Андрей Богданов - Царевна Софья и Пётр. Драма Софии Страница 31

Имеется в Москве также несколько колясок вроде французских, которые более богатые люди выписали из Голландии и Данцига. Царские кареты все очень старые; причина этому та, что они сами таковых не покупают, так как надеются получить их в подарок от иностранных государей или посланников. Лучшие, которые они имеют, делаются, по обычаю страны, с дверцами или же в форме паланкинов.

Сани царские — великолепны. Те, которые открыты, делаются из золоченого дерева и обиваются внутри бархатом и широкими галунами. Их запрягают в шесть лошадей, шлеи которых украшены таким же бархатом. Те сани, которые закрыты, делаются в виде карет, со стеклами, снаружи обиваются красным сукном, внутри же соболями. В таких санях можно лежать и спать во время переездов, которые, ввиду такого удобства, москвитяне совершают зимой и ночью. Когда цари выезжают за город, то вместо саней и колясок употребляют обыкновенные простые экипажи[275].

В окрестностях Москвы цари имеют несколько деревянных домов, которые несправедливо называются «увеселительными», так как в них нет садов[276], а просто они окружены стенами, из опасения, чтобы не разорили их поляки или татары, которые нападали на Москву, что часто случалось еще лет за пятьдесят, не более, тому назад[277].

Пётр весьма высок ростом, хорошо сложен и довольно красив лицом. Глаза у него довольно большие, но блуждающие, вследствие чего бывает неприятно на него смотреть. Несмотря на то что ему только 20 лет, голова у него постоянно трясется. Любимая его забава заключается в натравливании своих любимцев друг на друга, и весьма нередко один убивает другого из желания войти к царю в милость. Зимою он велит вырубать огромные проруби во льду и заставляет самых толстых бояр проезжать по ним в санях. Так как молодой лед оказывается непрочным, то они проваливаются в воду и нередко тонут[278].

Любит он также звонить в большой колокол, но самая главная страсть его — любоваться пожарами, которые весьма часто случаются в Москве. Москвитяне не берут на себя труда тушить их, пока огонь не истребит 400 или 500 домов[279]. Правда, что дома москвитян не лучше свиных хлевов во Франции и в Германии; их продают на рынке совсем готовыми[280]. В 1688 году сгорело в Москве 3000 домов, и в прошлом году в продолжение четырех месяцев я видел три пожара, каждый из которых истребил, по меньшей мере, 500–600 домов. Пожары чаще всего происходят от пьянства и неосторожного обращения с огнем, так как они никогда не тушат свечей, горящих в их комнатах перед иконами.

Посту предшествует у них карнавал, который продолжается столько же дней, сколько и самый пост[281]. В течение этого карнавала беспорядок настолько велик, что иностранцы, живущие в предместьях, не решаются выходить из дому и ходить в город, ибо москвитяне дерутся как дикие звери и напиваются водкою и другими крепкими и отвратительными напитками, проглотить которые кроме них не в состоянии никто в целом мире.

Неудивительно, что москвитяне теряют тогда и последнюю каплю разума, которая у них еще имеется, и режутся друг с другом длинными ножами, похожими на штыки. Лучший друг готов убить своего же друга из-за копейки или су. Чтобы уменьшить этот беспорядок, довольствуются тем, что посылают стражу, но солдаты бывают не трезвее народа, появляясь почти всегда уже после преступления, и если им обещана часть добычи, то преступник может спокойно скрыться. Там не находят ничего ужасного в том, что почти ежедневно встречают на улицах трупы убитых людей[282].

Едят москвитяне так много, что после обеда они вынуждены спать часа три, и тотчас после ужина ложатся спать. Зато они встают весьма рано. Даже и в походах каждый солдат, не исключая и стражи, непременно спит после обеда.

Летом, в полдень, они совершенно раздеваются, купаются и спят в таком виде. Дождя они не любят, и дождь идет у них редко[283].

Они носят шапки, и при встрече с приятелем каждый крестится, после чего они жмут друг другу руку. Крестное знамение они, вероятно, делают с целью призвать Бога свидетелем их вероломства, ибо недобросовестность — одно из их качеств.

Вера у москвитян греческая, но ее можно назвать архисхизматической, ибо она изобилует ужасными суевериями, созданными их невежеством, так что москвитян можно назвать полуидолопоклонниками. Хотя у них и сохранилось духовенство, но уважение, оказываемое ему, чисто внешнее. Вне церкви они не задумываются оскорблять священников и монахов: они только срывают с них шляпы, бьют палками и после истязания одевают им шляпы снова[284].

