Владимир Прибытков - Тверской гость Страница 30

Магомед кланяется, просит разделить с ним, недостойным, его скудную трапезу.

С непривычки сладости противны. Выпитое на голодный желудок молодое вино ударяет в голову.

- Хлебушка бы ржаного да молочка! - вздыхает Копылов, выковыривая из зубов налипшую нугу. - И как только они едят это? А квас добрый...

Магомед напряженно вслушивается в незнакомую русскую речь, улыбаясь, переспрашивает Никитина:

- Что? Что?

- Товарищ твое питье хвалит! - переводит ему Афанасий.

Магомед - топленое масло. Он громко хлопает в ладоши, кричит:

- Хусейн!

Бритоголовый слуга, низко кланяясь, приносит еще один сосуд, притаскивает нанизанные на длинных прутьях шипящие куски мяса.

- С этого и начинали бы! - бурчит под нос Копылов.

Видя, что гости захмелели, Магомед начинает льстивую речь. Он надеется видеть русских в своем караван-сарае все время, пока они будут в Дербенте. Они, конечно, не забудут его, своего раба, готового отдать за таких высоких друзей свою ничтожную жизнь. Магомед изливает мед, Копылов важно кивает ему, а Никитин начинает беспокоиться.

Выбравшись, наконец, от хозяина, Афанасий говорит Сереге:

- Он нас, пожалуй, чуть не за бояр принял. Худо.

- Почему худо? - возражает Копылов. - Хор-р-роший человек Магомед. И Дербент хороший. И море... Да! Будем тут жить... Ишака купим, гору купим...

Но, выспавшись, и Копылов соображает, что ошибка хозяина, в которой они неповинны, может отозваться им лихом.

- И за трапезу сдерет, и за сено сдерет! - догадывается он.

Солнце уже высоко. В караван-сарай входит Юсуф с целым мешком одежды.

- Хасан-бек прислал тебе! - говорит он Никитину.

В мешке два красивых шелковых халата, исподнее, широченные штаны чудного покроя, хорошие мягкие сапоги.

Сняв русскую одежду, Никитин и Копылов переодеваются. Новый наряд меняет обоих до неузнаваемости.

- Совсем восточный человек! - довольно улыбается Юсуф. На открытом лице шемаханца откровенная радость за своих новых друзей, за Хасан-бека, так щедро отблагодарившего их.

Мазендаранец Али, смеясь, кивает головой:

- Якши! Якши!

- Где Хасан-бек? - спрашивает Никитин. - Проведешь?

- Пойдем. Хоть сейчас.

- Али, - окликает Никитин мазендаранца, - ваших людей двое было во второй лодке?

- Двое.

- Ну, добро... Пошли, Юсуф.

Магомед, увидев Никитина в шелковом халате, разевает рот, начинает медленно таять.

Город малолюден, некоторые дома покинуты. Заборы кое-где разрушены. Видны кварталы, где о жилье напоминают только глиняные развалины. Лавок мало. На небольших площадях уныло зияют пустые водоемы.

- А не много народу здесь! - говорит Никитин Юсуфу.

- В верхнем городе больше, - отзывается тот. - Да чего же ты хочешь? Теперь все корабли идут в Баку, там лучше гавань, надежней укрепления. А человек ищет, где жизнь легче. Вот и пустеет Дербент. И рынок здесь невелик.

- Ты сам-то отсюда?

- Нет. У меня родные в Шемахе.

Дом посла приметен. Он обнесен не глиняной, а каменной стеной, растянувшейся на полквартала и упирающейся во двор мечети. У ворот стоят стражи с кривыми саблями

Дом стоит в глубине сада. Он белоснежен, длинен, обведен со всех сторон гульбищем без перильцев. Окна и дверь дома узки.

Хасан-бек, окруженный телохранителями, беседует с человеком в боярском одеянии. Оба поворачиваются к вошедшим в сад.

Обойдя каменный бассейн с фонтанчиком, Никитин приблизился к дому.

Юсуф застыл, согнувшись в поклоне. Никитин, коснувшись рукой земли, выпрямил спину.

Хасан-бек важен. На нем красный с золотом халат, голова обвернута пышной чалмой с драгоценным алым камнем.

Боярин Папин невысок, черняв. Глаза его быстры. На боярской одежде жемчуга и самоцветы. Рука запущена в бороду.

- Благодарствую тя, хозяин! - говорит Никитин. - В пору одежонка пришлась.

Хасан-бек милостиво трясет свежевыкрашенной бородой, делает плавный жест унизанными перстнями пальцами: не за что.

Совсем не тот шемаханец, что трусил под Астраханью и ослаб в ладье. Словно и не его ругал Юсуф и швырнул Серега!

- Тверской? - спрашивает Папин.

- Из Твери, - подтверждает Афанасий. - Челом вам бить пришел, бояре! Выручать надо ребят, что разбились. Бают, у кайтаков они.

- Кто да кто? - любопытствует Папин.

- Ваших московских четверо, да наш тверской, Митька Микешин, да тезиков двое.

- Хлопотать надо, бек! - вздергивает бровь Папин. - Помогай!

