Дмитрий Иловайский - История Рязанского княжества Страница 21

Известно, какие глубокие корни в древней России пустило монашество и как быстро с XI столетия начало возрастать повсюду число монастырей. В Рязанском краю было также много обителей, как и в других местах; но очень немногие из них возводят свое происхождение к эпохе дотатарской. Источники указывают только на один Олегов монастырь, который существует до сих пор в 12 верстах от губернского города на высоком обрывистом берегу Оки; глубокою лощиною речки Гусевки он отделяется от того места, где лежал городок Ольгов. Основание обители положено великим князем рязанским Ингварем Игоревичем; он вместе с братьями Юрием и Олегом построил здесь храм во имя Богородицы. При заложении храма с князьями находилось 300 бояр и 600 простых дружинников; князья отдали в мона-{76}стырское владение 9 бортных участков и 5 погостов со всеми угодьями 2*1. Это тот самый Ингварь Игоревич, который в 1217 г. спасся от бойни, устроенной Глебом и Константином. В 1219 г. он окончательно победил братоубийц; очень может быть, что вслед за тем Ингварь выстроил монастырь в благодарность за свое спасение 2**2. К той же эпохе надобно отнести начало Богословского монастыря, если верить одному преданию, которое с ним связано 2***3.

______________

* 21 Акты Ист. I. № 2.

** 22 Последняя догадка встречается в статье "Олегов монастырь." Ряз. Вед. 1855 г. № 9.

*** 23 В монастыре находилась икона Иоанна Богослова, написанная в Царьграде каким-то Гусарем. Когда в 1237 г. Батый приблизился к обители с намерением расхитить ее сокровища, он был устрашен внезапным видением, и удалился, приложив к иконе в знак благоговения герб и золотую печать. См. рассуждение об этом предании у Тихомирова в его Арх. Исслед. (8-10 стр.) Богословский монастырь в настоящее время расположен на правом берегу Оки верстах в 30 выше Ольгова.

Несмотря на внешние признаки благочестия, нескоро обнаружилось в Рязанском краю смягчающее влияние христианства на народную нравственность. Этому благодетельному влиянию мешали многие обстоятельства, при которых складывался характер населения. Мещера, составлявшая главную массу населения, в течение всей русской истории играет страдательную роль, и очень немногими событиями обнаруживает свое существование; зато соплеменная с нею мордва, жившая далее к востоку, издавна является народом с самостоятельною деятельностью и с воинственным, беспокойным характером. В XII и XIII в. финский элемент, по-видимому, только начинал проникаться славянским началом, разумеется, перерабатывая по-своему и значительно искажая это начало. С другой стороны и господствующая часть населения не отличалась привлекательными свойствами. На рязанской украйне характер вятичей, к которым по всей вероятности принадлежало большинство рязанских колонистов, нескоро мог смягчиться при постоянных междоусобиях, при борьбе с соседними княжествами и в особенности со степными кочевниками. Последние также внесли свой варварский элемент в состав рязанского населения. Отсутствие безопасности и беспрерывный страх потерять свое иму-{77}щество, свободу и жизнь, конечно, оказывали неблагоприятное влияние на нравственное и материальное благосостояние народа. Отсюда понятно, почему Рязанское княжество отстало от других в деле образования, и жители его долго отличались дикостью, загрубелостью своих нравов.

Что касается до рязанских князей, то, бесспорно, это самая воинственная и беспокойная ветвь Рюрикова дома, в то же время самая жестокая и коварная; нигде не были так часты нарушение крестного целования, измены и злодейства между близкими родственниками. Разительный пример тому представляет братоубийство 1217 г. 20 июля. Рязанские князья более других забывают о единстве Рюрикова поколения, о целости Русской земли и преследуют только свои личные интересы. Совершенно противоположными чертами характеризует сочинитель сказания о нашествии Батыя рязанских князей, побитых татарами: "Бяше бо родомъ христолюбивыи и братолюбивыи, лицемъ красныи и очима свhтли, взоромъ грозны, паче мhры храбры, сердцемъ легки, къ боярамъ ласковы, къ прihзжим привhтливы и на пированiи тчтивыи, церквамъ прилежны", и пр. и пр. Конечно, в этом панегирике заключено много преувеличения и похвал, которые внушены автору участием к плачевной судьбе князей, а также их щедрым покровительством духовному сословию (автор был священник) и заботливостью об украшении храмов ("о церквахъ Божiихъ велми печашеся"). Но мы не можем отказать ему и в справедливости до некоторой степени: в пользу сыновей Игоря Глебовича много говорит молчание источников о рязанских усобицах между 1219 и 1237 гг., и самое поведение князей в бедственную годину татарского нашествия.

