Мария Рожнова - Гипноз и «чудесные исцеления» Страница 15

Вот одна из них:

«Живей и живее напев, быстрей и быстрее вертятся в кругах. Не различить лица кружащихся. Радельные рубахи с широкими подолами раздуваются и кажутся белыми колоколами, а над ними веют полотенца и пальмы…

Быстрей и быстрее кружатся. Дикие крики, резкий визг, неистовые вопли и стенания, топот ногами, хлопанье руками, шум подолов радельных рубах, нестройные песни сливаются в один зычный потрясающий рев… Все дрожат, у всех глаза блестят, лица горят, у иных волосы становятся дыбом. То один, то другой восклицает:

— Ай дух! Ай дух! Царь дух! Бог дух!

— Накати! накати! — визгливо вопят другие.

— Ой ева! Ой era! — хриплыми голосами и задыхаясь, исступленно в диком порыве восклицают третьи.

— Благодать! Благодать! — одни с рыданьем и стонами, другие с безумным хохотом голосят во всю мочь вертящиеся женщины.

Со всех пот льет ручьями, на всех взмокли радельные рубахи, а божьи люди все радеют, лишь изредка отирая лицо полотенцем.

— Это духовная баня. Вот истинная, настоящая баня паки бытия, вот истинное крещение водою и духом, — говорила Дуне Марья Ивановна…» (Дуня — молодая девушка, героиня романа; Марья Ивановна — помещица, вовлекшая ее в секту хлыстов).

Нередко к концу этой «плясовой молитвы» более впечатлительные и нервные впадают в корчи и судороги, все мутится в их глазах, они чувствуют себя как бы не в себе. Тогда-то им и начинают чудиться «небесные голоса» и «призрачные видения». В этом состоянии помрачненного сознания они, срываясь с голоса и часто запинаясь, как будто против своей воли (хлысты считают, что делают они это «по наитию свыше, по воле духа святого») произносят полубессознательные слова и фразы, которые молящиеся принимают за «речения» самого бога, «пророчества», за «живое слово» бога. Это дошедшее до крайнего предела безумное умоисступление радеющие не только не стараются ничем успокоить и облегчить, а наоборот, считают проявлением «божественной благодати», называют восторженно «хождением в слове» и, заслышав в общем шуме радения сбивчивую и темную речь того, кто прежде других впал в умственное беспамятство, остальные в восхищении восклицают: «Эка милость благодать, стали духом обладать!» «Дух, святой дух накатил!» — в исступленном самозабвении вопят они.

Неосмысленную речь участницы или участника радения, впавшего в болезненный припадок, хлысты стараются так истолковать, чтобы увидеть в этих словах какое-то «высшее» значение — предсказание судьбы. Весьма нередко случается, что подобные «пророчества» лишь ловко выдаются за внезапное «озарение», а на самом деле они бывают обдуманы и даже зарифмованы заранее. Естественно, что подготовленные и срепетированные «прорицания», звучащие куда более складно и содержательно, принимаются слушателями с благоговейным изумлением и искренней верой.

Давайте опять раскроем книгу Мельникова-Печерского «На горах» и на 460-й странице первого тома прочтем: «Едва переводя дух, раскрыв уста и содрогаясь всем телом, пылающими очами смотрит в исступленье Дуня на Марью Ивановну. Ровно огненный пламень, чудные, полупонятные слова разгорелись в сокровенных тайниках сердца девушки… Она была близка к восторженному самозабвению, когда настигнутый им человек не сознает, в себе он или вне себя.

— Чего желать? Чего желать? — в исступлении молила Дуня.

— Воли божьей, чтоб она над тобой совершилась, — торжественно сказала Марья Ивановна.

— Дальше, дальше! — задыхаясь, говорила Дуня.

И в глазах у нее все закружилось.

— И тогда затмится у тебя разум и отнимется память, дыхание прекратится и ты умрешь… Умрешь, но будешь жива… Эта смерть не тебе, а греху, смерть ветхому Адаму, он в тебе умрет. И тут-то невещественным огнем все земное в тебе попалится, и ты услышишь в самой себе глас божий и, услышавши, оживешь… То и есть таинственное воскресение… И после того таинственного воскресения ты и на земле будешь святою… Тогда уж не будет в тебе ни воли твоей, ни разума твоего, ни мыслей твоих, все твое уже попалено и умерло. Будет тогда в тебе и воля, и разум, и мысли все божии… И что ты ни станешь делать — не ты будешь делать, а бог, в тебе живущий…

И не будет тогда над тобой ни начала, ни власти, ни закона, ибо праведному закон не лежит…

Как полотно побледнела Дуня, и глаза ее разгорелись… Хотела что-то сказать, но не могла… Задрожала вся и без памяти упала на руки Марьи Ивановны.

