Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814) - Евгения Александровна Прусская Страница 23

французских властей Gazette de Leyde, дорожа своей репутацией и следуя своим традициям, старалась максимально перепроверить поступающую из разных источников информацию. Например, в случае с предполагаемым разладом отношений между Австрией и Россией, газета не только передавала информацию «Из Вены» (от 29.01.1800) о «неожиданном разрыве» странами союзнических отношений и отправке русской армии на родину, но и подтверждала ее с помощью писем, полученных из Франкфурта[204].

В общественном мнении эпохи Консульства вновь возродился интерес к России как к возможному партнеру в торговле и внешней политике. Этот интерес выражался, в частности, в появлении сочинений, посвященных русской литературе и словесности. Переведенные тогда же на французский язык труды о России английских и немецких писателей рисовали гораздо более положительный образ этой державы, чем тот, который сложился в общественном мнении Франции к 1800 г.[205] Не остались, впрочем, в стороне и французские авторы. Всплеск исторической публицистики о России приходится именно на период Консульства: дипломаты, литераторы и путешественники вновь открывали соотечественникам российскую действительность (иногда, правда, как, например, у Ш. Масона, она изображалась в мрачных тонах) и вновь обсуждали идеи, высказанные в предыдущие десятилетия, о необходимости союза с Россией[206].

Официальная точка зрения французского министерства иностранных дел была не единственной, с которой могли ознакомиться читатели, порой и частная инициатива появлялась в газетах весьма «вовремя». В июне 1802 г. на страницах Mercure de France польский эмигрант П. Малекевский настаивал на срочной необходимости заключить с Россией особый договор о черноморской торговле. По его мнению, Франция с помощью своих особых отношений с русским двором и своих сильных кредитных учреждений сможет извлечь для себя немалую выгоду, так как теперь только Россия располагает на Черном море сильным флотом. Вместе с тем польский автор предлагал направить все усилия по налаживанию франко-российской торговли не французскими, а польскими товарами, которые будто бы выгодно доставлять через Украину и Молдавию в черноморские порты и далее во Францию[207]. Наконец, изменился тон сообщений о России в официальной печати: критика суровой военной дисциплины и насмешки над сумасбродствами Суворова и Павлом I остались в прошлом. Теперь газета Moniteur старалась подчеркнуть достоинства русского императора. Публиковалось немало красноречивых статей с одобрением действий царя и его министров, а негативная роль оставалась за Англией, которая в качестве вероломного и лукавого союзника убеждала Павла I «не отказываться от планов окружения Европы, присоединить к владениям в Крыму венецианские острова, даже Константинополь, Мальту, Минорку»[208].

Распад Второй коалиции, действительно, послужил причиной для переговоров между Россией, Пруссией и Англией, но исход их не был предопределен, и потому в прессе появлялись публикации с неожиданными прогнозами: «Утверждают, как сообщает Таймс, что генерал Дюмурье представил императору России план четверного альянса в составе России, Франции, Испании и Пруссии. По этому договору будет предусмотрено, что прусский король будет обладать Нидерландами, Голландией, даже городом Гамбургом, отказавшись от своих приобретений в Польше, а польское королевство будет восстановлено и великий князь Константин, второй сын Павла, станет ее королем, царь уступит ему место великого магистра Мальтийского ордена, французы сохранят Мальту, а Корсику передадут России, что границы Франции будут окончательно установлены по левому берегу реки Рейн… Этот проект очень заинтересовал Павла, который назначил Дюмурье генерал-майором кавалерии и выделили ему пенсион в 10 000 рублей. Дюмурье по поручению Павла отправлен с миссией в Лондон и сейчас уже прибыл в Нижнюю Саксонию»[209]. Смелые «фантазии» журналиста, возможно, были продиктованы из министерского кабинета, дабы скрыть колебания петербургского двора и скомпрометировать миссию Дюмурье[210]. С радостью парижская пресса сообщала весной 1800 г., что, по сведениям гамбургских газет, удача отвернулась от английской дипломатии и Павел более не собирается идти навстречу предложениям лондонского кабинета[211]. Moniteur зорко следил за придворными новостями, приветствуя отставку англофила вице-канцлера Н. П. Панина и провал миссии английского военного представителя в российской столице[212]. Альманах Mercure de France преподносил это событие и временную смену ориентиров в международной политике России как дипломатический переворот, хотя и указывал на личный фактор, т. к. «Панин слишком охотно выполнял просьбы английских коммерсантов»[213]. С нескрываемым удовольствием Moniteur сообщал об отъезде из российской Митавы Людовика XVIII со свитой как о скором и неминуемом факте и об очевидных раздорах между Венским и Петербургским дворами[214]. Газета подчеркивала, что, несмотря на «ужасные предубеждения», которые русский император испытывал раньше по отношению к французам, в своем теперешнем негодовании против австрийцев он готов даже пойти на заключение мира с Бонапартом [215].

Наполеон с первых дней своего правления задумался о возможном союзе с Россией. Такой союз приближал крах Второй антифранцузской коалиции и сулил немало выгод в сфере международных отношений. Первый консул при поддержке Петербурга желал создать антианглийский союз, который бы втянул в свою орбиту государства не только Европы, но и Америки. В этом случае открылись бы перспективы вытеснения англичан из Азии и Индии. Наполеон писал: «Мир с Австрией – ничто, в сравнении с союзом, который смирит Англию и обеспечит за нами Египет». Он размышлял и о разделе Османских владений между Францией и Россией, подчеркивая, что, если Павел направит свои взгляды в эту сторону, их «интересы станут общими»[216]. В подобном заявлении видно то же стремление занять Россию войной подальше от границ Франции, только раньше журналисты писали об этом как о своем желании, теперь же Бонапарт пытался, опираясь на наладившиеся отношения с Россией, реализовать идею на практике.

По-прежнему критическим оставалось отношение к России в лагере республиканцев. Язвительный юмор, гротеск и заявления о «русском варварстве» и «деспотизме» еще долго не исчезали со страниц левой, но уже далекой от прежнего радикализма газеты Journal des hommes libres de tous les pays, которой теперь владел сам наполеоновский министр Ж. Фуше[217]. Здесь сообщали, например, о том, что в России резко уменьшилось число типографий, и подчеркивали, что «так и должно быть в стране, где боятся прогресса просвещения»[218].

Доставалось и русскому императору, провозгласившему себя магистром Мальтийского ордена: газета сообщала о том, что даже друзья по коалиции не желают признавать за православным монархом этого титула, и рассказывала читателям едкие анекдоты о «сумасбродствах» русского царя[219]. Не удивительно, что Бонапарту и его окружению, считавшим заключение союза с Россией важнейшей задачей французской дипломатии, требовались немалые усилия для того, чтобы склонить общественное мнение Франции в пользу подобного изменения внешнеполитического курса страны.

* * *

Основные принципы бонапартистской политики в отношении изображения России и использования устоявшихся представлений об этой стране для достижения