Андрей Куза - Рыбный промысел в Древней Руси Страница 27

Следующая историческая эпоха – IX–XIII вв., время становления и упрочения феодальных отношений и институтов власти на Руси – ставит перед исследователем ряд новых вопросов. Такие явления, как возникновение городов и феодальных вотчин, в корне изменили социально-экономический строй древнерусского общества. За ними кроются глубокие сдвиги в хозяйственной деятельности восточных славян: прогрессивное развитие всех ее отраслей и дальнейший рост общественного разделения труда.

Но как бы ни были важны сами эти процессы, тем не менее следствием их оказалось разрушение однородной или почти однородной[326] структуры существовавшей экономики. Среди моря мелких, натуральных и замкнутых крестьянских хозяйств выросли города – центры ремесла и торговли, – обосновались и укрепились феодальные усадьбы-вотчины, внутри которых накапливались людские и материальные ресурсы, способствовавшие тенденции к расширенному воспроизводству[327].

А рыболовство? Осталось ли оно в стороне от столбовой дороги исторического развития, законсервировавшись в формах предшествующего времени[328], или также претерпело существенные изменения, наполнившись качественно новым содержанием? Одни наблюдения над технологией промысла, ее динамикой ответа на поставленный вопрос не дадут. Теперь исследование необходимо направить в русло всестороннего изучения места и роли рыболовства в крестьянском хозяйстве, в феодальной вотчине и в жизни горожан. Далее его следует распространить на XIII – начало XVI в. вплоть до окончательного объединения русских земель в единое централизованное государство, иначе – на весь период «восходящей» стадии феодальной формации на Руси[329]. Только при этом условии представляется возможным преодолеть трудности, вызванные состоянием источников.

а) Рыболовство в крестьянском хозяйстве

До XIV–XV вв. судить о рыболовстве приходится в основном по данным археологических раскопок. Однако, несмотря на определенные успехи в деле исследования сельских поселений, добытые коллекции и количественно, и качественно уступают обильным находкам в древнерусских городах. Поэтому, характеризуя жизнь средневековой деревни, особенно ее хозяйственную сторону, археологи вынуждены широко привлекать городские материалы[330]. Тем не менее определенные выводы и без этого дополнительного источника можно сделать уже сейчас.

Сложность заключается в том, что большинство древнерусских сельских поселений обследовались во время археологических разведок, а не подвергались планомерным раскопкам. Собранные на них материалы представлены по преимуществу обломками керамики, орудиями труда. Прочие же предметы встречаются гораздо реже. Наконец, не всегда удается достаточно убедительно установить тип памятника: обычные поселения свободных крестьян-общинников, владельческие поселения, феодальные усадьбы-замки и нарождающиеся городские центры. Последнее обстоятельство заставляет рассматривать их вместе (конечно, за исключением тех случаев, когда тип поселения выявлен достаточно четко, например село Ракома под Новгородом или Кидекша, княжеская усадьба Юрия Долгорукого).

Исследователи, занимавшиеся историей русской деревни X–XIII в., заметили, «что подавляющее большинство селищ и курганных могильников вытянуты вдоль берегов рек и озер»[331]. Объясняется это прежде всего потребностями земледелия: в речных долинах легче было найти пригодные для распашки земли (более плодородные почвы, свободные от леса и болот площади)[332]. Не последнюю роль играли и удобства транспортного сообщения по водным путям. Однако нельзя сбрасывать со счетов и третий фактор. «Многие поселения, – пишут А. В. Успенская и М. В. Фехнер, – расположены близ устьев мелких притоков или напротив устья, на противоположной стороне главного русла»[333]. Примеров такой топографии селищ можно привести немало: верхнее течение Волги, Ока, верхнее и среднее течения Днепра, реки Ипуть, Сож, Десна, Дон и т. д. Но только ли дело здесь в расширении при впадении притока речной долины (естественное увеличение пахотных и сенокосных угодий), как думают вышеназванные исследователи, или же еще и в желании жителей поселка соседствовать с перекрестком судоходных путей? Всё это, конечно, имело место. Но были и другие обстоятельства. Некоторые притоки – мелководные ручьи – никакого транспортного значения не имели, как, впрочем, почти не прибавляли к речной долине аллювиальных террас и плодородных почв. Зато они служили идеальным местом для рыболовства. Недаром такие места притягивали к себе людей еще в неолитическую эпоху, когда лов рыбы входил в число важнейших видов хозяйственной деятельности. Если вспомнить, что технические возможности большинства русских рыбаков вплоть до XII в. не позволяли вести активный промысел в основной акватории мощных рек и озер, положение еще более прояснилось. Сельские поселения нередко ставились с учетом благоприятных условий для рыболовства.

