Борис Поломошнов - Похвала подлости Страница 21

Его слова были напрасны. Не успел он произнести их, как шпага Бема (заметьте, не кинжал, поскольку Бем — человек чести, доблести и благородных правил, разве мог бы он пойти с кинжалом на безоружного, раненого и престарелого?! — Б. П., Е. П.) пронзила Колиньи насквозь. Другим ударом Беем поразил его в голову. В то же мгновенье десяток шпаг засверкали над головою Колиньи и вонзились в него. Он был весь изранен.

Между тем Гиз ожидал внизу, у балкона, исхода предприятия.

— «Все кончено, Бем?», — спросил он.

— «Все», — отвечал Бем.

— «Выбросьте его тело. Мы хотим посмотреть на него сами».

Колиньи был выброшен. Он не был мертв. Он попытался приподняться, но новый, уже смертельный удар поверг его тело на землю» [59, с. 4–5]. Теперь уже — окончательно. Аминь.

— «В фактах, могущих служить предостережением, недостатка не было. Гугенотам были известны приготовления к резне, они знали, что горожане вооружаются, но они не подозревали, что король (Карл IX. — Б. П., Е. П.) имеет какое-либо отношение к этому. Они ограничились лишь тем, что послали Корнатона к королю с запросом насчет состояния парижан. На совете, собранном после того у адмирала (Гаспара Колиньи. — Б. П., Е. П.), были отвергнуты все те меры которые клонились к охране адмирала, а напротив, было принято вполне предложение Телиньи, требовавшего полной недеятельности, потому что предпринять что-либо в свою защиту значило бы оскорбить искренность короля» [59, с. 14–15]… «Ведь разве мало было того, что сам король со своею свитою и матерью явился к раненому адмиралу (а это была честь, которой удостаивались немногие)? Разве не все слышали торжественную клятву короля отмстить убийцам (королевы Наваррской. — Б. П., Е. П.), не все видели его лицо, опечаленное печальным известием?» (о ее смерти. — Б. П., Е. П.) [59, с. 13].

«Король обращался к Колиньи со знаками самого высокого уважения: «Отец мой», — были его слова, обращенные к адмиралу Колиньи. 21 октября 1571 года произошла встреча короля с адмиралом Колиньи. Король назвал его отцом и обнял трижды. «Я уважаю Вас, — говорил он Колиньи, — я уважаю Вас больше, чем папу» (естественно, римского. — Б. П., Е. П.) [59, с. 11–12]…

После того, как адмирал Колиньи был убит по личному приказу того же самого короля, который незадолго до этого так распинался в своей искренней любви к адмиралу как «к своему отцу», «против Колиньи (посмертно. — Б. П., Е. П.) и его единомышленников (в большинстве своем — тоже уже убитых по тому же поводу. — Б. П., Е. П.) был начат в парламенте процесс. Колиньи был лишен звания дворянина, его имущество было конфисковано (это — как водится! — Б. П., Е. П.), все данные ему звания и отличия сняты, дети его были объявлены крестьянами. Два «сообщника» адмирала Колиньи — Брикемо и Кавань (чудом уцелевшие в ночь св. Варфоломея. — Б. П., Е. П.) казнены. Король присутствовал при этой казни. Была ночь, и он приказал осветить эшафот факелами, чтобы наблюдать за их состоянием и выражением лица» [59, с. 10].

Третий рейх. «Когда нацистское руководство приняло решение о физическом уничтожении евреев, Гейдрих (Райнхард Гейдрих, классический пример головокружительной карьеры энергичного деятеля Третьего рейха: 1931-й год — хауптштурмфюрер (капитан); 1932-й год — оберштурмбаннфюрер (подполковник); 1933-й год — оберфюрер (полковник); 1938-й год — группенфюрер (генерал-майор); 1941-й год — обергруппенфюрер (генерал-лейтенант); с 28-го сентября 1941-го года — имперский протектор, то есть, фактический хозяин Чехии и Моравии; с 27-го мая 1942-го года — экая досада! — труп. Убит двумя чехами. — Б. П., Е. П.) перед самым нападением на СССР в мае 1941-го года создал четыре оперативные группы, которые должны были действовать в зоне боев групп армий «Север» и «Центр» (по одной) и «Юг» (две).

Каждая из них насчитывала до 1200 человек (около 340 солдат войск СС, 150 шоферов и механиков, 90 гестаповцев, 130 полицейских, 50 сотрудников уголовной полиции и 35 представителей СД, а также переводчики, радисты, телеграфисты, управленцы). Их задачи заключались в ликвидации евреев и комиссаров и конфискации всего, что можно было использовать (драгоценности, ценные вещи, обувь, изделия из кожи).

Командовали оперативными группами Штальэккер, Небе, Раш и Олендорф.

