Светлана Богина - Революционер-народник Порфирий Иванович Войноральский Страница 26

Боясь огласки правды о жестокости содержания политических заключенных, власти решили допустить временно ряд льгот. Это дало возможность заключенным, измученным, истощенным, полуживым людям, прийти в себя, немного поправить свое здоровье и приобрести внешне нормальный человеческий облик.

После одиночного заключения в распоряжении революционеров оказалось несколько комнат. Им казалось настоящим чудом то, что они могут свободно ходить по двухэтажному зданию, свободно разговаривать, носить вместо арестантских халатов свою одежду, жить в камерах -- комнатах кому с кем хотелось, выходить на прогулку в любое время, даже на несколько часов. И если бы не караулы у дверей и парные наряды охранников вокруг забора, можно было бы забыть, что это пересыльная тюрьма. Камеры ни днем, ни ночью не запирались. В камерах, расположенных на втором этаже, стояли деревянные кровати и столики. Здесь же в одной из комнат принимал врач (чаще фельдшер). На первом этаже находилась столовая, называвшаяся "форумом", так как служила местом собраний и общения всех народников. Наконец-то революционеры могли встретиться со своими родными и друзьями. Встречи эти происходили в конторе. Родственников набиралось несколько десятков человек. Они приходили с многочисленными припасами, и в "Мценской гостинице" устраивались настоящие пиршества с домашними солениями, печениями и варениями. У товарищей появились деньги, на которые в городе через надзирателя можно было покупать продукты в дополнение к казенному питанию. Это дело обеспечения товарищей дополнительным питанием взял в свои руки Порфирий Иванович. Все 7--8 месяцев пребывания "централистов" в Мценске он был их бессменным выборным старостой. Свои хозяйственные обязанности он выполнял с энтузиазмом, оперативно и весело, с юмором, шуткой и улыбкой, заражая своим жизнелюбием даже самых больных товарищей, еще не оправившихся от последствий каторжной одиночки.

Порфирий Иванович выяснял у товарищей их пожелания, предложения по организации питания и на собранные средства организовывал закупку свежих продуктов хорошего качества. Заказывал повару разнообразные блюда. Особенно удавались Войноральскому праздничные столы, создавалась радостная атмосфера наперекор всем невзгодам и болезням. Столы, расположенные вдоль стен "форума", сервировались по всем правилам этикета. Кроме завтрака, обеда и ужина, подавался несколько раз чай. Благодаря создавшимся условиям, большой энергии родственников и усилиям старосты Войноральского не прошло и месяца, как живые трупы стали приобретать человеческий облик. Товарищи не могли нарадоваться, глядя, как изменяются на глазах те, кого в централах собирались уже хоронить. Но конечно, не только доброкачественная еда помогала восстановлению сил. Не в меньшей степени этому способствовала свободная совместная жизнь в пределах "Мценской гостиницы" единомышленников, получивших после стольких лет горя и лишений возможность почувствовать себя как бы снова в кругу революционной организации -- по возможности общаться друг с другом, свободно обмениваться мнениями, идеями.

Но были в этой благоприятной в целом обстановке и свои контрасты как напоминание о каторжной тюрьме. Таким контрастом выступали два неизлечимо больных умалишенных, привезенных из Новобелгородского централа, --Александров и Емельянов. Пунктом помешательства Александрова было убеждение в том, что, он уже давно освобожден, а его не выпускают из тюрьмы. Поэтому он всегда находился в камере одетым, с шапкой на голове и весь день простаивал у самой двери. Как только дверь отворялась, он кидался вон во двор. Поэтому к нему приходили всегда двое надзирателей: один отпирал или запирал дверь, другой его удерживал.

Но еще более тягостное впечатление производил Емельянов, тот самый, из-за которого Вера Засулич стреляла в градоначальника Петербурга Трепова. Емельянов вел себя обычно тихо, но разговаривать с ним было невозможно. Весь вид его, глаза, полные мрачного безумия из-под нависших бровей, заставляли всех испытывать внутреннюю дрожь при каждом его приближении. Он мог внезапно устроить сцену, созвать всех и разразиться потоком обвинений против отдельных товарищей: то он якобы видел, что кто-то одевался в централке в жандармский мундир, то ходил в компании с надзирателем и т. д.

Когда Войноральский первый раз увидел Емельянова здесь, в Мценской пересыльной тюрьме, у него сжалось сердце от боли. Он спросил у Мышкина и Виташевского (члена одесского кружка И. М. Ковальского), как развивалась болезнь Емельянова.