Те неприятные свойства, которые мы заметили в характере князей, отразились и в характере городского сословия, на что имеем летописные свидетельства. Так в 1207 г. Всеволод III, начиная осаду Пронска, хотел вступить в переговоры с гражданами, но в ответ от них получил буюю рчь. В следующем 1208 г., когда он подошел к Рязани с намерением наказать граждан за вероломство против его сына Ярослава, рязанцы прислали ему также буюю рhчь по своему обычаю и, непокорству 2*4. Хотя такой {78} отзыв принадлежал летописцу враждебного рязанцам Суздаля; но мы не можем отрицать его справедливость за недостатком противоположных доказательств. При всей своей жесткости характер рязанцев не был лишен других более привлекательных качеств; таковы неукротимая отвага или наклонность к молодечеству и постоянная преданность своим князьям, т. е. своей самостоятельности.

______________

* 24 Лавр. 182 и 183.

Говоря о населении Рязанской области, нельзя не обратить особенного внимания на княжескую дружину. Количество дружинников в Рязани, по-видимому, было довольно значительное. Князья и в мирное время несколько раз являются в истории, окруженные многочисленною свитою: так, по случаю происшествия в Исадах, говорится, что вместе с шестью князьями "боляръ и слугъ убито безъ числа"; при заложении Ольгова монастыря с тремя князьями присутствовали 300 бояр и 600 простых мужей. Далее, нельзя не заметить, что боярское сословие оказывало довольно сильное влияние на события Рязанского княжества. Это влияние особенно проглядывает в усобицах, а во многих случаях бросает довольно невыгодный свет на самое сословие. При раздробленности уделов и частых распрях князья естественно старались привязать к себе дружинников разными льготами и милостями; но бояре часто злоупотребляли своим правом совета, и, вероятно, из личных целей, поддерживали раздоры князей. Так, по случаю войны между Глебовичами в 1186 г. намекается на бояр, которые их перессорили; далее летопись упоминает о "проклятых думцах Глhба и Константина" замысливших избиение братии. Не знаем, до какой степени простиралось усердие бояр к рязанским князьям во время их борьбы с Суздалем; по крайней мере, мы видим, что они терпеливо разделяют участь последних и вместе с ними томятся во владимирских темницах. Припомним те немногие имена рязанских бояр дотатарского периода, которые сохранились в источниках. Во-первых, наше внимание привлекают несколько тысяцких. Нам известно четверо: один из них Константин в 1148 г. побил многих половцев, спасавшихся бегством; но остальные трое памятны только своею несчастною судьбою. В 1135 г. убит был в Рязани тысяцкий Иван Андреевич по прозванию Долгий. Двадцать лет спустя, то же самое случилось с Андреем Глебовым в рязанском Белгороде; его умертвили ночью родственники. В 1209 г. убит третий тысяц-{79}кий Матвей Андреевич в Кадоме 2*5. Такое убийство тысяцких может намекать на какое-нибудь более общее явление, нежели просто личная вражда. Очень вероятно, что при обособлении Рязанского княжества, дело не обошлось без глухой борьбы между усиливающеюся княжескою властью и такими земскими начальниками, каковы были тысяцкие.- Далее из рязанских бояр упоминаются: Ивор Мирославич, воевода, взятый в плен на берегах Влены; Дедилец и Борис Куневич, которые склоняют владимирцев по смерти Боголюбского призвать на княжение Ростиславичей. На Колакше вместе с князьями попались в плен кроме Дедильца Яков Деденков и Олстин; последнее имя обнаруживает варварское происхождение. Нет сомнения, что варварский элемент был в рязанской дружине сильнее, нежели в других княжествах по близкому соседству с кочевниками. Но кроме этих бледных лиц рязанская старина может указать и на те образцы русских витязей-богатырей, над которыми любит останавливаться народная фантазия. Таков рязанский богатырь Добрыня Златой Пояс (прозвание его, вероятно, указывает на великолепие доспехов). Не находя дома достаточной пищи своему разгулу, он подобно витязям Владимира Красное Солнце, отправляется искать славы в другие концы Руси; является в стане Константина Всеволодовича при Липицах, вместе с Александром Поповичем и Нефедьем Дикуном; а, спустя восемь лет, складывает свою голову на Калке, опять вместе с Александром Поповичем2**6. Сказание о нашествии Батыя рисует перед нами более ясный и поэтический образ Евпатия Коловрата, у которого необыкновенная доблесть соединена с трогательною любовью к родине. То же сказание рядом с вероломным боярином, который известил Батыя о редкой красоте княгини Евпраксии, представляет образец верности и преданности своему князю в образе Аполоницы, дядьки юного Феодора Юрьевича.