Коллектив авторов - Африка. История и историки Страница 25

Оставаясь детьми своего народа, африканские интеллигенты не считали, что следует огульно отказываться от всех традиций и целиком уподобиться европейцам, отличаясь от них лишь цветом кожи. Отнюдь нет. Среди них царило убеждение, что африканцы должны взять лучшее, что есть в европейской цивилизации, но при этом и не отказываться от того, что было, по их мнению, положительного в образе жизни их предков еще в доколониальный период. Подобного взгляда на будущее развитие африканских народов придерживался, в частности, известный журналист, издатель первой африканской газеты Южной Африки Дж. Т. Джабаву. В своем выступлении на Всеобщем конгрессе рас, проходившем в Лондоне с 26 по 29 июля 1911 г., он отмечал, что африканцы «обладали политической организацией и системой поддержания законности и правосудия, выглядевшими подчас более развитыми, чем созданные древними европейскими цивилизациями». Джабаву выступал за постепенное эволюционное развитие африканского общества и в подтверждение своей точки зрения приводил слова священника У. Стида, выражавшего глубокое сожаление, что африканцам не позволили самим выбрать из европейской цивилизации те достижения, которые в наибольшей степени соответствовали их уровню развития. Современное индустриальное развитие Южной Африки виделось Джабаву как одна из главных причин упадка морали и нравственности среди африканцев[197].

Молема также отмечал преимущества традиционного уклада жизни банту в сравнении с капиталистическим обществом: «При племенной системе банту за услуги не надо было платить, пока где-либо в деревне или во владениях племени была еда, никто не голодал, так как богатые свободно делились с теми, кто нуждался, едва ли осознавая, что они давали милостыню, по крайней мере не более, чем бедные представляли себя объектами благотворительности… Сочетание и противопоставление капитализма и пауперизма, конкуренции и отчаяния, синекур и изнурительного труда, вычурности и убожества было невозможны в политической системе банту. Индивидуализм, как он понимается в Западном мире, не мог процветать. Гражданским законом был коллективизм, коммунизм и истинная форма социализма являлись господствующими принципами и руководящим правилом»[198].

История и художественная литература

Наиболее ярко особенности формирования исторических представлений африканских интеллигентов и просветителей проявились в художественной литературе, которая получила мощный толчок в своем развитии в первой трети XX в. И не случайно, что наиболее известные и важные произведения этого периода были написаны в жанре исторической художественной прозы. Речь идет прежде всего о произведениях трех крупнейших африканских авторов Южной Африки начала XX в.: Томаса Мофоло, Джона Дубе и Соломона Плааки. Хотя они и принадлежали к разным этническим обществам – басуто, зулу и тсвана, – у них было много общего в происхождении, воспитании и сфере занятий.

Все трое вышли из среды воспитанников миссионерских станций, получили современное образование, занимались активной общественно-политической деятельностью: издавали газеты, принимали участие в создании политических организаций африканского населения в Южной Африке. Так, Дубе стал первым президентом Южно-Африканского туземного национального конгресса (АНК с 1923 г.), а Соломон Плааки секретарем этой организации. Даже в их творчестве явственно прослеживаются общие черты: они посвятили свои произведения одному периоду южноафриканской истории – мфец’ане/дифаг’ане в конце 1810-х – в 1820-е годы, когда южноафриканские народы прошли через череду потрясений и масштабных конфликтов, изменивших этническую и социально-политическую ситуацию во всем регионе к югу от реки Замбези.

Знаменательным фактом является то, что они обратились к литературному творчеству примерно в одно время. Томас Мофоло завершил работу над своим романом «Чака» («Tshaka») примерно в 1909–1910 гг., но опубликован он был лишь в 1925 г., роман Дубе «Слуга Чаки» («Insila kaShaka») был опубликован в 1930 г., в этом же году вышло произведение Плааки «Мхуди» («Mhudi», роман был написан к концу Первой мировой войны). Эти произведения стали классикой южноафриканской литературы и вместе с тем оказали огромное влияние на весь комплекс представлений африканцев о своем прошлом. В исторической прозе Мофоло, Дубе и Плааки явственно прослеживается влияние европейской культуры: в сюжетной линии, характере героев, моральных оценках и т. д.

