Игорь Васильев - Украинское национальное движение и украинизация на Кубани в 1917–1932 гг. Страница 24

На языковую ситуацию влияли и такие факторы, как военная служба казаков. Уже в конце XIX один из корреспондентов «Кубанских областных ведомостей» сетовал, что в бывшей Черномории уже почти не слышно старинных песен о Морозенко и Сагайдачном. Молодые казаки в полковом строю пели разухабистые песни про какую-то «молодку» (35). Влияла длительная традиция официального делопроизводства на русском языке, русскоязычная школа.

Огромное значение для национальной самоидентификации человека, является то, на каком языке он впервые научился читать и писать (36).

Очевидцы постоянно отмечали относительно высокий уровень кубанских станичных школ. Система образования в Кубанской области быстро развивалась. В 1896 г. появилось 14 училищ, подотчётных директору народных училищ (37). В 1905 – 25 (38). К числу школ, подведомственных управлению епархиальных училищ, в 1896 г. прибавилось ещё 27 (39). В 1898 – 78. Всего в этом году появилось 96 новых школ (40). В 1903 г. четверть кубанских казаков была грамотной (41). В 1909 – около трети (42).

Исследователю А.Н. Забазнову удалось обнаружить интересный документ. Это записка инспектора народных училищ второго района Кубанской области Е. Григорьева. В ней он ёмко характеризует школьное образование на Кубани. «Кубанская дирекция народных училищ по размаху организации всего школьного дела и должной постановке учебно-воспитательной части занимает одно из первых почётных мест в Российской империи» – писал инспектор (43). Конечно же, практически все училища преподавали на русском языке.

Поэтому украиноязычное делопроизводство казалось населению крайне неудобным (44). Тот же комплекс причин вызывал недостаток спроса в кубанских станицах на украинскую книгу (45). Например, ученики 6-ой краснодарской школы хорошо понимали, что на украинском языке можно петь, рассказывать сказки, разыгрывать сценки. Однако они не воспринимали украинский как язык письменной культуры (46). Тем более, что он до 1928 г. не имел четко закреплённой правилами грамматики (47). В 1928 г. молодёжь станицы Ново-Дмитриевской связывала получение образования именно со знанием русского языка (48).

По наблюдению В. Барки, в 20-х гг. XX в. мужчины в станицах разговаривали на балачке – диалекте русского языка, включающем в себя множество украинизмов. Тогда как женщины пользовались диалектом украинского языка, близким к полтавскому (49). Этот диалект фиксируется ещё в дореволюционный период. «Малорусское наречие подверглось значительному изменению, и нельзя почти определить, малоросс говорит или великоросс. Получается какое – то особое наречие, которое можно назвать «кубанским»» – писал очевидец (50). Поэтому зачастую население не видело разницы между украинским и русским языками (51). Многие украинцы считали своим родным языком русский. Таких уже в 1926 г. было около 32 %. В Армавирском округе родным считали украинский язык только 8 % украинцев (52). Даже в Черномории языковые различия мало влияли на взаимоотношения различных сословных групп населения (53).

Наблюдатели неоднократно фиксировали у украинцев этого округа отсутствие стремления к сохранению родного языка (54). В Ейском районе органы управления не раз фиксировали всевозможные «извращения» украинского литературного языка. Они имели место в районной газете, на украинских вывесках, в штампах и бланках (55). Носители кубанского диалекта – «балачки» подчас не достаточно владели русским литературным языком (56). А тем боле – украинским.

Что касается самого диалекта, то он включает в себя обе языковые компоненты, русскую и украинскую. По мнению ряда известных учёных – филологов, таких как С.А. Мызников (Санкт Петербург), О.Г. Борисова (Краснодар), Р.Я. Иванова (Армавир), принадлежность того или иного диалекта к языку определяется национальным самосознанием его носителей. А на Кубани уже в первой половине XX в. оно уже было по преимуществу русским.

По мнению ведущего специалиста в области устной истории кубанцев О.В. Матвеева, информанты в кубанских станицах, как правило, осознают существенные различия между украинским языком и кубанским диалектом (57).

О. Г. Борисовой было установлено, что автор одного из немногих источников по языку коренных кубанцев начала XX в. – «Приговора № 7 станичного сбора ст. Кисляковской» И. Леденецкий был носителем именно кубанского, во многом русифицированного говора, который распространён в станицах региона уже в наше время (58).

Нередко черноморские казаки, зачастую сохранявшие интерес к украинскому фольклору и традициям, уже считали себя русскими по национальности. Так, в доме старожилки станицы Гривенской потомственной казачки М.И. Похитон весела картина «Казак Мамай» и цитаты из украинских народных песен. При этом она говорила, что считает себя русской, а не украинской (59). Казаки-черноморцы переставали отделять Украину от России. «Там русские жили, славяне. Это окраина была рубежей» – говорил об Украине черноморский казак Г.Д. Слюсаренко (60).

