Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски Страница 25

По мнению Гернета, неудачные названия первых советских криминологических кабинетов создали им на Западе репутацию, прямо противоположную их истинной сути, да и сути криминологических исследований в СССР — они якобы намекали на связь этих организаций с ломброзианским подходом, сосредоточенным прежде всего на личности преступника. Гернет подчеркивал, что Государственный институт, что явствует из его названия, напротив, делает акцент на изучении преступности, а не преступников. Тем самым он выполняет важнейшую функцию исправления международной репутации советской криминологии и ознакомления всего мира с советскими криминологическими принципами. То, что Гернет подчеркивал «правильность» позиции Государственного института, свидетельствует, помимо прочего, о разногласиях между центром и местными криминологическими организациями в вопросах оптимальных методов и направлений криминологических исследований (социологический в противоположность биопсихологическому), равно как и о непрекращающихся спорах по поводу сути «советской» криминологии.

В штат Государственного института приглашали сотрудников разных специальностей, из разных организаций, — важен был интерес к криминологии. Среди сотрудников было много специалистов, научная работа которых была связана с преступностью или преступниками. До революции они работали врачами, психиатрами, статистиками, социологами, юристами, антропологами, пенологами, судебно-медицинскими экспертами. Часто совмещали работу с преподаванием или исследовательской деятельностью в университетах и специализированных вузах[138]. В деятельности Института участвовали студенты юридических факультетов, в итоге некоторые из них и сами стали ведущими сотрудниками. Были среди них также представители органов власти или институтов, непосредственно связанных с законодательной системой, заключенными и психиатрическими заболеваниями[139]. Практическая ориентированность криминологии подталкивала даже неспециалистов к участию в деятельности Государственного института, а значимость Института для важных вопросов социальной политики обеспечивала участие многочисленных чиновников и юристов в обсуждении тенденций в сфере преступности. Эти люди не занимались научными исследованиями в области криминологии и вносили весомый вклад не столько в ее теоретическое развитие, сколько в практическое применение. Привлечение к работе специалистов самого разного толка, сотрудников правоохранительных органов и прокуратуры свидетельствует о том, какое большое значение придавалось в 1920‑е годы изучению преступности, равно как и о широте охвата этой дисциплины. Государственный институт, собравший под своей эгидой профессионалов и чиновников самого разного толка и опыта, стал форумом для профессионального и кадрового взаимодействия, причем у него имелся явственный потенциал к созданию поля для свободного обмена идеями.

Государственный институт быстро превратился в главную советскую организацию по проведению исследований в области криминологии. В силу поддержки со стороны четырех важных комиссариатов, Институт имел значительные преимущества перед другими криминологическими организациями. Широкие полномочия позволяли его сотрудникам исследовать самые разные причины и факторы преступности с самых разных сторон, а его положение центральной организации позволяло расширять влияние и задействовать ресурсы по всей стране. Кроме того, поскольку в Институте поощряли различные подходы к криминологическим исследованиям, среди сотрудников сохранялась множественность методологических подходов, хотя и провозглашался «советский» подход к изучению преступности.

При этом научная деятельность и задачи Государственного института неизменно оставались в рамках советского государственного устройства. Институт полностью зависел от доброй воли советского руководства и от доброго расположения его комиссариатов. При том, что усилиями Государственного института и других криминологических организаций сложилось своего рода чувство профессиональной идентичности, практическая ориентированность криминологических исследований и разнообразие специалистов, занимавшихся исследованиями преступлений, препятствовали развитию криминологии как однородной дисциплины, в связи с чем только усиливалась ее зависимость от государственного патронажа — нужно было постоянно обосновывать необходимость ее существования, а кроме того, это делало ее особенно уязвимой к изменениям идеологических приоритетов государства. В итоге несовместимость разносторонних подходов к криминологии со сталинской идеологией, в совокупности с изменениями в составе комиссариатов и целей режима к концу 1920‑х годов, сделало продолжение исследований в области криминологии — в том виде, в каком это замышлялось сотрудниками Государственного института, — невозможным.

Заключение — криминология и гражданское общество

Сделав криминологию частью центрального государственного аппарата, Государственный институт легитимировал изучение преступности и доказал его значимость. После этого профессионалы из разных городов начали создавать собственные криминологические организации. Например, в 1926 году специалисты из Казани подали просьбу в Совнарком о поддержке создания Татарского криминологического кабинета. Пользуясь теми же доводами, с помощью которых обосновывалась деятельность Государственного института, они подчеркивали важность изучения преступности как в центре, так и на местах. Признавая, что учреждение Государственного института стало важнейшим шагом в исследовании преступности, они отмечали, что уровень научной работы в области исследования преступности остается в Татарской республике неудовлетворительным. Кроме того, говорилось в просьбе, криминологический кабинет в Казани будет помогать государству, снимет с него часть финансового бремени по содержанию заключенных, поскольку будут выработаны более рациональные пенитенциарные и уголовные меры. Казанская группа пошла даже дальше — ее представители заявили, что НКВД Татарской республики совместно с НКЮ и представителями обоих комиссариатов, а также университетов, включая местного криминолога Б. Н. Змиева, активно участвовавшего в деятельности Государственного института, уже создали в Казани криминологическую организацию. Авторы просьбы уточняли, что казанская организация уже ведет научную деятельность и финансирования из Совнаркома просит только для расширения уже существующих начинаний[140]. НКВД РСФСР поддержал просьбу казанцев, подтвердив, что у Государственного института нет планов по открытию филиала в Казани, а кроме того, что, в связи со сложившимися в Татарской республике условиями, преступность там носит особый характер, борьба с ней требует многогранного подхода, для ее изучения необходимо создание специализированных организаций и НКВД Татарской республики относится к этому плану с одобрением[141].

Хотя сведений о том, к чему привел этот запрос, не сохранилось, да и свидетельств о криминологической деятельности в Казани очень мало[142], но сами по себе попытки создания Татарского криминологического кабинета свидетельствуют о том, насколько важны были государственное одобрение и финансирование для криминологических организаций, а также говорят о стремлении криминологов найти заказчиков для создания подобных кабинетов. Приводя те же доводы, что и Государственный институт, и подчеркивая свое с ним единомыслие, казанские криминологи напрямую связывали свою деятельность с целями и задачами центральной организации. Более того, специалисты по преступности демонстрировали немалую ловкость во взаимодействии с советской бюрократией и в умении занять официальный участок, на котором они могли бы заниматься своей профессиональной деятельностью. В результате к середине 1920‑х годов в крупных городах по всем республикам СССР были созданы новые криминологические организации, в том числе в Баку, Тбилиси, Киеве, Харькове, Одессе и Минске; они функционировали достаточно автономно от Государственного института, но при этом полностью зависели от финансировавших