 год — покупательная способность населения сократилась примерно наполовину.