Елена Проклова - В роли себя самой Страница 18

- Виталь, у тебя черный костюм есть?

- Нет.

- Совсем нет?

- Совсем. А что, нужен?

- Нужен.

- Будет!

- Вот, хорошо. Давай, быстро чтоб был черный костюм, потому что я за тебя выхожу замуж.

- Ч-ч-что, правда?

- Правда.

- А как родители?

Мне же было семнадцать лет, несовершеннолетняя для замужества. Но долго думать я не стала.

- Не знаю. Как хочешь. Вот это ты уже бери на себя. Хочешь, чтобы я стала твоей женой?

Я очень резко поставила вопрос перед человеком, который мне объяснялся в любви не знаю уж сколько раз. И конечно же он в ответ сказал:

- Леночка, это мечта всей моей жизни!

- Ну вот, а теперь ты, значит, придумывай, как им говорить.

- Нет, ну как говорить? Семнадцать лет, нам никто не разрешит.

- И нет совсем такого варианта, чтобы разрешили?

- Есть вообще-то. Ну, если мы с тобой, допустим, уже живем, и родители не против. Тогда надо только взять официальное разрешение.

- Значит, идем и говорим, что мы уже давно живем.

И я тут же открываю дверь в комнату к родителям, и говорю:

- Мам, пап... Я должна вам сказать, что я тоже выхожу замуж. Потому что мы не хотим больше скрывать, мы давно уже с Виталиком живем вместе.

Вот так я им "открываю правду"... Я, которую ни Виталик, ни кто-либо другой не смел еще трогать. И, окончательно войдя в роль, на голубом актерском глазу продолжаю:

- Да, давайте мы сделаем так, чтобы ничего не было не сказано, чтобы не было неправды.

Родители расчувствовались, тем более что уже были на приподнятой волне в своем настроении: сын наконец-то женится, перестанет гулять... Ну и дочка сразу же пристроена. Семь бед - один ответ... А впрочем, как все замечательно!

И мигом пошли в исполком, взяли разрешение. Я вышла замуж.

Брат с женой были свидетелями у нас на свадьбе, мы - свидетелями у них. Но самое главное: мы с подругой сшили себе по два платья в Доме моделей, на первый и второй день. Длинные.

Вот, что это такое? Что за безалаберность в таком вопросе? Взять - и выйти с бухты-барахты замуж. Изменить свою судьбу, изменить судьбу другого человека. Всю жизнь меня воспитывали в самом серьезном отношении к замужеству: как это непросто, как это важно. Семья, дети, на всю жизнь... И дедушкины уроки, как не упасть и не столкнуть... И в результате - как вот так?

Виталий Мелик-Карамов второй раз так и не женился. Сначала, может быть, потому, что для него, человека внутренне очень ответственного, действительно были слишком болезненными переживания от разрыва. Сейчас мы с ним часто видимся, он говорит:

- Ты такой преподнесла мне урок, что большего я не хочу.

Это он не всерьез, но ведь жизнь-то ему я чуть не сломала... Можно шутить, но он - без семьи. Притом, что более семейного человека трудно себе представить. Я чувствую свою вину, она безусловно есть. Хотя разошлись мы не от того, что я не любила, обманула себя и его. Просто он действительно был создан для семьи, несмотря на свою молодость. И появилась бы у него семья, раньше или позже, с другой женщиной, более близкой ему по взглядам, по пониманию того, кем должен быть в ее жизни муж. А я поторопилась, меня подтолкнула пустота, никакое ощущение себя во время учебы.

Историю замужества я рассказала, теперь, естественно, на очереди история развода. Виталик был, как я уже сказала, очень семейным. Он ревновал меня к театру, к ролям. Запрещал мне поцеловаться на сцене, а я играла в спектакле "Валентин и Валентина". Это уже вконец меня подрубило. Был поставлен ультиматум:

- Или я, или театр!

- Театр!

Одним словом все отрезала, взяла ребенка - и уехала.

Виталий хотел много детей, хотел жить в семье. Мы и старались так жить: я готовила, стирала, мы друг друга ждали и встречали после лекций, практики, работы. Мне нравилось это. Но нравилось "от сих - до сих", до необходимости жертвовать работой. И если я вышла замуж, мягко говоря, ненормальным образом, то ребенка родила еще того ненормальней. Я в те годы совсем не стремилась иметь детей, будь моя воля - уж с этим-то я бы не торопилась. Но оказалось, что проще родить, чем каждый день воевать и объяснять снова и снова, почему я не хочу пока заводить детей.

Дочка знает и не обижается, что с ней получилось у меня вот что:

- Ты мне так надоел, так надоел... Ох, ну - на тебе! На тебе ребенка, только отстань от меня!