Хасан-бек склоняет голову:

- Я думаю послать гонца к Булат-беку, правителю Дербента. Мимо него нельзя - обидится. Купцы шли в Дербент - Булат-беку и забота, а его в городе нет.

- А долго ждать?

- Кто знает? - вопросом же отвечает Хасан-бек. - Я не могу ему указывать... Считай, до Булат-бека полдня пути, да гонец прождет ответа... Через два дня будем ждать решения.

- Не оставь, боярин! - настойчиво просит Никитин. - Вспомни, мы живота не щадили ради тебя.

- У тебя что там - товар? - интересуется Папин.

- Товар мой весь пограбили, - отвечает Никитин. - За товарищей опасаюсь... - Хм! - щурится Папин. - Так все и пограбили?

- Все как есть. Ничего не осталось.

- Как же теперь?

- Челом твоей милости бить остается.

- Ну, я помочь, купец, не могу. Без вас забот хватит.

- Не покинь, боярин! Заставь век бога молить. Ведь по миру нас окаянные пустили.

- Вольно ж плыть было! Нет, ничего у меня нету. Не проси.

Никитин, помолчав, упал на колени:

- Не за себя токмо, боярин... За всех прошу. Куда мы теперь?

Папин поморщился:

- Сказал же... вот, бейте шаху челом. А я сам здесь чужой... Ну, ступай! Скажу тебе потом, как с кайтаками решится.

Никитин встает, медленно стряхивает пыль с колен:

- Прости, Василий. Одну надежу на тебя держали...

Папин молчит. В душе Никитина отчаяние и стыд.

- Жить надо! - глухо говорит он. - По-христиански прошу помочь хоть малость. Ведь на хлеб нету. Хоть пока до шаха доберемся...

- Ладно, пришлю денег... - с неохотой, после долгого молчания роняет Папин. - Ступай.

Лица телохранителей бесстрастны. Хасан-бек играет перстнями, и острые искры переливаются на его руке. Глядя не в лицо боярину, а на его сапоги с серебряными подковками, Афанасий молча, пересилив себя, кланяется и идет к воротам.

Вот и повидал своих...

Копылов выслушивает его рассказ хмуро.

- Сколь пришлет, не сказал? - спрашивает он.

- Нет.

Али, видя удрученное лицо Никитина, садится рядом, кладет ему руку на плечо.

- Очень плохо? А?

- Плохо, Али. Хуже не выдумать.

- Я помогу тебе. Ты спас мне жизнь.

- Оставь ты это. Спас! Бросать тебя было, что ли?.. Как ты поможешь? Самого пограбили!

- Я почти дома. Плыви со мной, будешь торговать в Мазендаране.

- Эх, Али! Добрый ты человек. Спасибо тебе. Но как я товарищей брошу? Да и много ль наторгую у вас?.. Знаешь, сколь долгу на мне? За тысячу рублей!.. Ну?!

Али скорбно сидит рядом, опустив глаза и вздыхая. Да, тысяча рублей деньги очень, очень большие...

Чтобы отвязаться от хозяина, пришедшего узнать, какой обед нужен его дорогим гостям, Никитин, Копылов и Али уходят в город. День жарок. Голопузая черноглазая детвора с криками плещется в водоемах с тухловатой водой, пугая ленивых домашних уток. В одной из лавчонок, откуда слышны удары по наковальне и звон, спит на пороге дряхлый, ободранный старец. Уныло брякают колокольчики бог весть куда бредущих верблюдов. Одичалые бродячие собаки огромные и свирепые на вид - трусливо убегают от людей.

В заброшенном саду висят груши и яблоки. Али без стеснения сбивает их. Рассовав плоды по карманам и за пазухи, купцы спускаются к морю, долго сидят в тени одинокого дуба, жуют свою добычу.

- Где твой город? - спрашивает Никитин Али, чтобы не молчать.

Али машет рукой вправо и вперед, за крепостную стену, за белые барашки волн.

- А где шемаханский шах живет?

- Или в Баку, или в горах. Сейчас в горах. Еще лето. Во дворце зимой жить будет.

- Зима сурова?

- Вроде вашей осени.

Копылов швыряет обгрызенное яблоко в песок.

- Авось поможет!

- Шах богат! - соглашается Али.

- Нет, не поможет, - настойчиво произносит Никитин. - Нужны мы ему очень!

- Доходы-то у шаха с торговли! - горячо противится Копылов. - Должен поддержать купцов...

Никитин насмешливо и горько улыбается.

Несколько дней проходит в колебаниях от надежды к отчаянию. Папин прислал гроши. Впроголодь на них только жить! Хозяин караван-сарая, пронюхав об этом, больше не зовет купцов к себе, даже тайком уносит тюфяки.

- Черт с ним! Меньше платить придется! - плюет Копылов.

На толстую красную морду Магомеда, обиженно не замечающего русских, противно смотреть.

Но господь с ним, с Магомедом. Вот всесильный повелитель Шемахи, подножие аллаха на земле, шах Фаррух-Ясар удивил почище Магомеда. Правда, выслушав гонца Булат-бека, шах, как рассказывал Юсуф, тотчас послал скорохода к кайтацкому князю Халиль-беку с вестью, что разбившееся где-то возле Тарки судно - русское и шло к нему.