Людвиг Мизес - Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции Страница 27

Если незаинтересованный наблюдатель взглянет на действия другого человека, он может подумать: «Этот парень ошибается; то, что он делает, не будет служить тому, что он считает своими интересами; другой образ действий больше подходил бы для достижения целей, к которым он стремится». В этом смысле историк может сказать сегодня или рассудительный современник мог сказать в 1939 г.: вторгаясь в Польшу, Гитлер и нацисты совершили ошибку; вторжение нанесло ущерб тому, что они считали своими интересами. Такая критика разумна до тех пор, пока касается средств, а не конечных целей действий. Выбор конечных целей является ценностным суждением, зависящим исключительно от оценки индивида, принимающего решение. Другой человек может сказать об этом только следующее: я бы сделал другой выбор. Если бы римлянин сказал христианину, осуждённому на растерзание дикими зверями на арене: в твоих интересах лучше всего было бы поклоняться и почитать нашего божественного императора, то христианин бы ответил: для меня важнее всего соблюдать заповеди моей веры.

Но марксизм, как философия истории, претендуя на знание целей, к которым обязаны стремиться люди, использует термин «интересы» в ином смысле. Интересы, к которым она обращается, это не интересы, выбираемые людьми на основе ценностных суждений. Это цели, к которым стремятся материальные производительные силы. Эти силы нацелены на установление социализма. В качестве средства осуществления этой цели они используют пролетариат. Сверхъестественные материальные производительные силы преследуют собственные интересы, не зависящие от воли смертных людей. Класс пролетариев – просто орудие в их руках. Действия класса являются не его собственными действиями, а действиями, которые выполняются материальными производительными силами, использующими класс в качестве инструмента, не имеющего собственной воли. Классовые интересы, на которые ссылается Маркс, по существу являются интересами материальных производительных сил, стремящихся освободиться от «пут, сковывающих их развитие».

Разумеется, такого рода интересы не зависят от идей простых людей. Они определяются исключительно идеями человека по имени Маркс, который породил как фантом материальные производительные силы, так и антропоморфический образ их интересов.

В мире реальности, жизни и человеческой деятельности не существует интересов, которые не зависят от идей, предшествующих им как по времени, так и логически. То, что человек считает своим интересом, является результатом его идей.

Если есть какой-то смысл в утверждении, что интересам пролетариата лучше всего соответствовал бы социализм, то он заключается в следующем: цели, к которым стремится каждый отдельный пролетарий лучше всего достигаются при социализме. Это утверждение требует доказательств. Бесполезно вместо доказательств прибегать к произвольно скроенной философии истории.

Всё это никогда не могло прийти на ум Марксу. Потому что им владела идея о том, что человеческие интересы целиком и полностью однозначно определяются биологической природой человеческого тела. На его взгляд, человек заинтересован исключительно в приобретении максимального количества реальных благ. Эта проблема не качественная, а чисто количественная проблема предложения товаров и услуг. Потребности зависят не от идей, а исключительно от физиологических условий. Ослеплённый этим предубеждением, Маркс игнорировал то, что одной из проблем производства является решение, какие товары следует производить,

В случае животных и первобытных людей, балансирующих на грани голодной смерти, действительно верно, что имеет значение только количество съедобных вещей, которые можно добыть. Нет нужды указывать, что у людей ситуация совершенно иная, даже на самых ранних стадиях цивилизации. Цивилизованный человек сталкивается с проблемой выбора между удовлетворением множества потребностей и между разнообразными способами удовлетворения одной и той же потребности. Его интересы разнообразны и определяются идеями, которые оказывают влияние на его выбор. Предлагая человеку, желающему получить пальто, пару ботинок, или человеку, желающему послушать симфонию Бетховена, – билет на бокс, нельзя удовлетворить его интересы. Именно идеи несут ответственность за то, что интересы людей различны.

В связи с этим можно отметить, что неправильное определение человеческих потребностей и интересов помешало Марксу и другим социалистам понять разницу между свободой и рабством, между условиями жизни человека, который сам решает, как расходовать свой доход, и условиями жизни человека, которого патерналистские власти обеспечивают теми вещами, в которых, как считают власти, он нуждается. В рыночной экономике потребители выбирают и тем самым определяют количество и качество производимых товаров. При социализме заботу об этом берут на себя власти. На взгляд Маркса и марксистов, между этими двумя методами удовлетворения потребностей не существует никакой разницы; не имеет значения, кто выбирает, «презренный» индивид для себя или власти для всех подданных. Они не могут понять, что власти дают своим подопечным не то, что хотят получить последние, а то, что они должны получить по мнению властей. Если человек, который хочет получить Библию, получает Коран, он больше не является свободным.

