Виктор Безотосный - Все сражения русской армии 1804‑1814. Россия против Наполеона Страница 25

1) приверженность и слепое следование устарелым и застывшим формам прусской линейной тактики;

2) чрезмерное увлечение «фрунтовой» службой и слабая боевая подготовка войск;

3) фактическое отсутствие на тот период организационной структуры полевых войск в боевых условиях;

4) явно неудовлетворительное состояние, а иначе и фактическое отсутствие хорошо отлаженной системы штабного управления.

Нигде за ошибки (а их оказалось слишком много) не приходится расплачиваться так дорого, как на войне, ибо за причинами неизбежно следуют жесткие последствия.

Кто же ответил за допущенные промахи? Высшее командование? Ведь, по сути, виновниками являлись высшие лица, допустившие сражение и так бездарно организовавшие войска и столь же бездарно действовавшие. Ничуть не бывало. В результате Кутузов был награжден орденом Св. Владимира 1‑й степени (один из высших орденов империи), а одна из его дочерей (Дарья) получила фрейлинский вензель. Сам же Александр I отказался получить от Георгиевской думы орден Св. Георгия 1‑го класса (мол, не заслужил высшую полководческую награду – «разделял с войсками опасность, но не командовал ими») и лишь милостиво нашел приличным принять (разрешил вручить ему) орден Св. Георгия 4‑го класса (всего лишь как простому участнику битвы), а затем носил его всю оставшуюся жизнь. Багратион, действительно за умелое руководство войсками, был отмечен орденом Св. Георгия 2‑го класса, великий князь Константин, Милорадович, Витгенштейн и еще десять военачальников (из них пять генерал‑адъютантов) получили третий класс этого ордена, а тридцать два штаб– и обер‑офицеров (из них половина служила в гвардии) были награждены орденом Св. Георгия 4‑го класса. Все гвардейские офицеры (без исключения) за участие в Аустерлицкой битве оказались награжденными орденами, а нижним чинам гвардии раздали по рублю на человека (65) . В общем, все понятно – армия воевала, отличившихся надо награждать и поощрять, а гвардию особенно, не говоря уже о генерал‑адъютантах. Но если читать тогдашние газеты и реляции русских военачальников о событиях 2 декабря 1805 г., то с огромным трудом можно узнать, что русские войска под их командованием потерпели сокрушительное поражение, потери французов на бумаге выглядели куда внушительнее русских, ну а в героизме русских полков в тот день просто не приходилось даже сомневаться.

Общественное мнение возложило всю вину за Аустерлицкий погром на австрийцев, и его негодование против них не знало пределов. Справедливости ради отметим, что от публики скрывали долгое время масштабы катастрофы и правдивую информацию о происшедшем (газетам и тогда верить было нельзя), хотя версия «австрийской измены» не могла получить официального характера. Козлами отпущения за 1805 г. в российской армии сделали генералов с иностранными фамилиями. Вернувшийся из плена в 1807 г. командующий третьей колонны генерал Пржибышевский попал под следствие и по решению Государственного совета в 1810 г. был разжалован на месяц в рядовые и затем отставлен от службы, да командующий второй колонной генерал Ланжерон был, как он написал в своих мемуарах, задержан по службе в прохождении в чинах (на самом деле из‑за нелестного отзыва о нем Буксгевдена). Император приказал составить две реляции о проигранной битве (одну для публикования, другую только для него), а также, по‑видимому, устно дал указание Кутузову «узнать беспристрастную истину относительно до деяний тех высших и нижних чинов, кои в день Остерлицкого сражения покрыли себя бесславием». Но главнокомандующий, как человек заинтересованный в первую очередь в том, чтоб его не обвинили паче чаяния, особо не доискивался до причин, лишь представил списки тех, кто отлучился «от своих команд» под видом легких ранений (66) . В результате из высших чинов по решению суда разжаловали в рядовые генерал‑майора И.А. Лошакова за оставление поля боя и самовольную отлучку от полка в день сражения (в 1811 г. восстановлен в чине) (67) . Всем офицерам Новгородского мушкетерского полка было приказано носить шпаги без темляков, всем нижним чинам полка не иметь тесаков, к сроку их службы прибавлялось пять лет, а вскоре полк был расформирован (68) .

Практических весомых выводов из неудач русскими «верхами» не было сделано, вернее, они только‑только начали задумываться, что с армией далеко не все в порядке. Но в истории российской армии Аустерлицкую битву можно назвать второй «Нарвой». Без этого унизительного проигрыша не было бы и будущих побед. Во всяком случае, стали со всей очевидностью проявляться огрехи и недостатки предшествующего периода подготовки войск и высшего командного состава, необходимость военных реформ.

