Юрий Мухин - Третья мировая над Сахалином, или кто сбил корейский лайнер? Страница 23

Но мне удалось посеять сомнения, и как репортер Ма­цумото знал, что должен делать. Его главный редактор по­ручил ему встретиться со мной, чтобы он смог получить для газеты как можно больше информации, и он не мог отка­заться от этого задания. Он должен был стать свидетелем моих усилий определить, правду ли говорили представите­ли JASDF, заявляя, что обломки принадлежат самолетам-ми­шеням. Я буквально ощущал конфликт между его уважени­ем к властям и его обязанностями как репортера. Послед­ние победили. На следующий день он отправился со мной в штаб-квартиру японских воздушных сил самообороны, где связался с офицером штаба.

Капитан М. уже ждал нас. Он был пилотом, временно прикрепленным к штабу. Мацумото уже объяснил ему по телефону о цели нашего визита. Но, к сожалению, у него не было документов о так усиленно обсуждаемых самолетах-мишенях. «Ну мы на самом деле не так часто их использу­ем», — сказал он нам. Я показал ему один из фрагментов с ячеистой структурой, который принес с собой, и спросил, что он о нем думает.

«Может ли это быть обломком от одной из ваших ми­шеней?»

Капитан М. внимательно рассмотрел фрагмент.

«Я не инженер. Я пилот и видел мишени только на рас­стоянии. Но одно я вам могу сказать, наши мишени нико­гда не красятся, а здесь я вижу следы краски. Кроме того, наши мишени используют металлическую арматуру. И, учи­тывая размеры вашего фрагмента, я сомневаюсь, что это часть самолета-мишени. Мы используем их для трениро­вок в стрельбе из пулеметов, которые обычно оставляют множество отверстий. Мы никогда не используем мишени для тренировок в стрельбе ракетами, потому что это было бы слишком опасно для самолета-буксировщика. Поэто­му наши мишени не рассыпаются в воздухе, они сохраня­ют свою обычную форму, даже если под конец они выгля­дят как сита. Я не могу быть абсолютно уверенным, но я не думаю, что этот фрагмент является частью нашей мишени. Для того чтобы быть в этом совершенно точно уверенны­ми, вам нужно, чтобы его изучил производитель».

Затем капитан взял лист бумаги и, сделав набросок са­молета-мишени, протянул его мне. Мы поблагодарили его и вышли.

Мацумото выглядел обескураженным. У нас все еще не было никаких доказательств того, что обломки принадлежа­ли корейскому лайнеру, но мы были совершенно точно уве­рены, что они не могли принадлежать самолету-мишени. За­чем же тогда лгать и говорить, что это часть самолета-ми­шени, если не собираешься скрыть какой-то важный факт? Логика ситуации указывала на корейский лайнер.

Первоначально Мацумото пришел ко мне с намерени­ем написать о моем расследовании одну или две колонки. Неожиданно он увидел все в ином свете. Учитывая усили­вающийся интерес к теме, он сейчас думал о глубокой ста­тье на одном или двух листах или даже о серии статей. За два дня он настолько погрузился в эту историю, что в до­полнение к своей первоначальной статье он сейчас собирал­ся начать собственное расследование.

Предупрежденные объявлением Ассоциации, и другие журналисты стали просить о предварительных интервью. Среди них были два советских репортера, Сергей Агафо­нов, токийский корреспондент «Известий», и Сергей Выху­холев из Агентства печати «Новости». Я решил организовать пресс-конференцию 15 декабря, за два дня до ассамблеи, на которую я пригласил нескольких журналистов, включая двух советских репортеров, представителей Франс Пресс, «Киодо», «Йомиури Симбун» и Мацумото от «Аасахи Симбун».

На пресс конференции пятнадцатого числа Агафонов и Выхухолев вели себя хорошо и были настроены дружелюб­но. Оба отлично говорили по-японски, что сильно упроща­ло дело, поскольку все другие участники были японцами. Они задали ряд вопросов и, казалось, с трудом могли со­гласиться с тем, что советские перехватчики сбили над Са­халином несколько самолетов. Я показал им отчет ИКАО, в котором советские представители заявили, что пленки с за­писями голосов пилотов были сфабрикованы ЦРУ.

«Если советские представители отвергли американскую версию, то это потому, что оригинальная советская версия отличалась от нее, и мне бы очень хотелось на нее взгля­нуть, — говорил я им. — Не могли бы вы передать мой за­прос вашему правительству?» Они рассмеялись и пообе­щали, что попробуют. Я передал им и другим журналистам подборку своих материалов. Агафонов направил их в свою газету, в Москву. Два года спустя его копия материалов по­влияла на решение «Известий» опубликовать серию статей о KAL007.

