История Бастилии. Четыре века самой зловещей тюрьмы Европы. 1370—1789 - Семён Дмитриевич Ахшарумов Страница 21

там несчастный каноник. Потеряв наконец всякую надежду освободиться из Бастилии иным путем, он согласился наконец указать, где находится перстень. Через два дня после этого перстень красовался на пальце госпожи губернаторши, а Файоль был освобожден. Между тем в Блуа 22 сентября того же года совершилось важное событие. Там по приказанию короля был убит герцог Гиз, а на следующий день – его брат-кардинал. Этим Генрих III думал нанести удар лиге. Действительно, известие об убийстве Гиза, пришедшее в Париж 23 сентября, повергло в отчаяние не только прочих членов лиги, но даже Совет шестнадцати, положение которого в самом деле было ужасное. Гиз был убит, а голова городской администрации и все важнейшие персоны, в руках которых находилась власть, арестованы в Блуа.

Если бы король воспользовался таким положением дел и немедленно явился в Париж или послал туда людей способных, то его власть в этом городе была бы восстановлена, но вышло совсем не то. Уверенный в победе, он бездействовал в течение суток, а когда захотел действовать, было уже поздно, потому что герцогиня де Монпансье в течение этих суток успела пробудить в парижанах мужество и желание мести.

Пораженная горем, она сначала оплакивала гибель обоих своих братьев и не желала вмешиваться в политические дела. Но, когда Бюсси-Леклерк написал ей письмо, в котором уведомлял ее, что Совет шестнадцати в отчаянии, что он всеми силами старался ободрить его, но это ему не удалось, и он покинул совет, объявив, что удаляется в Бастилию, в которой намерен запереться со своим гарнизоном и защищаться против королевской армии, если она туда явится, в герцогине ожила вся ее энергия и пробудилась непреодолимая жажда мести. Мы уже говорили, что Генрих III нанес ей оскорбление, которое она никогда не могла забыть. Теперь же она видела в нем не только своего оскорбителя, но также убийцу братьев. Она особенно любила Генриха Гиза. По получении письма от Бюсси-Леклерка она тотчас же вышла из своего дома и, накинув черный шарф, ходила по улицам Парижа и призывала к мщению. На паперти церкви Парижской Божией Матери она выхватила нож у одного из присутствовавших и воскликнула: «Этот нож, этот нож… я отдам мою жизнь, мое тело, мою душу тому, кто вонзит его в сердце Генриха III – убийцы». При этом на лице ее выражались и гнев, и скорбь, и она была поразительно хороша. При этих ее словах толпа завопила, а изо всех присутствовавших оставался нем и недвижим только один молодой монах – Иаков Клеман. Он, видимо, был ею поражен. Вообще выходка герцогини произвела свое действие; проповедники стали снова громить короля с кафедры, народ возмутился и схватился за оружие, герцог Омальский, двоюродный брат Гизов и единственный католический принц, остававшийся в Париже, был избран главой лиги, а Сорбонна освободила от присяги, принесенной Генриху III.

Главой восстания был Бюсси-Леклерк. В то время герцог Майенский был в Бургундии. Герцогиня де Монпансье, видя, что дело идет успешно, отправилась к нему, чтобы сообщить о положении дел и уговорить его возвратиться в Париж. Все государственные власти, за исключением парламента, были на стороне лиги.

Председатель парламента Ахилл де Гарле хотя и не одобрял убийство Гизов, но все-таки не считал себя освобожденным от присяги Генриху III. Для блага Франции он предпочитал правление этого короля тому правлению, которое желали установить лигеры, и не одобрял их намерения возвести на престол Лотарингский дом, опасаясь, чтобы со временем это не повело к возведению на престол Филиппа II Испанского, а де Гарле, как всякая великая душа и верный патриот, содрогался при мысли о чужеземном владычестве. Почти все члены парламента разделяли его воззрения, так он умел подействовать на них. Он отправил в Блуа Леметра – одного из председателей – под тем предлогом, что хотел от имени населения Парижа просить об освобождении городского головы и эшевенов. Этот Леметр получил от короля секретные повеления относительно парламента. Король вручил ему грамоты, которые парламент должен был занести в свои реестры и опубликовать. В этих грамотах король объявлял, что прощает населению Парижа его бунт и что убиение некоторых лиц и заключение других в тюрьму было заслуженным ими наказанием. Эти грамоты были доставлены первому председателю. На следующий день он должен был передать их парламенту для обсуждения наиболее действенных мер, которые надлежало принять. Бюсси-Леклерк узнал обо всем, что происходило в парламенте, и, явившись в Совет шестнадцати, сообщил об этом. Самые ярые лигеры хотели арестовать членов парламента, но более благоразумные находили это мерой опасной, а потому старались придумать какой-нибудь предлог, чтобы оправдать такое незаконное действие.

Бюсси-Леклерк терял терпение и наконец сказал: «Вам нужен для этого предлог: он представляется. В это самое время в парламенте, без сомнения, идет совещание насчет королевских грамот, которые он должен занести в свои реестры и опубликовать. Сообщим ему сейчас постановление Совета шестнадцати, приглашающее его, согласно декрету Сорбонны, не выставлять более в своих определениях имени короля. Если парламент на это согласится, то нам нечего его опасаться; если же он от этого откажется, как это, наверно, случится, то у нас будет благовидный повод арестовать его».

Большинство членов согласилось на это. Кроме того, было решено арестовать еще некоторых важных персон. Бюсси-Леклерк взялся привести это решение в исполнение и вышел на площадь в сопровождении нескольких соратников. Там уже стояли войска лиги. Бюсси-Леклерк и двое его сопровождающих взяли по отряду и отправились для исполнения данного им приказания. Более других взял с собой Бюсси-Леклерк и отправился в парламент. Один из спутников Бюсси-Леклерка по имени Крюсе быстро выполнил возложенное на него поручение, и через час после того, как он двинулся с площади, имена трех арестованных им лиц вносились уже в тюремную роспись Бастилии. Другой спутник Бюсси-Леклерка – Пьер де ла Рю – отправился в дом президента де Ту.

Услышав, что де Ту нет дома, он этому не поверил и самым тщательным образом обыскал все помещения, даже половину госпожи де Ту. Не найдя нигде председателя, он сказал его жене: «Если вы не объявите сейчас, где скрывается ваш муж, то будете арестованы вместо него». – «Но, милостивый государь, – возразила госпожа де Ту, – мой муж нигде не скрывается, в настоящую минуту он, по обыкновению, заседает в парламенте». Де ла Рю отвечал: «Вчера он был болен, мы это знаем, а сегодня…» Госпожа де Ту возразила: «Сегодня он тоже болен, но считает исполнение долга важнее своего здоровья, а потому отправился на заседание». – «Вы лжете, – грубо парировал де