Роман Поляков - Гибель «Армии Власова». Забытая трагедия Страница 30

В течение всего апреля здесь и на других участках фронта противник проявлял активность, но сила атак была значительно меньше, чем в прошедшие месяцы. В позицию «палец» была проложена узкоколейная полевая дорога, чтобы облегчить снабжение этого участка фронта. Высшее командование высвободило новые соединения и направило их к месту прорыва. Из Чудова шло оживленное сообщение с «пальцем», который был подчинен новому командованию. Просека «Эрика», проложенная западнее шоссе от Спасской Полисти по лесистой местности, стала известна самой дурной славой и одновременно самой плохой дорогой для снабжения на всем Северном фронте. Она и так была плохо оборудована для перевозки снабжения, а тут еще все новые и новые обстрелы ее русскими. Каждый ланзер. который хоть раз вступал на эту просеку, будь то для подкрепления или смены сражающихся в этом со всех сторон подвергающемся нападениям «пальце», рассматривал с ехидной ухмылкой или крепким проклятием на губах шит, который показывал всем на входе в просеку, кто еще не знал, что здесь действительно начинается «жопа мира»[169]

Если наши советские мемуары говорят о трудностях боев в весеннюю пору, то что говорить о непривычных к нашей погоде немецких военнослужащих:

«Распутица на Волхове! Буквально за одну ночь все с трудом вырытые с помощью взрывов в земле боевые позиции и убежища превращаются в кипящие болотные ямы. Пути снабжения становятся жидкой трясиной. Рельсы узкоколейки в просеке «Эрика» исчезли в вязкой грязи. Волхов освобождается ото льда с громоподобным треском и вышел из берегов. Ручейки в ближайшем окружении тоже сбросили лед и превратились в бурные реки, артиллерийские позиции погрузились в болото и жижу.

Страшные трудности, которые испытывали не только немецкие, но и точно так же русские войска, на какое-то время парализовали боевые действия обоих сторон. Все лихорадочно работали, окапывались, откачивали, вычерпывали и делали гати для дорог, чтобы подвозить снабжение. Надо было постоянно соблюдать осторожность, т. к. русские неоднократно показывали, что лучше справляются с природными трудностями, чем немецкие войска, которым были неизвестны такие природные явления»[170].

«К середине апреля хлеба выдавалось менее половины нормы, других продуктов не было совсем. Но люди не падали духом. Мы стойко обороняли занятые рубежи, неутомимо трудились: рубили лес, строили дзоты, прокладывали дороги. Наступавшая весна торопила нас — ведь мы находились в болотах. Меня и сейчас поражает тот высокий боевой дух, который не покидал советских воинов ни на минуту, несмотря на невзгоды»[171].

Из воспоминаний П.В. Рухленко, ст. политрука, комиссара артбатареи 1102-го стрелкового полка 327-й стрелковой дивизии: «Внутри нашего котла мы сами настилали деревянные дороги по болотам; но это давалось нам с большим трудом, так как от недоедания бойцы слабели все больше и больше. Ночью самолеты стали сбрасывать нам мешки с сухарями, которые и собрать было трудно. Вдобавок у нас не было соли. Общее состояние людей ухудшалось.

Пополнение больше не поступало. Особенно ухудшилось положение с комсоставом во взводах. Во главе взводов стояли сержанты и младшие политруки, которых становилось все меньше и меньше. Как-то на совещании политсостава член Военного Совета И.В. Зуев сказал, что командование армии принимает меры по укреплению комсостава во взводах и ротах. Имелась в виду организация кратких курсов по подготовке комвзводов из сержантов и отличившихся в боях рядовых. По окончании этих курсов слушателям должны были присвоить звания младших лейтенантов и направить на должности командиров взводов.

Такие курсы были организованы, но перед их окончанием весь личный состав был брошен на прорыв окружения в Мясном Бору, и мало кто возвратился в свои части.

А весна все больше вступала в свои права. Весенняя распутица становилась для нас вторым противником. Все труднее сооружать укрытия. Мы ожидали сухой и теплой погоды, а ее не было. Беспокоили вши, которые тоже стали союзниками врага. Вести действенную борьбу со вшами в условиях болотистой местности было не так просто»[172].

Из воспоминаний В.А. Кузнецова:

«15 апреля. Каждое утро выходит в свет чистенький и опрятный номер «Отваги». Читатель не подозревает, скольких усилий стоит он коллективу, его создавшему. Если бы он увидел вымазанных и прокопченных в дымной землянке наших наборщиков Голубева, Холодова, Левина, Купорева, которые, не считаясь ни с чем, по 16-18 часов в сутки стоят низко склонившись над наборными кассами, он не поверил бы, что именно они и сделали чистенькую газету, которая принесла самые свежие новости. Читатель не знает, что вчера ночью печатники Лакин и Смолин не прекратили работы, когда в расположении редакции стали рваться снаряды. Они торопились отпечатать газету.

