Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт Страница 28

Излишне напоминать, что вся жизнь на земном плане Максимилиана Волошина связана с Коктебелем, великолепными голубыми горами и холмами, отразившими на себе память об античности, совершенной греко-римской культуре и первых христианах, откуда пришла спасительная православная греко-кафолическая вера на Русь, ставшую впоследствии Святой: урочище Тепсень в Коктебеле в своих черепках напоминает о большой древнехристианской базилике, и здесь погружаешься в особое состояние, а подняв черепок, кажется, что на его поверхности, уплотнившись, запечатлелось распевное эллинское звучание литургии Святого Иоанна Златоуста.

Из своих поездок и путешествий по России и Европе Волошин возвращался всегда сюда, но его присутствие здесь чувствовалось даже когда он надолго отрывался от побережья Восточной Тавриды и каменистых круч потухшего вулкана Карадага, образующего своими очертаниями нечто напоминающее лицо выдающегося поэта и художника: «И на скале, замкнувшей зыбь залива, | Судьбой и ветрами изваян профиль мой». Несомненно, фантазия, опрокидывающаяся в реальность, является одной из главных достоинств настоящей большой поэзии, что видно на примере блестящего венка сонетов Макса Волошина «Corona Astralis». В нем поэт выступает уже как творческий демиург и гений места, а Коктебель в его неповторимых утренних и вечерних пейзажах обретает поистине космическое значение в переливающейся вибрации своих красок и звуков, напоенных кислородом, морем и цикадами. До сих пор коктебельский гений места не безличностный, а сугубо персональный, напрямую отражающий запечатленную здесь под крымским небом творческую энергию поэта и художника и его эгрегор, вырастающий на духовном плане.

Я с детства помню ставший уже легендарным волошинский парк, саженцы для которого со всего мира привозили классики русской, а затем советской литературы, и в его тени утопали коттеджи Дома творчества Союза писателей СССР. Сам воздух в парковой зоне был таким, что в ней никогда не чувствовалось запаха и привкуса провинциализма, узости, ограниченности, и порождаемого этими явлениями раздора, зависти и иного злонравия в прямом и переносном смысле. Его деревья помнили Николая Гумилева, Марину Цветаеву, Мандельштама, Михаила Булгакова, Николая Бердяева, Сергея Королева, Александра Грина, Алексея Толстого, Максима Горького, ну и, конечно, многих более поздних советских классиков с одной шестой части суши и из стран социалистического лагеря.

Николай Гумилев и Максимилиан Волошин

Волошин поселился в Коктебеле в 1907 году, и с этого времени не прекращал благоустраивать свой садово-парковый участок. Будучи мистическим и даже гностическим поэтом и художником, он в своем парке видел отражение Эдемского сада, где должны были произрастать представители флоры разных стран и континентов, которые смогли бы приспособиться к благоприятному, но и весьма капризному климату восточного Крыма.

Основные работы над дизайном и разбитием садово-парковой зоны с насаждением деревьев завершились к 1917 году, и по сути в этот роковой для России год усадьба Волошина с его домом и домом «пра» (его матери Елены Оттобальдовны (1850–1923), урожденной Глазер), как и уникальным для той поры парком, по-настоящему приобрела вид Дома творчества писателей (к слову, дом Волошина был построен и заселен в 1913 году, а до того времени гости Волошиных, сына и матери, жили в доме «пра», расположенном в нескольких десятках метров сзади от дома Волошина и в глубине парка). Только сейчас по прошествии стольких лет понимаешь, что «чудаковатый Макс», как его с доброй иронией называли писатели, читавший в оригинале неоплатонических философов, в том числе Прокла и Герметический корпус, созидал поистине космическую резиденцию своей души, одним из главных элементов которой представал садово-парковый участок, изобильно украшенный цветущей реликтовой и экзотической растительностью: одних кипарисов было несколько видов, аромат которых опьяняюще воздействовал в знойные дни, а еще платаны, магнолии, ореховые деревья: их названия с трудом теперь припоминаются, хотя затем на протяжении десятилетий их существование поддерживали садовники Дома творчества Союза писателей СССР.

Между тем, Николай Гумилев, 100-летие расстрела которого мы отметили 26 августа 2021 года, с кем Максимилиан Волошин всерьез рассорился в конце 1909 года из-за разоблаченной интриги с поэтессой Черубиной де Габриак (Елизаветой Дмитриевой), в июле 1917 года написал выдающееся стихотворение «Эзбекие» с явной аллюзией, как нам представляется, на волошинский «зеленый космополис» в Коктебеле, вобравший в себя, по слову самого Макса, «благоухания миров»:

Как странно — ровно десять лет прошло

С тех пор, как я увидел Эзбекие,

Большой каирский сад, луною полной

Торжественно в тот вечер освещенный.

Я женщиною был тогда измучен,

И ни соленый, свежий ветер моря,

Ни грохот экзотических базаров,

Ничто меня утешить не могло.

О смерти я тогда молился Богу

И сам ее приблизить был готов.

Но этот сад, он был во всем подобен

Священным рощам молодого мира:

Там пальмы тонкие взносили ветви,

Как девушки, к которым Бог нисходит.

На холмах, словно вещие друиды,

Толпились величавые платаны <…>

В своем стихотворении Гумилев вспоминает о парке каирского района Эль-Эзбекия, разбитом французскими садовниками в 1870-е гг., который он увидел в 1908 году (говорят, сейчас там… американский луна-парк, и былой гумилевской красоты буйного цветения давно нет: и в Египте янки со своей массовой культурой лишают людей своего культурного кислорода). Печаль его лирического героя обращена в прошлое, хотя сегодня очевидно, что она посвящена Анне Ахматовой и могла быть навеянной под впечатлением коктебельского парка экзотических цветов и растений Максимилиана Волошина, в благоустройстве которого он мог сам принимать участие, находясь в Коктебеле в 1909 году, делясь с собратом по поэтическому цеху увиденным в Эзбекие «благоуханием миров».

В Коктебеле Николай Гумилев жил в доме «пра» — в комнате, расположенной на втором этаже, где посчастливилось останавливаться и автору сих строк в 80-е гг. минувшего века: здесь же великий русский романтик Серебряного века, размышляя о подвиге генуэзца Христофора Колумба, а на самом деле сына франккардаша, то есть черкеса, выходца из соседней с Коктебелем Кафы (Феодосии), написал поэму «Капитаны», ознаменовавшую новый и более созерцательный новый этап творчества великого русского поэта, отсчитывающего свой последний срок с коктебельского волошинского парка: до чекистской пули ему оставалось двенадцать лет:

На полярных морях и на южных,

По изгибам зеленых зыбей,

Меж базальтовых скал и жемчужных

Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,