Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930) - Шэрон Ковальски Страница 27

интерпретации женской преступности, основанные на физиологических факторах, по сути, и служили объяснением упорного антисоветского поведения определенных представительниц женского пола. Советские криминологи приспособили традиционную трактовку женской преступности, основанную на потенциально деструктивной сущности бесконтрольной женской сексуальности, к новым обстоятельствам переходного периода, выдвинув общественно-экономические объяснения, включавшие в себя элементы биологического и психологического. При том что криминологи даже хотели, чтобы женская преступность сближалась с мужской по мере включения женщин в общественную сферу и «борьбу за существование», они по-прежнему стояли на том, что основным фактором женской преступности остается неспособность женщин контролировать свои поступки и чувства в моменты сильных физиологических потрясений, как правило, связанных с репродуктивными функциями женского организма. Профессионалы не высказывали предположения, что женщины-правонарушительницы предрасположены к совершению преступлений именно по причине своих биологических особенностей, а вместо этого утверждали, что влияние физиологии ослабляет сопротивляемость женщин и мешает им рационально реагировать на проблемы. Репродуктивная сущность женщин служила дополнением к понятию женской общественной «незрелости» — результату традиционной замкнутости в домашней сфере, — в итоге криминологи получали логичное объяснение того, почему «устаревшая» мораль, толкающая женщин на преступления, все еще существует, а также находили рациональную причину якобы проявлявшейся у женщин неспособности стать полноправными участницами советской общественной жизни. Тем самым женская сексуальность оставалась основополагающим фактором в объяснении женской преступности: она определяла суть этой девиации, равно как и поле соответствующих криминологических исследований.

В этой главе будет рассмотрено, как взаимоотношения между положением женщин в обществе и их сексуальностью трактуются в дореволюционной и советской криминологической литературе. Будет показано, каково было отношение к женской преступности, сексуальности и участию в общественной жизни до Октябрьской революции, а также прослежено, как криминологи оценивали женскую преступность и как эти оценки изменились после Октябрьской революции; взаимоотношения между женской преступностью, физиологией, сексуальностью и успешными социальными реформами будут проиллюстрированы дебатами на тему женщин-рецидивистов и проституции. Ученые XIX века считали, что женщины, в силу своей замкнутости в домашней сфере, более остро реагируют на семейные проблемы, а значит, больше подвержены общественному давлению и влиянию физиологии. Ученые призывали к социальным реформам, которые искоренили бы обстоятельства, приводящие к сексуальным аберрациям и, как следствие, к преступности среди женщин. Советские криминологи, напротив, указывали не на отсутствие улучшений в положении женщин, а на характерное для женщин сопротивление переменам. Несмотря на то, что эмансипация открыла перед женщинами новые возможности, и на веру в то, что революция введет женщин в сферу общественной жизни и «борьбы за существование» на равных с мужчинами, в работах криминологов женские преступления по большому счету сохраняли свои дореволюционные суть и свойства. Криминологи объясняли это «консервативностью» общественного положения женщин, но при этом в качестве весомого аргумента включали в свои рассуждения физиологические объяснения женской преступности, которые по большей части были сосредоточены на взаимосвязи между правонарушением и женской сексуальностью и основывались на традиционных представлениях о женщинах. Такие взгляды оказывали сильное негативное влияние на способность профессионалов усмотреть реальные перемены в жизни и поступках женщин.

Сексуальные аберрации — ранние браки в поздний период существования Российской империи

В своем исследовании литературы, посвященной женской преступности на Западе, Д. Клейн пишет, что

специфические свойства, приписываемые женской природе, равно как и свойства, на которых зиждутся теории женской преступности, носят один и тот же сексуальный характер. Считается, что именно сексуальность лежит в корне женского поведения и подталкивает женщину к преступлению. Женщины истолкованы как сексуальные существа, часто — как сексуальный капитал, в физиологическом, психологическом и социальном смыслах [Klein 1994: 267].

Представления о сексуальной природе женской преступности возникли в более широком контексте характерного для XIX века отношения к женщинам: положение женщин в обществе и их интеллектуальные способности все теснее связывались с их сексуальностью[148]. Более того, европейские и американские интеллектуалы XIX века исходили из того, что «у мужчин преобладают интеллектуальные свойства мозга, тогда как женское сознание и мыслительные способности находятся во власти нервной системы и эмоций» [Rosenberg, Rosenberg 1973: 334]. Врачи проводили прямую связь между функционированием женской репродуктивной системы и состоянием нервной системы, приходя к выводу, что изменения в одной отражаются на другой и «дисбаланс» в репродуктивной системе толкает на преступное или патологическое поведение, которое может принимать формы истерии и иных психических аберраций[149]. Соответственно, всех женщин они считали «пленницами циклического функционирования их тел, большого репродуктивного цикла, ограниченного пубертатом и менопаузой, а также более краткими, но при этом повторяющимися циклами вынашивания детей и менструаций». В рамках этого подхода, женская сексуальность определяется физиологическими циклами, она же определяет роль женщин в обществе, их умственные способности, психическое и физическое здоровье (Rosenberg, Rosenberg 1973: 335-336).

В своих рассуждениях о женской преступности российские криминологи тоже подчеркивали роль физиологии и репродуктивной функции. Отталкиваясь от портрета женщин, нарисованного Ломброзо и его современниками-европейцами, российские исследователи видели в женщинах кормилиц и матерей, жизнь которых сосредоточена в домашней сфере, а природные материнские и моральные качества служат сдерживающим механизмом для потенциально патологической сексуальности. Как писал юрист и криминолог Фойницкий, женщина — это «наша мать, жена, сестра или дочь <…> производительница поколений, хранительница традиций, первая и главная воспитательница человека и лучшая его отрада» [Фойницкий 1893: № 2, 123]. В традиционной русской культуре подчеркивается важность брака и семьи в жизни женщины, тем самым ее роль и смысл жизни определяются через репродуктивные функции[150]. Совершаемые женщинами преступления, согласно ожиданиям криминологов, должны были происходить именно в этой сфере — как реакция на мучающие женщин бытовые проблемы. В то же время, особенно совершая тяжкие преступления в отношении родственников, женщины действовали вразрез с тем поведением, которое предписывалось им согласно идеалам материнства, и в этой связи действия их несли в себе угрозу дестабилизации общества. Соответственно, отношение к женским правонарушениям и к положению женщины в обществе оставалось внутренне противоречивым. Как это ни парадоксально, те же самые силы, которые должны были удерживать женщину в пределах «нормального», делали ее потенциальной преступницей. Женская сексуальность (точнее — способность к деторождению) являлась одновременно и стабилизатором нравственности, и катализатором преступности. Если посмотреть с этой точки зрения, традиционное положение женщины создавало специфические сложности, которые толкали ее на преступление, но при этом именно традиционное положение, то есть нравственные устои, сдерживали ее сексуальность, равно как и преступные наклонности.

По мнению криминологов XIX века, женщины легче и в большей степени, чем мужчины, подпадали под влияние собственной сексуальности именно потому, что были теснее связаны с бытом и семьей. Как отметил один исследователь,

У женщины, вследствие более тесного круга ее деятельности вообще, половое