Николай Шпанов - Поджигатели. Мюнхенский сговор Страница 16

Роу недоуменно посмотрел вслед такси и пошел следом за вышедшим из подъезда гостиницы патером.

- Что за чертовщина? Мне показалось, что они увезли бомбу.

Патер раздраженно повел плечами:

- Все провалилось!

От неожиданности Роу даже остановился.

- Что вы сказали?

- В дело вмешались коммунисты.

- Коммунисты? Эти молодцы с такси были больше похожи на агентов гестапо!

- Ах, это какая-то невозможно путаная история. Я ничего не могу понять, - в отчаянии проговорил Август. - Давайте выпьем по кружке пива, а то у меня от досады перехватило горло.

- Вечная история, - недовольно пробормотал Роу. - Стоит вам взять дело в свои руки - и оно блистательно проваливается. Все-таки немецкая служба ни к чорту не годится!

Август дипломатично молчал. Он пытался решить для самого себя: которой же из двух секретных служб принадлежит большая часть его самого? Но тут же он вспомнил, что, кроме англичан и Кроне, он служит еще Александеру и ватиканской курии... Было бесполезным занятием разбираться в том, которой из четырех разведок он принадлежал, - каждая имела на него ту долю прав, какая определялась числом серебреников, за которые он продавал ей интересы трех других...

Двумя часами позже, когда Зинн и Цихауэр подошли к подъезду "Золотого льва", перед ним стоял хорошо знакомый им обоим генеральский "мерседес".

- Только не очень афишируй свое знакомство с Францем, - сказал Зинн ускорившему шаги Цихауэру.

- Просто попрошу огонька, - ответил Цихауэр, заранее улыбаясь при мысли о встрече с другом. Но улыбка застыла у него на губах: за рулем "мерседеса" сидел незнакомый человек.

Однако отступать было уже невозможно.

- Не найдется ли огонька, приятель? - И, когда папироса затлелась, тихонько: - Недавно на этой машине?

- А тебе что? - подозрительно спросил шофер.

- Да ничего... Просто видел на ней утром другого водителя.

Шофер подозрительно оглядел Цихауэра и перевел взгляд на Зинна.

- А вам, друзья, не нужен ли часом Бодо Курц? - И прежде чем Цихауэр нашелся, что ответить, шофер крикнул в растворенную дверцу гостиницы: - Тут двое спрашивают Курца!

Из подъезда поспешно выскочил субъект, с которым ни Зинну, ни Цихауэру не нужно было быть знакомым, чтобы сразу опознать в нем гестаповца.

- Вот эти двое, - пояснил шофер.

- Заходите, ребята, в отель, - с подозрительней любезностью предложил агент, но, видя, что они не намерены принять его приглашение, сказал. Ладно, подождите минутку, я сейчас позову Курца, - и поспешно скрылся в подъезде.

Зинн и Цихауэр переглянулись. Им не о чем было даже советоваться: Лемке тут не было. Оставалось только поскорее исчезнуть.

11

Цихауэр с увлечением работал над портретом Марты. Этот неожиданный заказ был для него не только подспорьем к заработку на заводе, но и отдыхом. Сангвина отлично передавала золотисто-коричневое освещение осеннего парка, на фоне которого девушка стояла, опершись о балюстраду веранды.

Сегодня, прежде чем взяться за работу, художник долго вглядывался в лицо Марты. Неужели он так непозволительно проглядел в ее чертах выражение озабоченности, граничащей с растерянностью? Не может быть! Этой горечи в них прежде не было. Совсем иными стали и глаза.

- Вы нездоровы? - спросил он.

Она взглянула на него с испугом.

- Что вам вздумалось?

- Глаз художника - глаз врача.

Марта опустила голову.

- Это скоро пройдет.

Она боялась взглянуть на художника: он угадает, что она лжет. Не могла же она признаться Цихауэру, что не знает покоя от непрестанных атак Пауля! Все, что до сих пор было содержанием ее жизни, он называет ошибкой, чуть ли не преступлением. Он хотел, чтобы она перестала любить тех, кого любит, верить тому, что было для нее святым, забыла родной язык! Пауль стремился разрушить светлый мир ее молодости и заставить ее построить что-то новое, смутное и мрачное. Скажи ей все это кто-нибудь другой, она сочла бы его сумасшедшим, но ведь это был Пауль!

В его устах истерические выкрики о мировом господстве расы господ, утверждаемом огнем и железам, звучали для нее мужественным кличем войны. Она сознательно закрывала глаза на то, что Пауль иногда откровенно проговаривался о желании захватить место ее отца, делала вид, будто не слышит или не понимает этого. Когда Пауль был рядом, говорил, держал ее руку, ей казалось невероятным, что она могла когда-нибудь сомневаться в его правоте.

Ярош?

При воспоминании о Яроше она терялась.

Был ли Пауль умнее Яроша? Нет. Красивей? Нет. Может быть, мужественней, сильней? Тоже нет.

И все же Пауль был Паулем, - тем, кем он был.

