Рудольф Пихоя - Записки археографа Страница 14

Задаче улучшения отношений с Генрихом IV, противником Григория VII, вполне соответствовал тон ответного послания русского митрополита. Подавляющее большинство исследователей отмечали необычайно сдержанные для XI в. интонации полемического послания[122]. Иоанн II вовсе не собирался создать непроходимую грань между церквами в духе решений 1054 г. Он занял позу человека скорее недоумевающего, чем негодующего. «Не вѣмь бо, кый бѣсь лукавъ же и завистливъ, и истиннѣ врагъ и благочестiа супостатъ, иже таковаа прѣмѣни и братскую вашу и нашу любовь прѣмѣнивъ, отврьже всего христьянскаго съвькупления. Не бьхъма бо реку не хрестьяны вы (хрестьяны убо васъ Божiею благодатiю из начала знаемъ), но еже не въ всемъ вѣру держите хрестьанску, но въ мнозе раздѣляетеся»[123].

Иоанн II, говоря о латинских заблуждениях, значительно сокращает их список, по сравнению со списком константинопольского патриарха Михаила Керулария, который служил образцом для ряда авторов антилатинских посланий и поучений, возникших во второй половине XI в. Например, в послании Иоанна II прямо подчёркивается нежелание обострять полемику из-за несущественных вопросов. Он писал: «Хотель есмь и о удавленыхъ и о нечистыихъ животныхъ написати ти, и о мнисехъ, ядущихъ мяса, но си убо последи и подобнаа симъ, яже дажь Богъ последи исправите»[124].

Иоанн II, показывая противоречия между каноническими правилами и обычаями католической церкви, не считает эти противоречия непреодолимыми. Даже по вопросу о соединении церквей его ответ можно считать уклончивым. «И подобаетъ твоему священьству (Клименту III. – Р. П.), – пишет Иоанн II, – къ патрiарху Констѧнтина града, твоему брату по духу, послати и всяко тщанiе показати, да раздрушатся съблазни, и въ едино намъ единенiе быти»[125].

Просьбы, обращённые к папе Клименту III («аще хощеши, напиши къ нашему святому патриарху Коньстянтина града и тамо сущимъ святымъ митрополитомъ»), позволяют связывать тон Послания с внешней политикой Алексея Комнина, заинтересованного в союзе с Генрихом IV в первой половине 80-х гг. XI в.

Основным доказательством, применяемым Иоанном II, была ссылка на решения соборов, которые противоречат обычаям, установленным в современной ему католической церкви. «Въ тѣхже святыхъ съборѣхъ вси папеже, достойни святого Петра сѣдалища, единосмысленѣ въслѣдоваша и съпохвалиша», – пишет Иоанн II, перечисляя далее представителей римской церкви на вселенских соборах. Затем, цитатами из решений этих соборов, признаваемых римской церковью, Иоанн II критикует основные, на его взгляд, заблуждения римской церкви: служение на опресноках, учение о filioque, запрещение браков священнослужителей, несоблюдение поста в первую неделю четыре-десятницы, отличие от православной восточной церкви в процедуре совершения крещения, непризнание миропомазания, совершаемого священниками. Только в одном случае для доказательства своей правоты Иоанн II прибегает к цитированию правила поместного Гангрского собора. Использование решений именно Гангрского поместного собора не случайно. В этом нельзя не видеть резкого осуждения деятельности Григория VII, при котором принимается обязательность целибата, безбрачия белого духовенства. Это правило не соответствовало обычаям греко-православной церкви, и Иоанн II цитирует канон, особенно резко осуждавший попытки запретить служить женатым священникам, грозивший ослушникам проклятием (anathema esto)[126]. Митрополит Иоанн II следует в этом случае за своим предшественником – Георгием, также использовавшим это положением.

Связь между посланием папе Клименту III и Каноническими ответами Иоанна II – «Иоанна митрополита русского, нареченаго пророкомъ Христовымъ, написавшего правила церковная отъ святыхъ книгъ въ кратце Иакову черноризъцю», – яснее всего ощущается в вопросах, обсуждавшихся в греко-латинской полемике.

