Олег Мороз - Хроника либеральной революции Страница 31

Сначала посмотрим, кто мог бы уже осенью 1992-го возглавить антиельцинский силовой — «генеральский» — заговор. Снова в памяти всплывают уже упоминавшиеся фамилии тех людей в лампасах, которые оказались в первых рядах мятежников год спустя, — Руцкой, Ачалов, Баранников, Дунаев, Макашов…

Первый из перечисленных военачальников — генерал Руцкой — вряд ли стал бы принимать активное участие в заговоре. Во-первых, ему это было не нужно: он и без того уверенными шагами продвигался к власти, был убежден, что через не слишком долгий срок она достанется ему вполне «законным» образом. Во-вторых, чтобы организовать и возглавить заговор — «чистый» заговор, не замаскированный под «народное восстание» — все-таки нужна известная храбрость, коей вице-президент явно не обладал.

Гайдар:

«То, что вице-президент — человек весьма ограниченный и малообразованный, новостью для меня, разумеется, не было. Но в процессе работы, особенно сталкиваясь с экстремальными ситуациями, требующими принятия быстрого решения… вдруг с недоумением убеждаюсь, что героический летчик, мягко говоря, еще и не слишком храбр… Поначалу это настолько противоречило его устоявшейся репутации, что я даже не поверил, подумал, что, наверное, ошибаюсь. Потом, когда подобного рода ситуация повторялась неоднократно, убедился — да, за бравой внешностью усатого рубахи-парня скрывается… не уверенная в себе натура. Так что потом, в октябре 1993 года, отнюдь не геройское поведение Руцкого меня нисколько не удивило».

Министр безопасности Виктор Баранников в ту пору, видимо, уже вполне созрел для выступления против президента, хотя напоказ при каждом удобном случае демонстрировал абсолютную преданность ему. Как вспоминает Гайдар, среди проблем, касающихся силовых структур, «неуверенность в надежности» Министерства безопасности была наиболее серьезной. Никакой существенной оперативной информации ни правительство, ни президент от МБ не получали, «зато любые закрытые или открытые правительственные и президентские бумаги немедленно попадали в коммунистические и нацистские газеты». «В общем, — заключает Гайдар, — если МБ и работало, то явно не на нас. К сожалению, в это время президент еще вполне доверял Виктору Баранникову…».

Примерно то же самое можно сказать и про Андрея Дунаева, который в то время занимал пост замминистра внутренних дел. Не исключено, что и он уже в 1992-м мог переметнуться в антипрезидентский лагерь, как переметнулся в 1993-м, хотя в отношении него это, пожалуй, можно утверждать с меньшей уверенностью, чем в отношении тогдашнего главы МБ. К тому же, став в сентябре 1993 года белодомовским «министром внутренних дел», Дунаев никак себя не проявил, оказался пустым местом и вскоре был заменен другим деятелем. Так что и в скороспелом заговоре 1992 года — если бы таковой случился, — толку от него, я думаю, тоже было бы мало.

В общем из списка мятежных генералов 1993 года, гипотетически примеряясь к 1992-му, — кто из них уже тогда был бы способен поднять бунт против президента, — смело можно вычесть двоих — Руцкого и Дунаева. Что касается оставшихся… Думаю, такие люди, как Ачалов, Баранников, Макашов, вполне могли уже осенью 1992-го организовать и возглавить антипрезидентский заговор, причем с известными шансами на успех (так что нельзя сказать, будто опасения демократов были совсем уж безосновательны). У Ачалова имелись обширные связи в армии. Участие в нем Баранникова, — главы того ведомства, которое, собственно говоря, и призвано отслеживать подобные поползновения и ликвидировать их в зародыше, — обеспечило бы заговору достаточную конспиративность, необходимую на начальной стадии. Антидемократический фанатизм Макашова мог придать путчу необходимую в таких делах агрессивную энергию…

Вместе с тем, и соображения против выбора такого пути были достаточно основательные. Ведь подобный путч уже произошел совсем незадолго перед тем, всего лишь год назад. Он тогда был у всех на памяти, причем эта память не вызывала ничего, кроме отвращения. Так что на положительную реакцию широкого общественного мнения новые заговорщики вряд ли могли бы рассчитывать. Главное же, строить какие-то заговоры оппозиционерам в ту пору не было особой необходимости. Просматривался совсем иной сценарий захвата власти — как им казалось, несравненно более эффективный. Он заключался в том, чтобы всеми способами, всеми силами мешать реформам и ждать, ждать, ждать… Ждать, пока плод созреет и сам упадет в руки (в 1992-м это яблочко было еще явно зеленым). Спотыкающиеся и вихляющие из стороны в сторону реформы, реформы, которым ставят палки в колеса, будут делать жизнь людей все хуже. А это как раз то, что и требуется: «Чем хуже — тем лучше!». Ухудшающаяся жизнь станет все больше настраивать население против реформ и реформаторов, создавать благоприятную атмосферу для вполне «демократичного», вполне «конституционного» перехода власти к оппозиции. Не исключено даже, что в конце концов народ сам поднимется против «антинародного режима», сметет его, призовет на правление непримиримых оппозиционеров.

