Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней Страница 25

Королевы раннего Средневековья обращались к яду, руководствуясь мотивами, относящимися как к сфере эмоций, так и к сфере политики. В те далекие времена королевский замок являлся одновременно и пространством дома, и структурой управления; страсти и власть находились в неразрывной связи. Злодеяние замышлялось против того, кто мешал удовлетворению желаний и амбиций, против ненавистного оскорбителя. Королева, составлявшая неотъемлемую часть семьи, как правило, травила или подстрекала к отравлению кого-нибудь из близких: постылого мужа или неудобного деверя, иногда даже стеснявшую ее мать. Именно последний случай имел место около 526 г. Амаласунта, дочь Теодориха I и Авдофледы, отравила свою мать, поскольку та противилась ее браку с неевободным претендентом.

Еще чаще причиной применения яда против королей становился незавидный статус женщин в верхних слоях германского общества. Очень часто они оказывались в положении брошенных жен или должны были мириться с соперничеством подруг своих супругов, женщин более низкого происхождения. Королевы тревожились за политическое будущее своих сыновей, которому угрожало наличие у монархов многочисленных детей от разных союзов. Так, около 560 г. Маркатруда, супруга бургундского короля Гунтрамна, отравилаГундобада, сына короля от первого брака с женщиной более низкого ранга. В то же время королевские жены могли испытывать недобрые чувства к мужьям, за которых их выдали насильно в целях укрепления мира и союза со вчерашним врагом. Та вестготская принцесса, которую подозревали в приготовлении яда для ее супруга, сына короля вандалов, перед этим терпела его дурное обращение. Розамунда, отравившая в 573 г. Альбоина, ненавидела своего мужа, потому что тот убил ее отца.

Впрочем, бывало, что королевы совершали или заказывали убийство с помощью яда, не имевшее ничего общего с семейными делами. Таким образом они ввязывались в политическую борьбу, пытаясь узурпировать власть (как полагал Григорий Турский) или действуя в соответствии с политическими обыкновениями, в ту пору открывавшими возможности возвышения перед женщинами (согласно тезису Ниры Пансер). Как бы то ни было, их жажда власти наталкивалась на препятствия. В тех случаях, когда таковыми становились мужья, обычно появлялся яд. Сообщник Розамунды Гельмигис рассчитывал заменить Альбоина в качестве мужа и монарха. Однако королева решила отравить любовника именно для того, чтобы править самой. Такая же жажда власти обуревала и старую Брунгильду, когда она велела приготовить сильный яд для своего внука Теодориха Австразийского. Неудавшееся отравление святого Самсона Дольского супругой бретонского короля свидетельствует не только о коварстве дочерей Евы. За этим преступлением могла стоять враждебность к возраставшему влиянию прелата, и даже ненависть язычницы. Фредегонда, отравившая епископа Кутанса Ромахара, язычницей не являлась. В данном случае налицо именно стремление уничтожить авторитет, способный вести эффективную пропаганду против преступного режима.

Итак, veneficii, которые совершали королевы, обусловливались в большой мере политическими мотивами. Обращение к яду объяснялось, во-первых, непрочностью их положения и необходимостью укреплять его любыми средствами, а во-вторых, стремлением, несмотря ни на что, играть значительную роль. Следует отметить, что в подобных ситуациях женщины становились не только убийцами, но и жертвами. Всегда существовал риск быть отравленной соперницей. Третья жена Гунтрамна Австригильда, страдая дизентерией, считала себя жертвой отравления.

Наконец, следует принимать во внимание негативные последствия частой смены жен, практиковавшейся германскими королями. Их высокая матримониальная активность объяснялась необходимостью политических союзов и потребностью в потомстве. Ставшую ненужной королеву неудобно было просто грубо прогнать, не выдвигая никакой причины. И тут очень полезным становилось обвинение в попытке отравления. В самом деле, существование подобного злодейского плана одинаково трудно как доказать, так и опровергнуть. Некоторые из вышеприведенных примеров являют собой именно такие случаи. В 440 г. дочь вестготского короля отослали к отцу покалеченной, т. е. негодной к повторному браку, на том основании, что она будто бы готовила отравление. Франкская принцесса Гундеберга в 626 г. была изгнана королем лангобардов под тем же предлогом, однако она сняла с себя вину с помощью судебного поединка. Мы не знаем, принял ли вновь оправданную королеву ее супруг Хароальд. Но в любом случае данная история показывает огромную уязвимость германских принцесс, выдававшихся замуж за соседних королей. В замках супругов их воспринимали как чужих, вследствие чего там легко возникали самые худшие подозрения на их счет.