Политические последствия Аустерлица

Победа Наполеона при Аустерлице стала для него не только личным триумфом, но и решающим событием, завершившим кампанию 1805 г., поскольку именно она привела к полному краху третьей коалиции. Можно сказать, что французскому императору удалось разрубить гордиев узел коалиции. Известие о сокрушительном поражении привело к тому, что Россия и Великобритания решили больше не рисковать своими воинскими контингентами в Ганновере и Неаполе и незамедлительно вывели их оттуда. Неаполитанские Бурбоны вынуждены были бежать на Сицилию, находившуюся под защитой английского флота. Пруссия, уже готовившаяся вступить в войну на стороне союзников, сразу же резко поменяла свою позицию. Прусского посланца графа Х.Г.А.К. Гаугвица Наполеон сознательно заставил долго ждать аудиенции, а когда она состоялась, прусский дипломат вместо вручения ультиматума (как было условлено Потсдамским договором) поздравил французского императора с впечатляющей победой (по словам Наполеона, «фортуна переменила адрес на поздравление»). Фактически ультиматум к Пруссии предъявил Наполеон (или война, или тесный союз) и 3(15) декабря тут же заключил с Гаугвицем договор в Шенбруне об оборонительном и наступательном союзе. Причем Пруссия уступала территории герцогств Клеве, Ансбах и княжества Невшатель, но присоединяла к себе владения, принадлежавшие английскому королю, Ганновер и Лауэнбург. Подобная комбинация вбивала клин и в до того непростые англо‑прусские отношения, что явно было выгодно Франции. Наполеон очень удачно сыграл на алчности и близорукости прусского кабинета и просто перекупил его ценою старинной вотчины английских королей – Ганновера. Расчет был сделан на «прусскую жадность», и она победила, получив в «залог» Ганновер. С необыкновенной легкостью Пруссия поступилась честью и обменяла новое земельное владение на торжественное обещание своего монарха Александру I, скрепленное у могилы Фридриха Великого. Бесспорно, лично Гаугвиц, как государственный деятель, проявил в тех непростых условиях просто чудеса изворотливости, лишний раз доказав, насколько политика может быть лживой и двуличной в зависимости от обстоятельств, а уж прусская дипломатия точно.

Но и Наполеон, не утративший природной корсиканской хитрости, заключив союз с Пруссией, быстро вывернул руки уже побежденной Австрии, оказав на нее давление этим договором. 14(26) декабря между Францией и Австрией был заключен Пресбургский мир, по достаточно жестким условиям которого Австрия лишалась всех своих территорий в Германии, отдавала Тироль, Венецианскую область, Истрию и Далмацию, т. е. теряла шестую часть своих подданных (4 млн человек). Причем все территории переходили во владение союзников Франции – Италии и южногерманских государств. При этом Бавария и Вюртемберг по воле Наполеона становились королевствами, как было сказано в 33‑м бюллетене Великой армии, «за их дружбу и преданность к нему». По сути, это означало и полную потерю всякого влияния Габсбургов в германских делах, где они доминировали в течение последних 300 лет. Мало того, шестнадцать германских государств 12 июля 1806 г. образовали Рейнскую конфедерацию, протектором которой был провозглашен Наполеон. Поэтому вскоре император Франц отказался от титула императора Священной Римской империи Германской нации, отлично понимая, что реально эта империя уже не существовала, он остался всего лишь императором австрийским.

Все это свидетельствовало о резком изменении ситуации на европейском континенте и новом соотношении сил. Роль французской империи неизмеримо возросла. Это были прямые последствия Аустерлица. Косвенным свидетельством этого стала активная семейная матримониальная политика Наполеона – брачные альянсы его родственников с августейшими коронованными особами, потомками древних домов Германии и Италии. По словам русского историка С.С. Татищева: «Старая монархическая Европа беспрекословно признала братьев его королями, родственников и слуг – владетельными князьями и герцогами. Древние династии вступали в брачные союзы с членами его дома» (69) . Наполеон в первую очередь решил женить своего пасынка Эжена Богарне (вице‑короля Италии) на баварской принцессе Августе‑Амалии. Правда, принцесса уже была обещана баденскому наследнику. Но это препятствие скоро устранили (территориальные приращения и новый королевский титул Баварии), и брак быстро состоялся 14 января 1806 г. Чтобы не обижать баденского наследника Карла, все‑таки нужный и завидный жених, ему в жены предложили Стефанию Богарне (племянницу Жозефины и приемную дочь Наполеона), и тот не отказался. Чуть позже Жером, младший брат Наполеона, по его настоянию женился на дочери вюртембергского короля Екатерине. Таким образом, военно‑политический союз Франции с тремя главными государственными образованиями Южной Германии (Баварией, Баденом и Вюртембергом) оказался подкреплен и брачными узами. Именно через эти обласканные им государства Наполеон добивался усиления французского влияния в германских делах, доказывая, насколько выгоден союз с ним, и в то же время благодаря своим сателлитам последовательно извлекал преимущества из последних побед. Прямым следствием Аустерлица стало объявление в 1806 г. двух братьев Наполеона королями: Жозефа королем неаполитанским, Луи – королем голландским. Французскому императору, почувствовавшему вкус к монархическому устройству Европы и желавшему надеть короны на всех родственников, трудно было сохранить чувство меры. Это только добавило ему потенциальных врагов. Подобные шаги (создание новых тронов) вряд ли способствовали успокоению феодальной Европы, ее представители могли только негодовать, испытывать страх за свое будущее и лишь надеяться, что новое передвижение пограничных столбов не коснется лично их.