Иоанн II значительное место уделяет истолкованию спорных вопросов, гораздо большее, чем в епитимийнике митрополита Георгия. Относясь к служению опресноками как к одному из серьезнейших отступлений церкви от православия, «еже отъ многъ ересии начатокъ и корень», Иоанн II занимает сложную позицию, определяя взаимоотношения в быту православных и католиков – «опресночников». С одной стороны, он предупреждает, что с теми, кто «опрѣснокомъ служать и в сырьную неделю мѧса ядѧть в крови и давленину, сообщатисѧ с ними и служити не подобаеть». Но здесь же он начинает противоречить сам себе и допускает возможность общения, – «ясти же с ними, нужею суще, Христовы любве ради, не отинудь възбранно», и подчёркивает опасность крайностей, предупреждая излишних ревнителей чистоты православия, что от излишней ревности «зблазнъ сего, или вражда велика и злопоминанье родиться: подобает болшаго зла изволити меншее», – заключает Иоанн II.

Более категоричными выглядят запрещения общения, содержащиеся в «Слове о вере крестьянской и о латынской» игумена Печерского монастыря Феодосия и ЗИСД митрополита Георгия. Феодосий Печерский, обращаясь к киевскому князю Изяславу, убеждает его: «ни съ ними (латинянами) изъ единаго суди ясти, ни пити, ни брашна ихъ примати». Самое большее, что допускается Феодосием, это дать милостыню, но и то «въ ихъ судехъ. Аще не будеть у них судна, въ своемъ дати; потом измываша, дати молитву, занеже не право верують, нечисто живуть»[127].

Близко к Посланию Иоанн II решал вопрос об использовании в пищу «емлемыя животины пса, ли звери, ли орла, или иная птицѣ, а оумираеть, аще не зарѣзано будеть человѣкомъ»[128]; то есть той пищи, употребление которой считалось одним из грехов латинян.

Как в Послании, так и в поучении Иоанн II занимает по этому вопросу скорее увещевательную позицию. Он советует лучше следовать точному смыслу правил, нежели местным обычаям.

В прямой связи с полемикой стоит, на наш взгляд, 11-е правило ответов Иоанна II о поставлении женатых в клир. Это положение канонического права, как указывалось выше, на Западе отвергалось, потому что в 1073 г. папа Григорий VII ввёл правило безбрачия священников. Однако различие в назначении этих документов – послания римскому папе и поучения русскому духовенству – определили их специфику.

Если в послании Клименту III Иоанн II предстаёт как учёный богослов, не чуждавшийся использовать даже филологические наблюдения для доказательства выдвигаемых им положений, то в ответах духовенству он более категоричен. Его положение как главы русской церкви требовало чётких определений, применяемых в повседневной деятельности духовенства, потому Иоанн II полностью игнорирует в перечне ошибок латинян такой важнейший момент, как изменение в католической церкви символа веры – filiogue, но постоянно подчёркивает второстепенные, по его мнению, но зато более часто встречающиеся на Руси, и отсюда, более актуальные отступления от канонических образцов, как например, «скверноядение»[129].

Резкое осуждение со стороны Иоанна II вызывает попытка «дщерь благовернаго князя даяти замужь въ ину страну, идеже служать опреснокы и сквернояденья не отметаються». Иоанн II протестует: «недостойно зело и неподобно»[130].

М. Д. Присёлков писал: «Не разговоры ли о предполагаемом браке императора Генриха IV на Евпраксии (дочери великого князя Всеволода Ярославича), естественно, очень живые и настойчивые в Киеве, вызывали со стороны Иоанна II резкое осуждение». Связывая подготовку брака Евпраксии с появлением ответов Иоанна II, М. Д. Присёлков датирует ответы 1089 годом[131]. По нашему мнению, привлечение сведений о браке Евпраксии и Генриха IV не может дать серьёзных оснований для датировки Канонических ответов Иоанна II.

Брак Евпраксии с Генрихом IV был вторым (в первый раз она вышла замуж за графа саксонского Генриха Штаденского в 1083 г.). Как известно, после смерти первого мужа в 1087 г. она в Киев не возвращалась и часто посещала католический Кведлинбургский монастырь, аббатисой которого была Адельгейда[132], сестра императора Генриха IV. Поэтому маловероятным кажется предположение М. Д. Присёлкова о том, что второй брак Евпраксии-Адельгейды, уже принявшей католичество, мог вызвать специальное правило митрополита, осуждавшее великого князя.

Скорее всего, это правило носило «теоретический» характер в тех условиях, когда династические связи русских князей с иноплеменниками были чрезвычайно частыми. Достаточно вспомнить родственные связи отца Евпраксии – великого князя Всеволода Ярославича – родного брата французской королевы, тестя саксонского маркграфа, а затем тестя германского императора, свёкра принцессы английской, зятя византийского императора и находившегося в родстве с королями Швеции, Норвегии, Венгрии, с половецкими князьями, чтобы понять, что связывать возникновение церковного запрещения с каким-то конкретным браком князей с иноплеменниками довольно сложно.