Вместе с тем Гейдрих поручил Глобочнику и некоторым другим своим подчиненным отработать и испробовать методику массового истребления евреев. В результате возник первый лагерь смерти Треблинка (в Польше), где для умерщвления жертв использовался отработанный газ двигателей автомашин, направлявшийся в их кузова или специально оборудованные камеры.

Позже все фабрики смерти, крупнейшей из которых был Освенцим (Аушвиц), стали воспроизведением этой первой экспериментальной станции убийств с той только разницей, что они были более усовершенствованы и лучше технически оснащены (в частности, вместо выхлопов автомашин использовался специальный газ «Циклон»).

Запущенный Гейдрихом механизм уничтожения людей работал бесперебойно и после его смерти.

Цифры умерщвленных на фабриках смерти: в Кульмхофе погибло 152000 евреев, в Бельцеке — 600000, в Сосиборе — 250000, в Треблинке — 700000, в Майданеке — 200000 и в Освенциме — более миллиона.

А вот как осуществлялась депортация евреев из Венгрии, согласованная правительствами Германии и Венгрии (курсив — Б. П., Е. П.), весной 1944-го года — по плану, несшему на себе явный отпечаток метода Гейдриха.

Депортация шла якобы в польские гетто, куда ежедневно отправлялись два поезда с 2000 евреев в каждом. Ничего не подозревавшие люди шли спокойно колоннами без всякого сопротивления к назначенным железнодорожным станциям и усаживались в ожидании поезда. Бежать по пути было довольно просто, но лишь немногие воспользовались этой возможностью. После окончания погрузки командование брал на себя офицер немецкой полиции со своей немногочисленной командой. Он получал письменное предписание сопровождать поезд до одной из польских станций, где передавал «груз» ожидавшим его представителям. Колонна с эскортом исчезала в лесу, а пустой состав отправлялся на следующую станцию, откуда возвращался в Венгрию. Так что сопровождавшие его лица не имели ни малейшего представления о судьбе спешно покинувших свои дома людей. Гейдрих заменил применявшуюся вначале резню, вызывавшую ужас и негодование, тихим, лично им разработанным механизмом уничтожения» [85, с. 86–89].

Первый рейх. «В восьми гладиаторских боях, поставленных Августом в течение одного года, участвовали десять тысяч бойцов, которые сражались друг с другом в таких вот полномасштабных битвах. Прислужники в одеяниях Харона кололи павших острыми прутьями, чтобы убедиться в том, что они не притворяются мертвыми, и убивали симулянтов, разбивая им головы молотком.

Другие прислужники, облаченные в одежды Меркурия, утаскивали трупы с поля боя, цепляя их крючьями, в то время как рабы-мавританцы сгребали лопатами окровавленный прах и засыпали арену свежим песком для следующего поединка» [32, с. 423].

Второй рейх. «Относительно Савонаролы и Фра Сильвестро не было даже и спора: они сразу же были осуждены на смерть. Желая, однако, хоть несколько смягчить тяжелое впечатление, какое должен был произвести на всех этот приговор, Ромолино (Франческо Ромолино, епископ Илердский и аудитор губернатора Рима, позднее ставший кардиналом. — Б. П., Е. П.) хотел пощадить жизнь Фра Доменико. Но тут один из присутствовавших горожан заметил, что в лице этого монаха останется живым все учение Савонаролы. «Одним монашишком больше, одним меньше — ведь это решительно все равно, — сказал тогда Ромолино — приговаривайте к смерти и этого» [12, с. 176].

«В эти дни для обсуждения вопроса о приговоре была собрана «Практика» из очень небольшого числа граждан. На ней нашелся только один человек, осмелившийся выступить на защиту Савонаролы, некто Аньело Николини. Он заявил, что ему кажется величайшим преступлением осуждать на смерть человека столь высоких качеств: подобные люди рождаются один раз в сто лет. «Этот человек — говорил он, — мог бы не только весь мир обратить к вере, если бы таковая иссякла, но и оказать ему величайшие услуги в области знаний, которыми он в столь высокой степени обладает. Поэтому, держите его в тюрьме, если уж это надо, но сохраните ему жизнь и дайте ему возможность писать, чтобы мир не лишился плодов его гения».

Ему тотчас же возразили: никто не может положиться на состав будущих Сеньорий. Несомненно, при другой власти монах будет вновь освобожден, и вновь затем будет возбуждать весь город: «Когда все враги истреблены, тогда и война кончена».

Так был осужден на смерть человек, невиновность которого, после всех продолжительных пыток, коим его подвергали, после всех трех судебных следствий, какие велись против него, становилась все яснее и яснее. Такая же участь постигла и ни в чем не повинных двух его товарищей: Фра Доменико и Фра Сильвестро» [12, с. 176–177].