-- Я могу рассказать об этом, -- ответил Виташевский,-- со слов Сирякова, который беседовал с Емельяновым в первый период его болезни. Сумасшествие у Емельянова началось с галлюцинации обоняния и вкуса. Ему представлялось, что в его камеру надзиратели напускают какой-то газ, а к пище подмешивают яд. Сиряков посоветовал Емельянову проверить собственные впечатления ощущениями других товарищей, и если все товарищи подтвердят, что его заключения неверны, то и он должен признать их таковыми. Но вы понимаете, что при отсутствии всякого лечения и нормальных условий жизни, а также веры в возможность когда-нибудь выйти из этой крепости заживо погребенных остановить развитие болезни было невозможно.

-- Тем более, -- добавил Мышкин, -- что общение с товарищами было максимально ограничено и оставались лишь случайные редкие встречи во время прогулок и перестукивание.

-- И Емельянов окончательно сошел с ума, -- закончил свой рассказ Виташевский. Войноральский, тяжело вздохнув, произнес:

-- Здесь трагедия не только самих больных, а и всех других, которые их видят в таком состоянии.

-- Конечно, -- подтвердил Виташевский, -- в лице Емельянова и Александрова и других таких же мы видели живое указание на то, к чему неизбежно в конце концов приведет централка всех нас без исключения. Я вам расскажу такой случай, -- продолжал Виташевский. -- Когда в нашей тюрьме на караул стал заступать новый батальон, караульный офицер из любопытства заглянул в глазок моей камеры и у него вырвалась фраза: "Да ведь это с ума можно сойти, сидя в такой обстановке". А старший надзиратель ему ответил: "Да половина и так сумасшедшие, а остальные тоже скоро сойдут с ума".

-- Давайте вспомним о чем-нибудь приятном из прошлого, -- предложил Сажин и продолжал:

-- Со мной был такой случай, когда меня в поезде везли в Харьков. На какой-то станции за Курском две женщины, мне неизвестные, проходя мимо моего вагона, просунули мне через решетку букет цветов, не обращая внимания на то, что эту сцену наблюдали жандармы. Старший жандарм тут же побежал к офицеру с докладом. Офицер отобрал у меня цветы и послал жандарма задержать этих двух женщин, но их, конечно, и след простыл.

-- Да, это примечательно, -- произнес задумчиво Войноральский. -- Народ оценит и в будущем наши усилия, они не могут пропасть зря, слишком много крови пролито.

В один из дней Александрова и Емельянова увезли из Мценской пересыльной тюрьмы в психиатрические больницы.

Свидания с родными и друзьями, приезжавшими из разных губерний России, ослабленный режим контроля привели к тому, что бывшие узники централов имели в своем распоряжении газеты, журналы, книги и устную информацию. А так как все 30 человек не могли прочитать газеты в один день, то договаривались делать обзоры событий по газетам каждый вечер в столовой, причем Ковалик делает обзор о событиях за рубежом, а Мышкин -- о событиях в стране.

Войноральский и его товарищи познакомились с вышедшими после их ареста номерами журнала "Вперед". Они узнали, как рассматривается П. Л. Лавровым вопрос о рабочем социализме: каждый отдает свой труд на пользу обществу и берет от общества лишь необходимое для его личного существования и развития; стремление к личному обогащению, к роскоши признается безнравственным. В одном из номеров журнала шла речь о том, что рабочий социализм утвердится в результате народной революции, которая будет подготовлена тайной революционной организацией, действующей в народе и соединяющей все революционные группы в разных областях в обширную социально-революционную федерацию (союз). Она должна действовать и в войсках, с тем чтобы армия присоединилась к восставшему народу. При этом подчеркивалось, что, только когда социально-революционная организация будет достаточно сильна, она сможет возглавить революционный взрыв, который охватит большую часть России. Отдельных местных выступлений революционных сил не должно быть, пока не будет условий для победы революции. П. Л. Лавров проводил мысль о том, что в конце 70-х гг. для решения главной задачи -- разрушения русского самодержавия -- надо объединиться всем революционным силам, не обращая внимания на партийные разногласия, различия во взглядах и революционной тактике. В другой работе П. Л. Лаврова "Государственный элемент в будущем обществе" вопреки распространенным среди революционного народничества взглядам на безгосударственное в будущем (анархистское или федералистское) устройство общества доказывается, что и с победой социалистической революции государство не отомрет. Он считал, что государственная власть нужна для утверждения начал социализма и защиты социалистического отечества от врагов. Но успешно руководить построением социалистического общества сможет революционная партия лишь только в том случае, если ее члены будут высоконравственны и принципиальны. Государство в будущем сможет исчезнуть лишь тогда, когда "солидарность общего труда в свободных союзах охватит все общество", т, е. когда каждый будет трудиться не по необходимости зарабатывать на жизнь, а потому, что труд станет для него первой жизненной потребностью. Тогда население само из своей среды изберет комитеты распорядителей, которые будут действовать под общим контролем всего населения, и государство станет ненужным, поскольку оно есть лишь средство для построения самого справедливого общественного строя.