Шло время, влияние Пауля вытесняло все остальное из ее сознания. Марта и сама не могла бы уже сказать, действительно ли такой вздор утверждение, будто Пауль призван господствовать над чехами, даже над ее собственным отцом? Уж не совершила ли ее мать и в самом деле ошибки, выйдя замуж за чеха, что сделала ее, Марту, только наполовину немкой? Мысль о чешской крови, текущей в ее жилах, начинала преследовать ее, как кошмар. Чем дальше, тем менее странными и страшными становились для нее напоминания Пауля:

- Забудь о своей чешской крови!

Было даже приятно слушать, когда он иногда милостиво бросал:

- К счастью, ты все-таки дочь немки, - значит, больше немка, чем чешка!

Ей и в самом деле начинало представляться счастьем не то, что ее мать это мать, какою она знала ее и беспредельно любила с детства, а то, что пани Августа немка...

- Или вы перестанете думать о том, что у вас на душе, или мне придется начинать новый портрет, - донесся до нее откуда-то из бесконечной дали голос Цихауэра.

- Разве у вас не бывает дум, от которых вы не можете уйти? - спросила она.

- Но я не могу вложить в один портрет два внутренних мира!

Марта подошла к мольберту и вгляделась в свое изображение. С картона на нее глядело ее беззаботное прошлое, то, чего уже не было и никогда не будет. Портрет той Марты, какой она была теперь, нужно было писать сызнова.

- Может быть, вы и правы. Лучше вернуться к началу.

Она хотела сказать это твердо и весело, как всегда говорит Пауль, но слова прозвучали такой тоской и жалобой на невозможность возврата к потерянному, что Цихауэр отодвинул мольберт.

Может быть, потому, что Цихауэр сумел проникнуть во внутренний мир Марты, а может быть, и потому, что после ссоры с Эльзой у нее не осталось никого, кому она могла бы сказать хоть несколько откровенных слов, она рассказала ему кое-что. Разумеется, далеко не все, но достаточно, чтобы понять происходящее с нею. О том, кто такой Штризе, он знал от рабочих завода. "Слава" тянется за людьми, подобными Штризе, как темный шлейф. Короче говоря, Цихауэр вместе с вацлавскими рабочими знал о нем почти все, что было известно и рабочим далеких немецких заводов в Травемюнде.

После разговора с Мартой сеансы приняли новый характер: Цихауэр решил объяснить Марте, кто такой Штрчзе и на кого он работает.

Но так же, как в случае с Эльзой, Марта и тут подвела своего возможного спасителя. Кое-что в ее словах навело Пауля на мысль об их разговорах с Цихауэром. Как бы случайно, пришел он на один из сеансов. От него не укрылось, что художник умолк на полуслове. Некоторое время Штризе сидел молча, наблюдая за его работой. Пытаясь казаться любезным, спросил:

- Вы недавно приехали из рейха?

- Хотел поглядеть на чужие края, - небрежно ответил Цихауэр, хотя отлично понимал, что этот человек знает все обо всех, приехавших из Германии. Художника заинтересовало: не захочет ли Штризе поиграть с ним, как кошка с мышью? Но Штризе напрямик спросил:

- Вы антифашист?

Не будь Цихауэр так уверен, что Штризе заранее выяснил все, что ему нужно, вплоть до того, что художник прибыл сюда почти прямиком из Заксенгаузена, он, вероятно, не ответил бы так, как ответил:

- Разумеется!

Штризе посмотрел ему в глаза и тоном того же любезного безразличия сказал:

- Даже коммунист?

Было очевидно, что он не ждет возражений, и Цихауэр в тон ему ответил:

- Даже.

- Кто-то говорил мне, будто вы дрались добровольцем в интернациональной бригаде на стороне Испанской республики.

Цихауэр так же без запинки ответил:

- К сожалению...

Штризе глянул на него с удивлением:

- Значит, все-таки сожалеете?

- О том, что меня там уже нет!

- А-а... - несколько растерянно протянул Штризе.

На следующий сеанс Марта не пришла. Вместо нее явился Штризе. Он вручил художнику конверт с сотней крон от имени директора Кропачека и тоном хозяина заявил, что сеансы закончены и портрет дописываться не будет.

Цихауэр понял, что наступил конец не только его встречам с Мартой, но и пребыванию на Вацлавских заводах. Когда он рассказал об этом происшествии Зинну, тот согласился, что увольнение художника с завода состоится не сегодня - завтра, и предложил ему принять участие в организации тайной станции "Свободная Германия". Прежде всего нужно было подыскать надежное убежище для передатчика. Предложенную Цихауэром заброшенную сторожку лесника пришлось оставить. Местность была наводнена бандами хенлейновцев, производившими военные учения и маневры под видом туристических походов. Посещение такою бандой одинокого домика в лесу не сулило бы ничего хорошего. Не лучше оказался и проект использовать развалины какого-то здания в окрестностях завода. В первый момент Зинну показалось заманчивым устроиться в подземелье уединенных руин, в достаточном удалении от человеческих глаз и в полной безопасности быть услышанными. Но рано или поздно кто-нибудь должен был бы обратить внимание на частое посещение друзьями заброшенных развалин.