Этому способствовало множество причин. Живя за пределами исторической территории Украины рядом с русскими, многие украинцы сами начинали осознавать себя русскими. «Я родом из Полтавской губернии. Отец привёз меня на Кубань восьми лет. По паспорту я сейчас пишусь русским. Я не считаю себя украинцем, так как много лет живу на Кубани» – рассказал Г.М. Губенко, житель г. Кореновска, 1883 года рождения. «Мой отец и мать родом с Украины, а я считаю себя русским, так как родился я на Кубани; ещё называю себя кубанцем; сыны мои русские» – рассказывал И.К. Литвинов, 1874 года рождения из станицы Кирпильской (61). Во многих станицах приезжие украинцы попадали в коренную русскоязычную среду. Иногородних в станице Темиргоевской называли хохлами. «Русские жили, казаки. Казачья станица была» – сообщил старожил станицы П.Е. Кролёв (62). В определённой степени имело место и особое самосознание украинцев Кубани. «Мы не украинцы, мы кубанские хохлы» – воспринимали себя некоторые из них (63). Так же «хохлами» называли себя жители черноморских станиц, которые определяли свою этничность как промежуточную между русской и украинской. «Мы усе хохлы. Не то русские, не то украинцы» (64). В 1931 г. в Краснодаре проводилось обследование предприятий города «на предмет выявления украинцев». По данным обследования, рабочие некоторых заводов говорили, что они «кубанские хохлы» (65). При этом украинцы не чувствовали себя «национальным меньшинством» и не считались таковыми представителями других этносов (66).

Именно с этой спецификой самоидентификации кубанцев столкнулись самостийники и украинофилы, когда в период Гражданской войны 1917–1920 гг. пытались насаждать в регионе украинскую культуру и образование.

В линейных и закубанских станицах (таких, как Холмская, Ильская, Абинская) украинское национально-культурное движение развивалось не слишком активно (67). Оно сталкивалось с существенными трудностями и в ряде черноморских станиц. В станице Кисляковской местное отделение общества «Просвита» развернуло активную работу при поддержке атамана Сердюкова. Однако оно не нашло поддержки своих начинаний в среде местного казачества. Особенное сопротивление встретила инициатива по введению украиноязычного школьного образования (68).

В целом украинское национальное движение представляло из себя различные группы интеллигентов (учителей, кооперативных организаторов), которые старались вести пропаганду в народных массах и добиваться влияния во властных структурах. Последнее удавалось им в гораздо большей степени.

9 августа 1919 г. был издан циркуляр министерства, который предлагал ввести преподавание украинского языка в первых отделениях начальных училищ везде, где будет получено согласие родителей учащихся (69). Но эта инициатива встретила множество затруднений даже в черноморских станицах. Во многих населённых пунктах в условиях гражданской войны не хватало средств на реформы образования. Не на что было покупать новые учебники. Не хватало учителей, знающих украинский язык. Такая ситуация складывалась в станицах Новопашковской, Новоминской, Старотиторовской, Черноерковской, Новотиторовской. Во всех этих станицах, кроме Новотиторовской, преподавание украинского языка всё же планировалось ввести в 1920/21 учебном году (70). Жители станиц Бородинской и Хмельницкой по причине недостатка средств и кадров вовсе отказались от введения обучения украинскому языку (71). При этом в учебных заведениях более высокого уровня, чем начальные училища, преподавание украинского языка не было развито. Например, украинского языка не было в программе гимназии общества «Просвещение», находившейся в станице Старотиторовской (72).

Надо отметить, что население ряда черноморских станиц выступало принципиально против преподавания украинского языка. Так поступило население станиц Старощербиновской, Новороговской, Старолеушковской (73). Сход станицы Голубинской отверг предложение депутата Рады Костенко об введении преподавания украинского языка в местном начальном училище. Представители станицы заявили, что «украинского языка не знают и говорят на общерусском языке» (74). В станице Кисляковской из числа родителей 918 учащихся только 53 пожелало обучать своих детей украинскому языку. Тем не менее министерство просвещения внесло предложение о его преподавании на 1-ом и 2-ом отделениях находившегося в станице Шевченковского училища. При этом только 28 из 78 родителей учащихся поддерживали это предложение. Поэтому союз учителей станицы Кисляковской отверг идею о преподавании украинского языка в училище. Он, включая украинскую активистку М.А. Сердюк, предложил создать для желающих изучать украинский язык отдельную школу (75).