Именно этот сценарий и был реализован в 1993 году. Реализован достаточно успешно. Народ, правда, не поднялся, но имитация «народного восстания» была разыграна не то что бы совсем неубедительно. Триумфа тоже не получилось, но помешали ему достаточно случайные обстоятельства. Хотя реально тогда победил президент, но вполне могли бы победить и его противники. В принципе, и то, и другое, было, пожалуй, одинаково вероятно…

И еще одно. Многие до сих пор считают разгромленных мятежников этакими «священномучениками»: они, дескать, защищали Конституцию, а злодей-президент расстрелял их из танков (как уже говорилось, «расстрел парламента» — любимое клише коммуно-патриотической пропаганды). Если бы случилось не то, что случилось, а произошел бы, допустим «генеральский» заговор, вылепить этот мученический образ из очередной компании путчистов было бы, согласитесь, несравненно сложнее. Кто-то, возможно, учитывает и это, затевая ту или иную опасную игру…

ГЕРАЩЕНКО ТОРПЕДИРУЕТ РЕФОРМУ

Атмосфера неуверенности, ожидания возможного трагического катаклизма, конечно, не могла не сказываться на действиях реформаторов. Одно дело, когда ты действуешь в достаточно спокойной обстановке (я уж не говорю — в обстановке всеобщей поддержки: на такую вряд ли можно было рассчитывать), когда чувствуешь себя со всех сторон защищенным, и другое — когда на тебя всякий день обрушивается поток тревожной информации, когда тебя насквозь продувают прострельные ветры противоречивых или просто враждебных общественных настроений. В такой обстановке трудно не проявить излишнюю уступчивость и податливость, избежать каких-то неточных шагов.

Одной из главных задач, которую с самого начала ставило перед собой правительство реформаторов, была финансовая стабилизация. Достичь ее можно было лишь в том случае, если бы удалось последовательно проводить достаточно жесткую кредитно-денежную политику, — не допускать чрезмерного кредитования госпредприятий, слишком больших социальных выплат, безудержного повышения зарплаты и т. д. Ибо за этим неизбежно следовал всплеск инфляции, что в конечном счете приводило к ухудшению положения людей, то есть к результатам прямо противоположным, нежели те, к которым будто бы стремились сторонники политики мягкой. Однако правительство то и дело заставляли отступать от его жесткой линии. На первое такое отступление оно вынуждено было пойти уже зимой 1992 года. Пагубные результаты этого, естественно, не замедлили сказаться.

Но особенно мощная деформация денежной политики началась после того, как исполняющим обязанности председателя Центробанка Президиум ВС назначил Виктора Геращенко. Случилось это 17 июля. Дату стоит запомнить: многие отмечали, что в этот момент завершился более или менее последовательный ход реформ, осуществлявшийся правительством Гайдара, и началось зигзагообразное, со спотыканием и скольжением, движение, то и дело грозившее вообще все повернуть вспять. При этом Гайдар не отрицает: в том, что так произошло, есть и его доля вины.

Назначение руководителя ЦБ в ту пору было прерогативой Верховного Совета. Однако, чтобы тот или иной деятель занял этот пост, требовалось, разумеется, согласие главы правительства (а Гайдар к тому времени был уже и.о. премьера) и тем более президента. Когда стало ясно, что прежний руководитель ЦБ Георгий Матюхин должен будет покинуть свой пост, Гайдар не сразу решил, кого бы он мог поддержать как кандидата ему на замену. Было ясно: кандидаты, которые полностью устраивали бы реформаторов, — такие, как Борис Федоров или Сергей Игнатьев, — абсолютно неприемлемы для депутатов. Тогда и возникла фигура бывшего председателя Госбанка СССР Геращенко. Демократы относились к нему настороженно, если не сказать больше: бывший главный советский банкир активно участвовал в «павловских авантюрах», припрятывал, по слухам, за границей «деньги КПСС», фактически поддержал ГКЧП… Однако квалификация его вроде бы не вызывала сомнений. Это-то в конце концов и решило дело. После беседы с Геращенко Гайдар согласился на его назначение.