— Благ сосуд избранный! — тихо прошептала Марья Ивановна и, бережно положив Дуню на свою постель, низко склонилась над ней и чуть слышно запела каким-то диким и восторженным напевом:

Уж вы птицы, мои птицыДуши красные девицы, —Вам от матушки царицыДорогой убор — гостинец!Вы во трубушку трубите,Орла-птицу соманите,Светильники зажигайте,Гостя батюшку встречайте,Небесного женихаИ духовного супруга![8]

Весь день не в себе была Дуня. Не вдруг она оправилась от нашедшего на нее исступленья…».

Вот где механизмы внушения и самовнушения поставлены на службу страшному делу лишения верующего рассудка. Вот где гипноз используется как пособник преступного дела.

Сектанты-пятидесятники на молитвенном собрании. Фото

Характерно, что и в словах самих хлыстов, в том, как они сами величают свои молитвенные собрания, невольно нашло яркое и точное выражение существо воздействия церемонии на психику ее участников. Хлысты зовут радения «пивом духовным» и ласково приговаривают: «то-то пивушко-то: человек плотскими устами не пьет, а пьян живет». Что же, на это ничего не возразишь, что правда — то правда! Можно лишь прибавить, что систематическое участие в радениях так же (если не более) пагубно сказывается на состоянии здоровья, как и отражается на здоровье пьяниц хроническое злоупотребление алкоголем. И хоть сектанты часто любят говорить о том неиссякаемом здоровье, которым якобы награждается участник духовного общения с богом, о животворном, целительном влиянии их веры на все недуги и болезни, на самом деле у фанатичных приверженцев хлыстовства часто развиваются тяжелейшие болезненные расстройства психики и наступает общее физическое изнурение организма.

Мало чем по существу отличаются от хлыстовских радений молитвенные собрания и других сект.

На этом снимке вы видите состояние дикого умоисступления. Воистину страшно пивушко духовное!

Молитвенные собрания у пятидесятников длятся по 5–6 часов. Молящиеся, стоя на коленях с поднятыми вверх руками, исповедуются в грехах, совершенных за день, просят прощения, просят у бога той или иной милости, трясутся, рыдают, по многу раз повторяют одни и те же слова: «Прими, господи! Прими, прими, прими!», «Дай, господи, дай, дай, дай!» В тесном помещении собираются сразу много людей, занавешенные окна не пропускают свежего воздуха. Верующие задыхаются от жары и духоты. Со всех льет пот, некоторые психически неуравновешенные люди, ослабленные принятыми у пятидесятников длительными постами и бдениями, быстро впадают в этой атмосфере в судороги, бьются, не переставая повторять какое-нибудь одно слово. В конце концов произносимые звуки теряют внятность, язык заплетается, туманится сознание, речь теряет какое бы то ни было подобие связности. Это вызывает восторг у всех остальных, называется «ангельским наречием» или «говорением на иных языках», а «пророки» и «пророчицы» общины дают бессвязным, не имеющим никакого смысла звукам глубокомысленное толкование.

Все это настолько тесно смыкается с клиникой душевных заболеваний, что у психиатров симптому «говорения на иных языках» имеется специальное наименование — глоссолалия, или психогенная речевая бессвязность.

Очевидно, что от подобного служения богу начинается прямая дорога в психиатрическую больницу. Более того, участие в сектах иногда приводит к необходимости проведения посмертной судебно-психиатрической экспертизы.

Примером может служить судьба сектантки-пятидесятницы Н., 26 лет, покончившей жизнь самоубийством.

До вовлечения в секту она была общительной, веселой, участвовала в художественной самодеятельности, интересовалась художественной литературой и не обнаруживала каких-либо странностей в поведении. После вступления в секту Н. стала замкнутой, перестала участвовать в художественной самодеятельности, ходить в кино. Она часто уезжала на моления, используя для этого все выходные дни и свободные от работы ночи. Возвращаясь оттуда очень усталая и «нервная», плакала, говорила, что ей страшно, но что она не может уйти от сектантов. Она стала хуже питаться, так как отдавала все деньги сектантам. Встречаясь с прежними подругами в отсутствие сектантов, которые обычно старались не выпускать ее из своего поля зрения, она живо интересовалась бытом фабрики, спрашивала о самодеятельности, о кинофильмах. Каких-либо болезненных странностей в ее поведении эти подруги — свидетельницы по делу — не замечали. Сектанты же, проживавшие с ней в одном общежитии, постоянно заставляли ее молиться, внушая, что если она «отойдет от бога», то должна будет принести себя в жертву богу. Часто по ночам она надевала черные одежды и молилась. Примерно за неделю до самоубийства Н. начала разговаривать «сама с собой», выбегала на снег босиком, жаловалась на головные боли, не здоровалась и не отвечала на вопросы, беспричинно смеялась и плакала, к кому-то обращаясь, кого-то отталкивая от себя. Поведение ее при этом отличалось очень большой выразительностью. Когда ее соседка по комнате пыталась к ней приблизиться, Н. встала во весь рост на кровати и с изменившимся лицом, со страшными глазами, протягивая руки вверх, повторяла: «Бог! Бог!». В течение последних двух дней она почти все время молилась, говорила только о боге, иногда смотрела в одну точку. Вечером она ушла из общежития и покончила жизнь самоубийством, положила голову под колеса электропоезда.