Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса Страница 17

Опальный Козимо добился разрешения покинуть Падую и воссоединиться со своим братом Лоренцо в Венеции, откуда он внимательно наблюдал за происходящим во Флоренции, в то же время всячески избегая какого-либо участия в шагах, направленных на его защиту. Венецианские власти разрешили ему с семьей поселиться в монастыре Сан-Джорджио Маджоре, на островке, прямо у входа в Большой канал, где папа Евгений IV был некогда монахом. В знак благодарности папе за участие в его освобождении Козимо решил построить для монастыря новую библиотеку и заказал спроектировать здание своему любимому архитектору Микелоццо.

Насколько преданы были флорентийские художники своему благодетелю, видно из их поведения после его высылки. Микелоццо и Донателло сразу же прекратили участие в возведении нового палаццо Медичи — Донателло уехал в Рим изучать старинные скульптуры, которые как раз начали извлекать из-под городских руин, а Микелоццо последовал за Козимо в изгнание. Оба они были флорентийцами и вполне могли остаться в городе, особенно если учесть их активное участие в гуманистическом возрождении. В ту пору этот процесс только начал распространяться и живопись и архитектуру еще по-настоящему не затронул. Так что, отправляясь следом за Козимо, они не только покидали родной дом и своих друзей-гуманистов, но и отдалялись от круга меценатов среди олигархических семей, которые могли обеспечить и работу, и признание близких им людей.

К апрелю 1434 года, через полгода после изгнания Козимо, недовольство семьей Альбицци достигло такой степени, что даже банкиры-олигархи настороженно ожидали дальнейшего поворота событий. Козимо было приятно услышать, что в городе нет никого, кто бросил бы в опустевшую казну «хоть косточку винограда». Летом разгорелась война с Миланом, и флорентийская армия была разбита под небольшим городком-государством Имола, на который притязали обе враждующие стороны. Несмотря на все попытки Альбицци выиграть очередные выборы, последователи Медичи получили в синьории восемь мест, и даже гонфалоньером тоже стал их союзник. Ринальдо был уже готов воспрепятствовать новой синьории начать свою работу, но это стало бы слишком радикальным шагом, превращающим в посмешище всю политическую систему Флоренции. И хотя в ней царила скрытая коррупция, флорентийцы ею гордились: республиканская форма правления, пусть с ограниченными элементами демократии, служила именно тем, что возвышало Флоренцию над тиранией и политическим ничтожеством соседей. По словам Макиавелли, даже иные из самых влиятельных семей считали действия, предлагаемые Ринальдо дельи Альбицци, «слишком жестокими и чреватыми большим злом». В стремлении смягчить ситуацию с Ринальдо попытался договориться Палла Строцци, ставший после смерти Никколо де Уццано старейшим деятелем Флоренции, — исключительно богатый и просвещенный человек, наделенный к тому же большим даром убеждения. Строцци призвал к сдержанности, и Ринальдо с неохотой уступил, правда, поставив одно условие: синьория не будет пересматривать приговор, вынесенный Козимо Медичи, и приглашать его обратно во Флоренцию. С этим члены синьории согласились и заняли свои рабочие места, но не прошло и месяца, как, воспользовавшись тем, что Ринальдо ненадолго уехал из города по делам, отправили послание в Венецию, призывая Козимо вернуться.

Едва Ринальдо несколько дней спустя появился в городе, ему пришел вызов во дворец синьории. Памятуя о том, что случилось с Козимо де Медичи, когда он подчинился подобному же распоряжению, Ринальдо игнорировал его и направился в палаццо Альбицци, где привел в действие план, давно составленный как раз на такой случай. Он приказал пятистам своим телохранителям занять ключевые позиции и церковь Сан-Пьер Скераджо (на ее месте находится ныне галерея Уфицци), напротив Палаццо делла Синьория. Одновременно дворцовому привратнику, за то чтобы он открыл ворота, было конфиденциально предложено столько золотых дукатов, сколько вместит его шлем; план Ринальдо заключался в том, чтобы взять дворец штурмом, выбросить членов синьории и захватить власть в свои руки.

Но и синьория не дремала: навстречу людям Ринальдо была выслана дворцовая стража. Ринальдо видел, что с ней он справится без труда, но все же ценой немалой крови — на какой-то момент на площади возникло шаткое равновесие между двумя группами вооруженных людей. Услышав, что флорентийцы могут пролить кровь флорентийцев, иные из олигархических семей заколебались. Палла Строцци, обещавший Ринальдо пятьсот солдат, поспешил в сопровождении двух телохранителей на встречу с ним на близлежащей пьяцца Сан-Аполлинарио. После короткой перепалки Строцци удалился, заявив, что больше не принимает в этом деле никакого участия. Но Ринальдо был уверен, что у него и без того хватит сил одолеть синьорию, по сути дела, осажденную у себя во дворце.