17 декабря, вновь сопровождаемый Мацумото, я при­был заранее на ассамблею, где к тому времени наблюдалась заметная активность. Телевизионные команды устанавлива­ли свое оборудование и проверяли картинку. Журналисты открывали блокноты и проверяли фотоаппараты. Комната была большой, с рядом низких столов, которые были уста­новлены на матах-татами.

Задняя стена была почти полностью закрыта большой доской, на которой кто-то мелом расписал программу соб­рания с точностью до минуты, с указанием времени, отво­димого каждому выступающему. Мне дали 45 минут в на­чале встречи, чтобы рассказать о результатах моего рассле­дования. Затем в течение 20 минут следовали вопросы, за которыми 30 минут отводилось журналисту Масуо, дирек­тору Группы по расследованию, и 25 минут для Шигеки Сугимото, инженеру JAL, для комментариев по поводу моих находок и выводов. Много времени отводилось на вопро­сы и ответы.

Комната постепенно стала заполняться. Здесь был се­натор Хидейоки Сейя, вице-президент Верхней палаты На­циональной ассамблеи, сенаторы Ден Хидео, Юката Хата, де­путат Шун Ойде и многие другие. Они заняли свои места за низкими столами вместе с представителями Ассоциа­ции. Президент Ассоциации, Масаказу Кавано, сопровож­даемый профессором Такемото и членами Комитета по по­иску фактов, сели на почетном месте, спинами к доске. Со­гласно японскому этикету, почетные гости сидят спиной к самому интересному или приятному виду, который они не могут видеть, если не повернутся назад. Напротив, они име­ют честь быть неразрывной частью этого вида. В итоге вме­сте с опоздавшими к началу представителями прессы, раз­местившимися там, где они могли отыскать свободные мес­та, комната была забита до отказа.

Ассоциация намеренно выбрала комнату с матами-та­тами для своего заседания. Комната того же размера в за­падном стиле, уставленная столами и креслами, не могла бы вместить столько людей. Здесь все сидели на полу за низки­ми столиками. Стиснутые плечом к плечу, присутствующие занимали минимум места. По обычаю, каждый оставил свою обувь в прихожей. Когда посетители в одних носках прохо­дили по татами, раздавался мягкий скребущий звук. Потолок был таким низким, что я мог бы стоя достать его руками, но как только я сел, комната показалась мне собором. Когда все расселись наконец по своим местам, президент Кавано крат­ко представил меня аудитории и дал мне слово.

Мне нужно было сказать о многом, но в моем распоря­жении имелось всего 45 минут. Не так уж много времени, чтобы убедить аудиторию, особенно всилу того, что моя презентация противоречила позиции правительства. Я гото­вил мое выступление на протяжении нескольких дней, мыс­ленно репетируя рассказ о находках.

Я знал, что большинство людей с трудом согласятся с тем, что KAL 007 мог потерпеть крушение не у Монерона, а где-то в другом месте. В газетных заголовках всего мира гибель KAL 007 настолько тесно была связана с Сахалином и Монероном, что это было выгравировано в коллективном сознании. На каждой стадии презентации я должен был с самого начала указывать на каждое несоответствие, неверо­ятность, невозможность, прежде чем мои слушатели начали открывать глаза на факты.

Зная, что наибольшим препятствием для доверия было уважение аудитории к властям, я превознес это чувство ува­жения, сказав, что каждый гражданин должен принимать заявления властей и подвергать их сомнению означало бы демонстрировать гражданское неповиновение. Я забросил приманку и сам же ее и заглотил.

Я упомянул, что, поскольку японское правительство выпустило свое заявление за два часа до американцев, оно должно считаться первым, объявившим миру об исчезно­вении KAL 007. Я подчеркнул явные противоречия между заявлениями Токио (МиГ-23, запуск ракеты до 03.25, исчез­новение в 03.29) и Вашингтона (Су-15, запуск в 03.26.20, ис­чезновение в 03.38). Я предположил, что надлежащее ува­жительное отношение к правительству требует, чтобы мы не считали какое-то из этих заявлений неверным. Давай­те предположим, что оба они справедливы. В этом случае имели место две последовательности событий — перехват, пуск ракеты, гибель самолета, и обе они происходили в ре­альности. Время 03.38, названное Вашингтоном, было даже подтверждено информацией японского правительства, ука­зывающего на то, что в это время был зафиксирован пуск ракеты, за которым в 03.39 последовало исчезновение с эк­ранов радаров какого-то самолета. Более того, вся американ­ская последовательность событий была на ленте Киркпат­рик, которую США получили от японского правительства.