Рано утром к нам приехала странная колымага. Лошадь запряжена в какую-то самодельную волокушу. Это сооружение — единственный вид транспорта, при помощи которого только можно передвигаться по болотам. Тяжело дыша запавшими боками, лошадь остановилась возле автомашины, вывешенной на подпорках-сваях. Два человека, с ног до головы промокшие и вымазанные болотной грязью, бережно сняли с волокуши что-то тяжелое, завернутое в мешковину, и также осторожно понесли в наборный цех. Это наши соседи — «Боевая кавалерийская» — газета одной из дивизий генерала Гусева. У них выведена из строя печатная машина. За полтора десятка километров они возят к нам по болотам сверстанные полосы и печатают газету у нас.

19 апреля. На улице настоящая весна. Потоки вешней воды затопили все. Из палатки в палатку в нашем лагере приходится пробираться по торчащим из воды кочкам. Дорога на Огорели совсем расплылась. Прилетели жаворонки. После ужасающего грохота последних дней, непрерывного воя пикирующих бомбардировшнков установилась удивительная, прямо-таки невероятная тишина.

Наступательные возможности армии, видимо, подошли к концу. После неудачных попыток прорваться к Любани через Красную Горку быт предпринят удар на деревню Ручьи. Он оказался для врага внезапным, и деревня была взята сравнительно легко. Но сил удержать ее оказалось недостаточно. Почти тоже самое произошло в районе деревни Кривино.

Но как же тяжело оставлять мысль о наступлении. Мы были так близки к цели. «Остался еще один стремительный бросок вперед на крупный узел сопротивления немцев, и выстрелы наших орудий, пулеметов, винтовок сольются в единый победный хор с героическими залпами бойцов города Ленина. В нашей воле, в наших силах ускорить соединение с героями-ленинградцами». Так писала наша армейская газета несколько дней назад. И это не были просто слова.

Артиллеристы подполковника Фридланда М.Б. (18-й артполк РГК) уже обстреливали Любань из своих 152-мм гаубиц. Наши разведчики разглядывали в стереотрубу окраины Любани. До нас доносились звуки артиллерийской стрельбы федюнинцев, атаковавших Любань с северо— востока. увы, тоже безуспешно.

На днях Перльмуттер и Муса Джалиль присутствовали на допросе пленных. Лазарь Борисович, хорошо знавший немецкий, спрашивал пленного летчика, каких классиков немецкой литературы тот больше всего любит. Словно не понимая вопроса, летчик недоуменно поводил плечами. «Гете. Гейне, Шиллер?» — подсказывал Джалиль. Пустое дело! Завоеватель совершенно равнодушен. Он только что переброшен на Волховский фронт из Франции и знает только одно: убивать.

Муса Джалиль, словно бы огорчившийся за духовное убожество гитлеровцев, написал злую сатиру, которую мы дали в номер. Стихи так и названы — «Весенние резервы Гитлера». Вот несколько строк из них:

Не резервы это — мразь.

Мокрый снег, отбросы, грязь.

Ведь весной все утекает.

Что земле дышать мешает...» [173]

Положение наших войск уже было отчаянным.

«Люди заболели цингой, в том числе и я. Медики научили нас для поддержания здоровья делать настой из сосновой и еловой хвои. Этот напиток мы пили с удовольствием. Пили также сок березы, ели молодую крапиву.

Иногда мечтательно вспоминали о довоенной жизни, как хорошо бывало в домах отдыха и санаториях, как там отлично кормили и т. д. При подобных разговорах я затыкал уши, чтобы не слышать и меньше думать о еде»[174].

Стало понятно, что и Ставка и командование армиями допустило серьезные просчеты, планируя Любанскую наступательную операцию.

Между тем штабная интрига продолжала набирать обороны. Генерал Хозин, с прибытием на Ленинградский фронт Л.А. Говорова, оказался в таком же невыгодном положении, что и Мерецков с прибытием Власова. Надо было на кого-то свалить вину за неудачи и обеспечить себе достойную генеральскую должность. Убрать Говорова, как Власова, Хозину было невозможно. И он придумал блестящий ход: доложил в Ставку, что главной причиной провала Любанской операции является отсутствие взаимодействия между Ленинградским и Волховским фронтами: