Последний день СССР. Свидетельство очевидца. Воспоминания помощника президента Советского Союза - Андрей Серафимович Грачёв Страница 19

Новая стратегия по выводу страны из политического тупика была подразделена на два этапа. Первым стала организация 17 марта Всесоюзного референдума по вопросу о сохранении СССР как «обновленной федерации 1991 года равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности». Такая объединяющая всех формулировка позволила получить одобрение более чем 70 % участников голосования в девяти республиках, согласившихся принять участие в референдуме, включая Россию и Украину.

В этой трудной ситуации такой результат стал безусловным политическим успехом Горбачева, хотя название референдума «общесоюзный» было условным. Оно скрывало тот факт, что референдум бойкотировали 6 из 15 союзных республик (республики Прибалтики, Армения, Грузия и Молдавия), не видевших своего будущего в составе реформированного Союза. Лидер одной из них — Армении — Л. А. Тер-Петросян прямо говорил о том, что воспринимает референдум как «чисто пропагандистскую акцию Центра для укрепления своей власти».

Чтобы сбалансировать очевидное укрепление позиций федерального центра в результате референдума, Ельцин сделал встречный ход, предложив российскому парламенту добавить к вопросу о сохранении союзного государства предложение об учреждении в Российской Федерации поста президента, избираемого всеобщим голосованием. Всем было понятно, кто был ожидаемым победителем таких выборов.

Поддержав это предложение теми же 70 % голосов, российские избиратели дали понять, что не готовы отдать предпочтение ни одному из двух основных соперников. Выяснение отношений между ними на этом этапе закончилось ничьей.

Результаты мартовского референдума, казалось, давали Горбачеву политическую и юридическую возможность быстро заключить новый Союзный договор. Однако эйфория, присутствовавшая в зале Верховного Совета при объявлении результатов голосования «всего советского народа», не должна была затушевать тот факт, что из-за отказа шести из пятнадцати республик в нем участвовать впервые со времени своего создания Советский Союз, не испытав ни военного поражения, ни внешнего вторжения, оказался лишенным значительной части своей территории. «Триумфальный» результат референдума стал де-факто анонсом «второй смерти» Советского Союза.

На пути к новому Союзному договору Горбачеву предстояло взять еще несколько барьеров. Сначала добиться «ратификации» концепции нового союзного государства республиканскими «баронами», рассчитывавшими выторговать за свое согласие на «мягкую» федерацию большую степень автономии. В теории такая формула должна была подтолкнуть «реформированный» Советский Союз на европейский путь, приближавший его к Европейскому союзу.

Новая инициатива Горбачева получила название «Ново-Огаревский процесс» по имени правительственной резиденции, построенной недалеко от Москвы в эпоху Хрущева. Избранная формула «1+9» (позднее она превратилась в «9+1») соответствовала числу республиканских лидеров, согласившихся собраться 23 апреля за столом, накрытым союзным президентом.

Вслед за Ельциным в ней решил принять участие и украинский лидер Леонид Кравчук — оба должны были считаться с тем, что в ходе референдума большинство населения обеих республик однозначно поддержало идею сохранения союзного государства.

Объясняя свою позицию, Кравчук писал в мемуарах: «Несмотря на то что Горбачеву, безусловно, были присущи противоречивость и непоследовательность, он представлял собой залог относительной демократии на советской территории. Реакционные силы, которые рвались к власти, были намного опаснее. Поэтому в интересах участников „ново-огаревских“ переговоров (подавляющее большинство из нас небезосновательно надеялись на быстрое и бескровное обретение нашими республиками независимости) было поддержать Горбачева».

По словам казахского лидера Назарбаева, заявление «9+1», отразившее позицию республик, где было сосредоточено 90 % экономического потенциала страны, являлось «мощной базой для сохранения государства; это была отчаянная попытка исправить колоссальную ошибку 1922 года — заложенное в то время деление страны по национальным квартирам, а не по административно-территориальному признаку».

Соглашаясь, по определению А. С. Черняева, «фактически на свободную конфедерацию», Горбачев понимал уязвимость положений Союзного договора и аморфность структур Центра в новом государственном образовании. На основе этого проекта можно было строить как федеративное, так и конфедеративное государство, но он надеялся в дальнейшем наполнить его политическим содержанием в свою пользу. Пока же подписание нового Союзного договора все же давало реальный шанс на сохранение единого государства, хотя оно уже не должно было быть ни советским, ни социалистическим.

Чтобы добиться результата, Горбачев, по словам его переводчика и помощника Павла Палажченко, должен был каждый раз «доставать из шляпы нового кролика». Перед Верховным Советом он выступал в роли хранителя целостности союзного государства, чей мандат был подтвержден общенародным референдумом. В Ново-Огареве он уже был дирижером оркестра, побуждающим музыкантов настроить свои инструменты на поиск компромисса (для того, чтобы приподнять свой пюпитр над головами остальных участников, он даже добился расширения их состава, добавив к республиканским «баронам» лидеров автономных республик).

Однако уже на первых заседаниях Ново-Огаревского процесса стало ясно, что Ельцин не даст его подписать до выборов президента РСФСР, назначенных на 12 июня. Другое условие, выдвинутое Ельциным, — перекройка всего высшего эшелона государственной власти, начиная с роспуска общесоюзного Верховного Совета, то есть того самого парламента, который должен был ратифицировать предложенный проект договора, и объявление новых президентских выборов. Было очевидно, что соперничество между двумя головами российского орла будет продолжаться и что «9+1» — просто временное перемирие…

«Персональное дело коммуниста Горбачева»

Республиканские лидеры сочли выгодным для себя поддержать союзного президента еще и потому, что он был в сложной ситуации внутри собственной партии: на следующий день после встречи в Ново-Огареве ему предстояло уже в роли генсека выдержать атаки консервативно настроенного большинства участников пленума ЦК КПСС.

К весне 1991 года консервативная часть ЦК пошла в бой против своего генсека с открытым забралом, поскольку партия, как и Верховный Совет, оказались отстранены от участия в Ново-Огаревском процессе. Особое негодование партийных секретарей вызывал тот факт, что ценой за подписание ново-огаревского заявления республиканскими вождями стало исключение из будущего названия союзного государства, вопреки формулировке, одобренной на референдуме, слова «социалистических», замененного на «суверенных» для сохранения одной из трех букв «с» в названии.

По мнению секретаря ЦК и члена Политбюро А. С. Дзасохова, апрельский пленум 1991 года оказался самым скандальным за все годы перестройки. По словам Горбачева, пленум фактически был превращен в «судилище над перестройкой». Члены ЦК устроили настоящую «психическую атаку» на генсека, а выступления некоторых ораторов выглядели как обсуждение «персонального дела коммуниста Горбачева».