Но даже если мы на мгновение допустили бы, что не существует неопределённости ни в отношении вида благ, которые требуются людям, ни в отношении наиболее целесообразных технологических методов их производства, всё равно остаётся конфликт между краткосрочными интересами и долгосрочными интересами. Здесь снова решение зависит от идей. Именно ценностные суждения определяют величину временного предпочтения, приписываемого ценности настоящих благ против ценности будущих благ. Следует ли человеку проедать или накапливать капитал? Как далеко должны заходить амортизация или накопление капитала?

Вместо того чтобы рассматривать эти проблемы, Маркс ограничил себя догмой, что социализм будет земным раем, где каждый получит всё, в чём нуждается. Разумеется, если отталкиваться от этой догмы, то можно спокойно объявлять, что интересам каждого, каковы бы они ни были, лучше всего соответствует социализм. В Кокейне [24] людям не будут нужны никакие идеи, им не нужно будет прибегать к ценностным суждениям, не нужно будет думать и действовать. Они будут только открывать рты и позволять жареным голубям в них залетать.

В мире реальной действительности, обстоятельства которого только и являются объектом научного поиска истины, идеи определяют то, что, как считает человек, будет соответствовать его интересам. Интересов, не зависящих от идей, не существует. Именно идеи определяют, что люди рассматривают в качестве своих интересов. Свободные люди действуют не в своих интересах. Они действуют в соответствии с тем, что, как они считают, будет способствовать их интересам.

Одним из исходных пунктов рассуждений Карла Маркса была догма о том, что капитализм, будучи крайне пагубным для рабочего класса, благоприятен для классовых интересов буржуазии и что социализм, идя вразрез только с несправедливыми претензиями буржуазии, крайне выгоден всему человечеству. Эти идеи развивались французскими коммунистами и социалистами, а немецкой публике их представил Лоренц фон Штайн в своей объёмной книге «Социализм и коммунизм в современной Франции». Без малейших сомнений Маркс воспринял эту доктрину и всё, что в ней подразумевалось. Ему никогда не приходило в голову, что его фундаментальная догма может требовать доказательств, а используемые ей концепции нуждаются в определении. Маркс никогда не давал определений концепциям общественного класса и классовых интересов, а также их конфликтов. Он никогда не объяснял, почему социализм больше соответствует классовым интересам пролетариата и истинным интересам человечества в целом, чем любая другая система. Эта позиция вплоть до наших дней является отличительной особенностью всех социалистов. Они считают само собой разумеющимся, что жизнь при социализме будет блаженной. Кто бы ни пытался попросить объяснений, он самим фактом этого требования разоблачается как подкупленный апологет эгоистичных классовых интересов эксплуататоров.

Марксистская философия истории учит, что причиной прихода социализма являются имманентные законы капиталистического производства. С неумолимостью законов природы капиталистическое производство порождает своё собственное отрицание <Маркс К. Капитал. T. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 773>. Так как ни одна общественная формация не исчезает прежде, чем разовьются все производительные силы, которым она даёт достаточно простора <см. выше. Гл. 7, разделы 2 и 4>, капитализм полностью разовьётся прежде, чем придёт время для возникновения социализма. Поэтому с марксистской точки зрения, свободная эволюция капитализма, ненарушаемая никаким политическим вмешательством, в высшей степени выгодна – мы должны были бы сказать «правильно понимаемым» или долгосрочным – классовым интересам пролетариата. С развитием капитализма по пути к его зрелости и, следовательно, к его краху, говорит «Манифест Коммунистической партии», рабочий «всё более опускается», он «становится паупером». Но если смотреть sub specie aeternitatis <с точки зрения вечности (лат.). – Прим. перев.>, с точки зрения судеб человечества, долгосрочных интересов пролетариата, то эту «массу нищеты, угнетения, рабства, вырождения и эксплуатации» [25], по существу, следует считать шагом вперёд по дороге к вечному блаженству. Поэтому представляется не только бесполезным, но и очевидно противоречащим (правильно понимаемым) интересам рабочего класса предпринимать (неизбежно тщетные) попытки улучшить положение наёмных работников в рамках капитализма. Как следствие, Маркс отвергал усилия профсоюзов, направленные на повышение ставок заработной платы и сокращение рабочего дня. Самая ортодоксальная из марксистских партий, немецкие социал-демократы, в 80-х гг. XIX в. голосовали в Рейхстаге против всех мероприятий знаменитой Sozialpolitik [26], включая её самую эффектную составляющую – социальную защищённость. Аналогично, по мнению коммунистов, американский Новый курс [27] был всего лишь заранее обречённым на провал планом спасения умирающего капитализма путём отсрочки его крушения и тем самым возникновения социалистического тысячелетнего царства.