Патриарх Московский прежде жил в Киеве, но когда сей город перешел к москвитянам, последние получили разрешение перевести его резиденцию в Москву[285]. Патриарх избирается обыкновенно из числа митрополитов и утверждается царем. Он не может быть свергнут, как это случилось с его предшественником, никем, кроме патриархов Царьградского и Антиохийского[286], которые нарочно поставили патриарха, бывшего в прошлом году, в царствование Феодора, и ныне умершего, в зависимость от царя; он был избран только за свою красивую бороду[287].

Патриарх и митрополиты носят всегда священническую рясу, которую никогда не снимают, едут ли в экипаже или даже верхом. Им предшествует с крестом прислужник, который, как и прочие, идет с обнаженной головой. Какова бы ни была погода, слуги, согласно обычаю, идут впереди господина с обнаженными головами. Мантии их отличаются от мантий наших епископов только тем, что они отделаны множеством погремушек и бубенчиков[288].

Священники их держат в руках четки, висящие до земли, и постоянно над ними что-то бормочут. Набожность их выражается главным образом в процессиях, которые совершаются со следующими церемониями: все духовенство в богатых облачениях, большей частью унизанных жемчугом, выходит толпой, в беспорядке[289], из одной церкви, с тем, чтобы направиться в другую, где назначена служба. Каждый священник держит что-нибудь в руках: одни — книги, другие — кресты, а многие — священнические жезлы. Идущие близи митрополита или патриарха несут огромные изображения Богоматери, украшенные золотом, серебром, драгоценными камнями и жемчужными четками. Другие несут огромные четырехугольные кресты, тоже весьма богатые и до того тяжеловесные, что некоторые из них с трудом поднимают четыре священника. Затем следуют те, которые несут евангелия, драгоценнее которых, несомненно, не найти во всей Европе, потому что одно такое евангелие стоит около 25 или 30 тысяч экю.

Я видел, между прочим, одно евангелие, которое отделано, по заказу царя Петра, французским ювелиром. Каждая сторона украшена пятью изумрудами, из коих самый малый стоит более 10 000 экю. Вес золотого переплета простирается до четырех фунтов, так как эти господа ценят работу лишь тогда, когда она тяжеловесна.

Затем следуют игумены, за ними митрополиты и позади всех, на некотором расстоянии, идет патриарх в жемчужной шапке, за исключением трех корон (на головном уборе папы) весьма похожей[290] на папскую тиару. Его должны поддерживать цари, но так как эти последние во время шествия сами должны быть поддерживаемы, то их заменяют знатные люди, нарочно для того определяемые. Впереди таких процессий около ста человек метут дорогу и посыпают ее песком. Это происходит от того, что до управления Голицына надо было шагать по грязи. Он же за отсутствием в этой стране какой бы то ни было мостовой приказал устроить деревянные мостки, но после его падения только главные улицы поддерживаются в таком виде[291].

Москвитяне ограничиваются лишь тем, что присутствуют при богослужении, которое священники их начинают обыкновенно в полночь, несмотря на то что оно очень долго продолжается. В церкви они никогда не садятся и молятся Богу только мысленно, так как большинство из них неграмотны, и никто, не исключая и священников, не знает греческого языка[292].

Праздников у москвитян очень много; празднуют они их всеобщим трезвоном, начинающимся накануне и кончающимся на следующий день с закатом солнца. Работают они во все дни года без различия. Москвитяне имеют большую склонность к богомолью. Царь Иоанн, несмотря на то что он совершенно парализован, проводит всю свою жизнь в посещении святынь. Между тем для него было бы гораздо выгоднее не показываться так часто в народе, но, напротив, совершенно скрыться в своем дворце, ибо он страшно безобразен и возбуждает только жалость, несмотря на то, что ему только 28 лет, так что на него трудно смотреть[293].

Когда москвитяне куда-либо входят, они начинают класть земные поклоны, многократно креститься и кланяться образам или тому месту, где они должны висеть. Священники их женаты, но не могут спать со своими женами накануне праздников. Что касается епископов и игуменов, то они должны жить в безбрачии. Если римский католик вступает в их религию, они его снова крестят; ежели он женат и жена его не соглашается вместе с ним переменить религию, он может жениться на другой.