Этот вывод легко подкрепить данными археологических разведок автора по среднему течению Мсты, И. И. Артёменко и Г. Ф. Соловьёвой – по Днепру, Сожу и Ипути, М. В. Воеводского – по Десне и т. д. Любопытно, что многие селища обнаружены не только близ устья притоков, но и по берегам стариц, в то время как берег главного русла (незаливаемый) был пуст. Наконец, оказывается, что более густо заселены окрестности небольших озер, а побережье таких гигантов, как Чудское и Псковское озёра, Ильмень, Белое или Ладожское, почти пустуют (смотри карту, приложенную к работе А. В. Успенской и М. В. Фехнер).

Итак, топография сельских поселений домонгольской поры[334], если прямо и не доказывает повсеместного развития рыболовства, то, во всяком случае, дает полное право его предполагать. Причем в лесной зоне отмеченные выше особенности прослеживаются более четко, чем в лесостепи.

Картографирование находок рыболовных орудий на селищах, дополненное сведениями о наличии в культурных отложениях костей и чешуи рыб, несмотря на трудности с учетом всех сведений, не противоречит, а усиливает сделанное заключение. «Почти всюду на поселениях как сельского, так и городского типа, а иногда и в курганных могильниках встречаются те или иные орудия рыболовства, а также костные остатки и чешуя рыб», – с полным основанием констатирует В. А. Мальм[335].

Какие же рыболовные орудия найдены на древнерусских селищах? На первом месте стоят грузила (в большинстве – глиняные) от сетей. К сожалению, как по опубликованным данным, так и по архивным материалам установить количество обнаруженных на том или ином памятнике грузил почти невозможно. Остается предполагать, что присутствие значительного их числа в культурном слое обратило бы на себя внимание авторов раскопок. Опираясь на более пространные сведения (селища Лебёдка[336], у д. Пекунево[337], близ Грехова ручья[338], напротив г. Славгорода[339] и др.), можно считать обычным наличие не свыше полутора-двух десятков грузил. Сколь ни условны эти выкладки, они всё-таки отражают определенную закономерность: отсутствие настоящих промысловых сетей на большинство поселений, свидетельствующее, по-видимому, об индивидуальном, малоразвитом (в смысле интенсивности) лове. Детальный анализ палеоихтиологических находок внес бы дополнительные коррективы, но пока рассчитывать на его скорейшее осуществление не приходится.

Помимо грузил от сетей на многих селищах обнаружены железные рыболовные крючки (по преимуществу крупные), блёсны (железные и свинцовые), остроги двух типов и пешни (с. Лебёдка). Этот рыболовный инвентарь по своему составу не отличается от орудий, найденных в городах. Однако на каждом памятнике в отдельности количественно он представлен единичными экземплярами (за редким исключением, о чём речь пойдет ниже).

Вся совокупность материала хорошо определяет место рыболовства в хозяйственной жизни древнерусской деревни X–XIII вв. Распространено оно было очень широко, фактически повсеместно. Но в экономике большинства поселений рыбная ловля выполняла функции вспомогательного, хотя и очень важного источника пищевых ресурсов. Другими словами, ее роль не претерпела, по сравнению с предшествующим периодом, существенных изменений. Для населения основной категории памятников этого типа добыча рыбы не выходила за рамки внутренних потребностей каждого хозяйства, т. е. оставалась разновидностью домашних промыслов.

Тем не менее некоторый сдвиг в сторону повышения интенсивности лова (более разнообразный ассортимент рыбацких орудий, включая вспомогательное снаряжение зимнего времени: пешни и приспособления для работы на льду) произошел. Вскрыть причины этого явления, исследуя только узкий круг источников, нельзя. Предварительно можно предполагать, что рост численности населения, освоение новых территорий (особенно в лесной зоне) были сопряжены с определенной нехваткой продуктов питания (пока не увеличился достаточным образом фонд окультуренных земель и хлебопашество не давало должного эффекта). Летопись неоднократно упоминает голодные годы вследствие неурожаев и эпидемий[340]. В этих условиях использовались все возможные увеличения пищевых ресурсов. Рыболовство, как один из наиболее доступных и экономически выгодных способов, получило хороший стимул для развития.