Александр Елисеев - Как обуздать олигархов Страница 28

Речь идет о так называемом народничестве, являвшемся специфически русской версией социализма. Основателем народничества с полным правом можно считать Александра Герцена, который ратовал за развитие русских общинных начал, сочетая это с критикой буржуазного, «мещанского» Запада. Показательно, что Герцену очень симпатизировал такой столп русского консерватизма, как Константин Леонтьев. И это неудивительно, ведь и Герцен, и Леонтьев считали самым большим злом буржуазную западную демократию, которая опошляет человека. Также показательна и близость Герцена к идеологам славянофильства, которые брали под защиту общину и артель, считая их залогом сохранения русской самобытности.

Впрочем, русское народничество славно и другими громкими именами. Здесь можно вспомнить и Михаила Бакунина, и Петра Ткачева. Большую роль в политической жизни страны сыграли такие народнические организации, как «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля». (Любопытно, что название последней организации сегодня носит партия известного патриота-почвенника Сергея Бабурина.)

И почти везде у народников можно найти те или иные «правые», «консервативные», «почвенные» моменты. Так, неистовый Бакунин даже был готов подчиниться императору — в том случае, если бы он выступил против буржуазии и помещиков. Тут сразу же невольно проводишь аналогии с тем же Леонтьевым, предложившим свою формулу национального успеха — «русский царь во главе социалистического движения».

Но самое главное — народники считали, что Россия не должна проходить долгую и мучительную стадию капиталистического развития. В отличие от Запада она сохранила артель и общину, которые позволят ей сразу перепрыгнуть в социализм. (В конце своей жизни примерно к такому же выводу приходит Карл Маркс. В письме к Вере Засулич от 8 марта 1881 года он утверждал, что благодаря общине Россия имеет свой, особый путь к социализму. Русские марксисты были шокированы этим мнением Маркса и скрыли его письмо.)

Особая роль в социализации России отводилась, конечно же, общине. Герцен видел в ней защитницу самобытного русского уклада. Он писал: «Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрепанная, устояла против вмешательства власти».

Это — националистичность. Асоциалистичность ее виделась Герцену в самоуправлении. В общине русские люди живут некоторым демократизмом (народоправство схода) и даже «коммунизмом». Последний заключается в общем владении землей, которое Герцен считал зародышем коллективной общественной собственности.

Но, что самое показательное, самобытную мощь общины Герцен видел еще и в праве каждого крестьянина на надел земли. Этот самый надел община обязана была предоставить русскому крестьянину, что сильно отличало последнего от западного труженика: «Это основное, натуральное, прирожденное признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада… Человек будущего в России — мужик, точно так же, как во Франции работник».

При этом сам Герцен вовсе не выступал за изоляцию от Запада. Он призывал учиться у него, но учиться не общественному строительству, а передовой науке. «Задача новой эпохи, в которую мы входим, — писал основатель русского народничества, — состоит в том, чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло… развитие Запада. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтоб у свободной личности земля осталась под ногами и чтобы общинник был совершенно свободное лицо».

Итак, народники выступали за то, чтобы идти другим путем, нежели Запад. Тем самым они объективно становились в один ряд с консерваторами-традиционалистами, которые также не хотели капитализации России. Более того, именно они сорвали введение в России конституционной монархии. Александр II был взорван в тот день, когда он подписал указ о созыве представителей со всей России. Учитывая либеральный настрой тогдашнего руководства, можно предположить, что данное представительство легко превратилось бы в буржуазный парламент западного типа. Но выходка террористов привела к смене внутриполитического курса на более «реакционный». Таким образом, революционное народничество явилось бессознательным орудием национальной «реакции». Благодаря им революция в России была отсрочена лет на тридцать (что, конечно, не снимает с них «моральной» ответственности за цареубийство).

Выступая за общину и артель, народники следовали в русле традиции. Но в политическом плане они все-таки продолжали оставаться прогрессистами, исповедующими мифы эгалитаризма. Хотя и здесь все было не так уж однозначно, ведь среди народников была очень популярна элитарная концепция толпы и героев. Однако герои должны были вести массы (толпу) именно к эгалитарному, безрелигиозному и безгосударственному обществу.