М.Пайе, автор довольно посредственной книжки «Кинжал и яд», вышедшей в 1995 г., не слишком Удачно сделал центром своей интриги правление Карла Великого. На самом деле в источниках по политической истории германцев с 686 и 876 гг. практически отсутствуют отравления. И похоже, что этот странный феномен объясняется не только фактором случайного отбора дошедших до нас памятников. Имеется лишь одна история, относящаяся к 802 г., которая касается островных англосаксонских государств. Имеется также относящийся примерно к 81О г. слух о том, как лангобарды будто бы отравили луга, дабы помешать продвижению войск Карла Великого. Притом, с одной стороны, речь могла идти об уничтожении не столько людей, сколько животных, а с другой стороны, передавший эту историю Агобард Лионский сам сомневался в ее истинности. Употребление яда в политической борьбе возобновилось с упадком каролингекого государства, когда граф Бозон, маркиз Прованса, не принадлежавший к роду Каролингов, попытался узурпировать королевский титул. В дальнейшем вплоть до конца Х в. оружие отравления, пусть умеренно, но использовалось в политике, или, по крайней мере, о нем писали средневековые авторы.

Период с середины VII в., когда начался упадок Меровингов, до середины VIII в., когда утвердилась династия Каролингов, отнюдь не был мирным для франков. Однако в противостоянии могущественных претендентов на должность майордома, становившегося настоящим носителем власти, в распрях между нейстрийской и австразийской семьями, имевших привкус кровной мести, в ссорах между

Пипинидами — отравления, видимо, не использовались. Лилась кровь, а не яд. Единственный случай, в отношении которого можно сомневаться, — это козни тещи Карла Мартела Плектруды против зятя. Королей Меровингов очень часто отстраняли от власти, но при этом лишали их всего лишь шевелюры, а не жизни, постригая в монастырь. Восшествие на престол в 751 г. новой династии также не сопровождалось уничтожением низложенного Хильдерика 111 или насилием над ним. Бывший король умер в 755 г., и это событие осталось незамеченным. Бесполезного короля лишили власти, и Церковь узаконила передачу преетола Пипину Короткому. Потомки Хлодвига не имели никакой поддержки, так что новым хозяевам франкского мира совершенно незачем было организовывать тайное уничтожение Хильдерика.

В правление Пипина складывался порядок династической стабильности. Освященная Церковью королевская власть приобретала сакральный характер. В то же время политическое противостояние в эпоху Каролингов не прекращалось. Наследники оспаривали друг у друга владения, совершались военные походы в Аквитанию, земли лангобардов, Испанскую марку, языческие земли на Востоке. Власти вновь и вновь приходилось противостоять упорным противникам. Однако ни в военных кампаниях, ни в семейных распрях яд не применялся, хотя политические нравы вряд ли сильно изменились со времен прежней династии. В ходе многочисленных Династических споров: между Карлом Великим и его братом, между наследниками Людовика Благочестивого — использовался исключительно меч, а не яд. В период борьбы между внуками императора: Лотарем, Людовиком и Карлом — в ход пускали исключительно холодное оружие; яд оставался в стороне. Между тем сама личность баварской принцессы Юдифи, супруги Людовика Благочестивого, обладала всеми чертами классической отравительницы. Ее обвиняли в колдовстве с целью подчинения себе воли супруга, подобно библейской Иезавели.

Является ли отсутствие упоминаний об отравлениях следствием исчезновенияяда из общественной жизни и представлений людей? Разумеется, нет, и молчание источников, таким образом, выглядит совершенно загадочным. Императорское законодательство, церковные каноны и ритуалы покаяний, непреложно свидетельствуют, что vene/Icii оставались весьма прочно укорененным явлением. О них шла речь в каролингской версии Салического закона. Церковь квалифицировала эту практику как пережиток язычества, который нужно безжалостно давить. В 850 г. состоявшийся в Павии Синод епископов констатировал распространенность практики колдовства и отравлений (veneneriae) в окрестностях города и приказывал начать ее преследование. Он сформулировал репрессивный закон с целью христианизации и очищения общества. Сведения об использовании ядов не могли исчезнуть и из сознания образованных людей, которые сохранили для нас память о прошлом, тем более что так называемое каролингское Возрождение состояло в возвращении к античным текстам, в которых так много историй об отравлениях. Автор «Жизни Карла Великого» Эйнгард, беззастенчиво восхвалявший императора и приписывавший ему достоинства Августа, широко черпал из Светония. И тем не менее ни он, ни Нитхард, писавший о борьбе сыновей Людовика Благочестивого, ни хроники, составлявшиеся в крупных монастырях империи, ничего не говорили об отравлениях.