Другое дело, что в итоге все это неважно: почему родила, как там все было до того. Важно, что свое дитя нельзя не любить, нельзя не обожать, когда уже родишь. Но это все - потом. А я, не дождавшись трех дней до того, как мне исполнилось девятнадцать, двадцать девятого августа стала мамой своего первого ребенка - дочки Ариши.

От людей я часто слышу:

- Ох, вернуть бы мне мои шестнадцать, семнадцать лет!

И, слыша, добавляю про себя:

- А мне - нет, упаси Господи!

Зато продлить бы сегодняшнее состояние с его чувством равновесия, когда я полностью отвечаю за себя, могу все объяснить и сознательно отвечать за каждый шаг. А там, в молодости, было море страстей, которые мной руководили. Не я ими, увы! Я была бумажкой на ветру, неслась и не поспевала за не зависящим от меня космосом страстей. За которые я не отвечала, в смысле как бы некоторой возрастной невменяемости - многим, как мне кажется, известной по собственному опыту,- но за которые тут же, как правило, расплачивалась.

Если вспоминать подробно, постепенно, по эпизодам, то все это получится совсем не так интересно, как кажется некоторым. Для меня важней сказать, что я не знала, что мной руководит, что меня толкает на какие-то поступки, слова, взаимоотношения. Я не задумывалась. Теперь же мне приходит в голову мысль о том, что не у каждой ли женщины в промежуток восемнадцати - тридцати лет наступает период такой... первобытный. Когда женщина узнает, что значит для нее самой ее тело. В этот период у меня было несколько встреч-жизней, которые я прожила, как бы прожив с этим человеком целую жизнь. А вот романов - не было. Роман - другое, это из области времяпрепровождения. Такого со мной никогда не случалось, и такой стиль взаимоотношений я не признаю. Как не понимаю измен, с обеих сторон - с мужской и женской. Не понимаю измен "просто физиологических", не понимаю измен, приводящих к так называемым "романам" или являющихся их частью.

Очень хочу, чтобы меня поняли. Чтобы мне удалось пройти со своей мыслью между Сциллой и Харибдой - между пошлостью и ханжеством, которым чужда настоящая серьезность в отношении к чему-либо. А я говорю с вами, мои зрители, а теперь и читатели, о серьезных вещах. Романы, гм... Вроде бы это самая естественная для женщины возможность выплеснуть себя, показать себя личностью, неповторимой, единственной. Возможность самовыразиться - вот что. Я все скажу о романах, говоря о самовыражении.

Каждый человек изначально талантлив. Есть внутри каждого такая капсула, как бы "послание потомкам, в двадцать первый век". Но где именно эта капсула в каждом отдельном случае, и каково ее содержание - тайна сия велика есть. Тут уже воля случая, элемент везения: будет ли капсула найдена, вскрыта, и окажется ли правильно истолкована находящаяся в ней записка или ничего этого не произойдет.

Мне безусловно повезло - такая судьба. Я свое "послание" прочитала рано и получила возможность самовыражения, уготованную именно мне. От этого получилась именно та, а не иная жизнь, с событиями, с яркими проявлениями, и внутренними, и направленными наружу.

А ведь часто профессия обрекает человека на очень тяжкий способ существования: встал утром, стиснул зубы - и на восемь часов подверг себя заключению и пытке исключительно ради хлеба насущного. Это беда.

Моя же профессия не заковывает, не требует отказа от себя,- наоборот. Все, что извне пришло и на моем "я" отразилось, поцарапало его или согрело,- все это может быть мной отражено обратно так же, как луч от зеркала. Угол падения равен углу отражения. И душа не заперта насильственно, не должна служить "радиационным могильником": вот Нечто пришло, произвело внутренний эффект - и ушло, потому что есть возможность уйти. Возможность "посылать сигналы обратно", возможность самовыявления и самовыражения - счастливая возможность.

Есть только одно "но". О его существовании узнаёшь с годами. До поры до времени ты живешь в процессе самовыражения, как будто иначе и быть не может. Но сам-то, получается, действуешь на других, чаще всего не спрашивая их мнения. Я - артист, вы - публика, каждый занял свое место по разные стороны рампы. И вот, я самовыражаюсь, а вы...

Нужен ли я? То ли говорю, за чем вы пришли? Стараюсь-то я честно, на совесть. Как актер вхожу в роль, как писатель развиваю мысль, как скульптор воздвигаю монумент. Но мой монумент, может быть, вашего взора не радует, свет вам застит. А я вот, данной мне властью - от искусства ли, от государства ли - воткнул тут свое сооружение, восхищайтесь! Ешьте у меня с руки! Уж я уж, для вас уж, сам попить-поесть забывал, ночей не спал...