В нигилизме как раз и заключалась слабость народничества. С одной стороны, они воспевали Россию, ее народный быт, с другой стороны, его же и принижали. Получалось нечто противоречивое. Вот, например, что писал Герцен: «В нравственном смысле мы более свободны, чем европейцы, и это не только потому, что мы избавлены от великих испытаний, через которые проходит развитие Запада, но и потому, что у нас нет прошлого, которое бы нас себе подчиняло. История наша бедна…». Такой же сомнительный комплимент отвешивал русским, да и вообще всем славянам, Бакунин, упорно противопоставляющий их германцам: «…В немецкой крови, в немецком инстинкте, в немецкой традиции есть страсть государственного порядка и государственной деятельности, в славянах же не только нет этой страсти, но действуют и живут страсти совершенно противные…»

Отрицание империи толкало народников в разного рода крайности, касающиеся как прошлого, так и настоящего России. Они, кстати вполне русофильски, видели зло в «германизме», якобы присущем русской государственности.

Правящая элита страны, по мнению сторонников Герцена и Бакунина, представляла собой касту «русских немцев» и «немецких русских». Первые, по мысли народников, немцами рождались, вторые становились. Немец для народников — это не столько этническая характеристика, сколько, так сказать, «состояние души». К немцам они относили всех сторонников государственной дисциплины, имперского могущества и сословной иерархии. И наиболее ярким примером «немца» в их представлении был Алексей Андреевич Аракчеев — этот «анфан террибль» всех либералов и революционеров, «ужасный крепостник и мучитель русского мужика».

На самом же деле Аракчеев являлся выдающимся государственным деятелем. Именно он провел в начале XIX века коренную реорганизацию русской армии, в ходе которой была введена дивизионная организация и создана должность дежурного генерала. Особенно улучшилось положение самого передового тогда рода войск — артиллерии. Собственно говоря, в отдельный род ее превратил именно Аракчеев. Он свел артиллерию в роты и батареи, усовершенствовал технологию изготовления оружия (так, были уменьшены размеры лафетов и калибров), повысил эффективность функционирования арсеналов, создал Артиллерийский комитет и стал издавать «Артиллерийский журнал». Зимой 1809 года, во время Финляндской кампании, Аракчеев сыграл важнейшую роль в ее активизации, инициировав переход русских войск по льду Ботнического залива на шведский берег.

До сих пор (причем и в патриотической среде) на Аракчеева возлагают вину за создание печальной памяти военных поселений. Однако исторической наукой давно уже доказано, что он был против этой затеи Александра I и, вместе с Барклаем-де-Толли и Дибичем, приложил множество усилий, чтобы отвратить от нее государя. К сожалению, это не удалось, и Аракчеев стал курировать военные поселения вынужденно, получив соответствующее высочайшее распоряжение.

Показательно, что «крепостник» Аракчеев в 1818 году предложил царю выкупить помещичьи имения по добровольно установленным ценам с тем, чтобы «содействовать правительству в уничтожении крепостного состояния людей в России». «Мракобес», он основал полторы сотни начальных училищ и первую в нашей стране учительскую семинарию.

Таков был ужасный «немецкий русский». А вот кое-что интересное о «русском немце»— главном жандарме России Александре Христофоровиче Бенкендорфе, которого, как и Аракчеева, наши освобожденцы всегда выставляли ужасным злодеем и носителем «реакционного пруссачества». Подобно Аракчееву, этот «реакционер» и «палач» выступил в 1838 году за отмену крепостного права. Вначале 40-х он проявил себя горячим сторонником строительства железных дорог в России, против которого выступало большинство царских министров. Бенкендорф был инициатором создания бесплатных больниц для чернорабочих Петербурга и Москвы. Он же стал во главе особой комиссии по улучшению жилищных условий петербургских рабочих и много сделал на этом посту. И тем не менее, стараниями наших «освобожденцев», в историю Бенкендорф вошел как «душитель свободы».