В оценках исторических событий для них свойственен провиденциализм – представление о неизбежности воздания за причиненное зло и вмешательстве высших сил в течение земных дел. Так, Плааки, будучи религиозным человеком, искренне верил в идею божественной справедливости. Красной нитью через его роман проходит идея, что каждый получает воздаяние в жизни по заслугам, согласно своим делам. В романе «Мхуди» большое внимание уделяется всевозможным знакам, предрекающим скорое возмездие ндебеле[199] за прошлые преступления. Это и комета Галлея, появление которой интерпретируют как дурной знак для Мзиликази и его подданных, и предсказания прорицателей, которые вещали о наступление времени тяжелых испытаний и многих смертей, прежде чем ндебеле снова обретут покой[200].

Крушение державы Мзиликази, правителя ндебеле, имеет в романе Плааки и другой важный подтекст. Если власть ндебеле, основанная на насилии и порабощении, пала, что Плааки рассматривал как волю Провидения, то и господство белых в будущем также может быть свергнуто. Хотя эта идея нигде в романе напрямую не высказывается, она вытекает из самой логики развития событий – угнетение противно основам мироустройства, оно не может продолжаться вечно.

Подобные же мотивы мы можем встретить в романах Мофоло и Дубе. Они дают крайне негативные оценки правлению Чаки – создателя зулусской державы. Он выступает у них кровавым тираном, получающим наслаждение от убийства. У Мофоло Чака фактически продает свою душу дьяволу ради достижения могущества и подчинения всех окрестных народов. Убийство становится для него жизненной потребностью[201]. В соответствии с идеей неизбежности воздаяния на тех, кто творил жестокость, обрушивается неотвратимая кара. У Плааки – это разгром и изгнание ндебеле, у Мофоло и Дубе – смерть Чаки.

В произведениях африканских авторов явственно прослеживается влияние европейской литературной традиции. На Плааки большое влияние оказал Шекспир. Он даже осмеливается на прямое заимствование дилеммы из «Гамлета»: быть или не быть (to be, or not to be)[202]. И дело здесь не только в том, что он был поклонником творчества великого английского драматурга, ценителем художественной стороны его произведений. Не меньшее значение для него имело то, что он находил в произведениях Шекспира параллели с тем культурным универсумом, в котором жили тсвана. И, как указывает биограф Плааки Б. Виллан, в этом не было ничего удивительного, так как и Шекспир, и Плааки принадлежали по рождению к доиндустриальному миру и мыслили в схожих категориях: родства, власти рока, религиозных предрассудков и т. д.[203] В свою очередь в романе Дубе исследователи усматривают влияние английской приключенческой литературы, прежде всего Хаггарда[204].

Одно из главных предназначений ранней африканской исторической прозы – показать, что африканцы обладали своей собственной богатой историей. Южноафриканская литература начала XX в. была почти исключительно европейской. А значит, места для описания прошлого африканских народов в ней просто не находилось. В лучшем случае об африканцах упоминалось как о противниках белых. Европейцы рассматривались в качестве носителей цивилизации и прогресса, а коренное население – как погрязшее в невежестве и варварстве и не имевшее своей собственной истории.

Африканские авторы пытались показать, что течение южноафриканской истории определялось отношениями среди самих африканцев, а не только вмешательством белых. Поэтому они создают поистине эпические образы своих героев, вкладывают в их мысли и деяния поистине грандиозные замыслы. Чака у Мофоло и Дубе, Мзиликази у Плааки по сути вынашивают планы по созданию континентальных империй. Описание сражений в романах принимает форму эпических битв. Авторы не скупятся на краски при описании творимых жестокостей и понесенных жертв. Правители прошлого, как Чака и Мзиликази, это не только жестокие тираны, но и государственные мужи. И хотя читатель не мог не содрогаться, узнавая об этих событиях прошлого, у него неизбежно должно было формироваться представление о величии собственной истории.

Показательно мнение Т. Д. Мвели Скота о характере правления Чаки, традиционно рассматривавшегося в литературе как кровавый деспот и тиран: «Что Чака, подобно Вильгельму Завоевателю, был великим человеком, не должно ни у кого вызывать сомнения, и утверждать, что он был жестоким королем, – худший комплимент, которым можно отплатить человеку, распахавшему девственную землю и основавшему нацию»[205]. Подобный взгляд на личность великого правителя зулусов не случаен. Даже у Мофоло, в чьем романе Чака изображается охваченным демоническими силами, признается его историческая роль. Мофоло сравнивает копье с мотыгой, с помощью которой Чака, подобно земледельцу, возделывал свое королевство[206]. В свою очередь Мг’айи склонялся к заключению, что жестокость и бесчеловечность Чаки были сильно преувеличены, а заслуги намного превосходят все негативные стороны его правления[207].