Но тут синьория пошла с козырного туза. Случилось так, что в это время во Флоренции оказался папа Евгений IV. Резиденцией своей он выбрал монастырь Санта-Мария Новелла, расположенный в западной части города. Евгений разругался с императором Священной Римской империи Сигизмундом, и как раз во время этого конфликта миланские войска двинулись на Рим. Население города восстало против папы, его жизнь оказалась в опасности, он вынужден был тайком, переодевшись, бежать из Рима и в конце концов оказался во Флоренции, где власти и поместили его вместе со свитой, состоявшей из нескольких верных ему кардиналов, в просторном монастыре Санта-Мария Новелла. И вот теперь синьория обратилась к папе с просьбой выступить арбитром в конфликте, который грозит городу большой бедой. Папа, у которого не было ни малейшего желания продолжать бегство, охотно согласился и послал кардинала Вителлески, «ближайшего друга Ринальдо», организовать встречу с ним (на двусмысленность связей, которая лишь усложняет сложившуюся ситуацию, указывает тот факт, что Козимо также называл кардинала Вителлески своим «добрым другом»; да и сам папа принадлежал к кругу его друзей, пусть даже и выбрал прибежищем гнездо врагов Козимо).

Пусть и не сразу, но кардинал Вителлески убедил Ринальдо встретиться с папой. Время клонилось к вечеру, и к телохранителям Ринальдо присоединилось несколько групп вооруженных людей из семей других олигархов. Во главе этой увеличившейся в своей численности армии Ринальдо и проследовал к монастырю. По словам очевидца, у Альбицци сейчас было столько людей, что «последний из них еще оставался на площади, перед дворцом, когда первый подошел к монастырю», — а это более четверти мили. Ринальдо отправился на свидание с папой, а его шумное войско расположилось снаружи, на площади. Стемнело, настало время ужина, начали разносить вино.

Ринальдо нашел понтифика в крайне подавленном состоянии, вызванном волнениями, охватившими город, хотя, если верить одному из сообщений, папа «проливал крокодиловы слезы». В конце концов Евгений IV убедил Ринальдо увести своих людей, пообещав ему взамен, что синьория не предпримет ответных шагов ни против него самого, ни против других олигархических семей. Слово папы — не будет никаких изгнаний, никакой конфискации имущества, даже штрафов не будет.

Когда какое-то время спустя Ринальдо вышел из монастыря, обнаружилось, что большинство его солдат рассеялись и ушли на ночь по домам. На площади осталось так мало людей, да и эти были настолько пьяны, что Ринальдо решил, что идти ночью по городу без должной охраны слишком рискованно и лучше остаться с папой.

В общем, бунт практически кончился. Синьория вызвала отряд наемников, бывших на содержании города, и под покровом ночной темноты они вошли во Флоренцию. На следующий день зазвонил vacca, созывая на пьяцца делла Синьория, очищенной к этому времени наемниками, всех граждан города, имеющих право голоса. В сопровождении внушительно выступающего кардинала Вителлески члены синьории вышли из дворца и обратились к собравшимся с вопросом, желают ли они созыва балии. Si! — раздался в ответ многоголосый рев. Балия был сформирован в составе трехсот пятидесяти граждан, он сразу же проголосовал за то, чтобы официально отменить изгнание Медичи.

Когда об этом стало известно Козимо, он немедленно отбыл из Венеции, выслушивая добрые пожелания властей, что нашло свое материальное выражение в эскорте из трехсот солдат, сопровождавших Козимо до границы города. Поступившее два дня спустя сообщение о том, что Козимо вошел на территорию Флорентийской республики, было встречено всеобщим восторгом, и его путь во Флоренцию быстро превратился в торжественную процессию, когда на дорогу, дабы приветствовать его, высыпали толпы людей. Что это было? Никто толком не мог сказать — ни Козимо, ни другие. Как нередко бывает в случаях внезапного проявления народного чувства, события начинают развиваться согласно своей собственной логике. Одно только ясно — происходило нечто чрезвычайно важное, ибо, по словам Макиавелли, «редко кого из граждан, возвращающихся с большой победой, встречали так много людей и с таким подъемом, как Козимо на его пути домой из ссылки».