Олег Гордиевский - КГБ Страница 32

Самая серьезная проблема Савинкова заключалась не в недостатке западных средств, а в том, что в его организацию были внедрены советские агенты, хотя он об этом и не подозревал. В декабре 1920 года, как раз, когда Савинков создавал свой НСЗРИС, к нему в Польшу приехал заместитель начальника штаба советских внутренних войск в Гомеле Александр Эдуардович Опперпут, который, выдавая себя за члена антибольшевистского подполья, привез ему целый портфель фальшивых секретных документов. Настоящее имя Опперпута было Павел Иванович Селянинов. Он был сотрудником ЧК и с большим успехом работал в качестве агента-провокатора. Одно его имя должно было вызвать подозрение: ведь за период Советской власти в русский язык было введено столько новых сокращений. Фамилия Опперпут подозрительно похожа на сокращение двух слов — «операция» и «путать». Ни Савинков, ни западные разведывательные службы, с которыми Опперпут вошел в контакт, так и не смогли разгадать, что стояло за этой фамилией. Став одним из главных помощников Савинкова, Опперпут смог выявить всех основных членов НСЗРИС, действовавших в Советской России. Большинство из них было арестовано ЧК, а сорок четыре человека предстали перед показательным судом в августе 1921 года. Для того чтобы сохранить легенду Опперпута, было объявлено, что он также арестован.

Разведывательная информация, добытая Опперпутом, послужила основанием для официального советского протеста польскому правительству в связи с попытками находящегося в Варшаве Савинкова спровоцировать антисоветские выступления. В октябре 1921 года по настоянию польской стороны Савинков покинул Варшаву и, переехав в Прагу, а затем в Париж, создал новый антибольшевистский центр. С этого момента началась вторая стадия операции ЧК — «Синдикат-2». Ставилась задача уничтожить остатки организации Савинкова в России и на Западе и заманить самого Савинкова обратно в Россию, с тем чтобы судить его показательным судом в Москве. Эта операция облегчалась тем, что Савинков к этому времени почти полностью потерял связь с реальностью. В конце 1921 года он приехал в Англию, где, возобновив старое знакомство с Уинстоном Черчиллем, провел раунд встреч с высокопоставленными чиновниками. Интересно отметить, что он встречался даже с представителями русской торговой делегации в Лондоне. Савинков утверждал, что, встретившись с главой советской делегации Красиным, он произвел на него такое впечатление своими идеями относительно будущего свободной от большевиков России, что тот предложил ему стать членом Советского правительства. Однако начальник СИС Мансфилд Камминг, исходя, вероятно, из перехваченных телеграмм Красина, докладывал в Министерство иностранных дел, что не следует доверять рассказам Савинкова, поскольку в действительности в торговой делегации «ему был оказан весьма недружеский прием». Незадолго до рождественских праздников Черчилль вместе с Савинковым направились на машине в Чекерз, загородную резиденцию премьер-министра. Они застали Ллойда Джорджа в окружении служителей Свободной церкви и уэльского хора, который на протяжении нескольких часов подряд исполнял религиозные гимны на валлийском языке. Когда все гимны были спеты, Савинков безуспешно пытался завоевать расположение Ллойда Джорджа, рассказав ему о своих призрачных планах. Но сам Савинков совсем по-другому рассказывал об этой встрече. По его версии, гимны в исполнении уэльского хора плавно перешли в «Боже, царя храни», и к пению вскоре присоединились Ллойд Джордж и члены его семьи.

Будучи по сути своей фантазером, Савинков обладал чрезвычайной притягательностью, хотя вместе с тем ряды его сторонников постепенно таяли. Даже Черчилль, до некоторой степени, восхищался этим человеком. Он писал о Савинкове: «Принимая во внимание все, что было сказано и сделано, и учитывая все, даже неприятные моменты, мало кто так много делал, так много отдавал, так много страдал и так многим жертвовал во имя русского народа.»

Летом 1922 года помощник Савинкова, бывший царский офицер Л.Д. Шешеня был схвачен советскими пограничниками во время перехода русско-польской границы. По приказу ГПУ Шешеня написал сторонникам Савинкова, находящимся в эмиграции в Польше, письмо, в котором сообщил о том, что он вступил в контакт с хорошо организованным антибольшевистским подпольем в России. После этого старший офицер КРО А.П. Федоров несколько раз ездил в Польшу под именем А.П. Мухина, выдавая себя за одного из руководителей вымышленного московского подполья. В конце концов ему удалось убедить руководителя савинковской организации в Вильно Ивана Фомичева поехать вместе с ним в Россию. В Москве Фомичев встретился с группой агентов-провокаторов ГПУ, выдававших себя за руководителей подполья. В результате переговоров он согласился попросить Савинкова взять на себя руководство их группой.

В июле 1923 года Мухин встретился с Савинковым в Париже и сообщил ему, что в московском подполье существует раскол по вопросу тактики и оно сильно нуждается в его опыте руководителя. Но сам Савинков не поехал в Москву, а послал туда своего помощника, полковника Сергея Павловского. По приезде в сентябре в Москву Павловский был арестован. В тщательно отредактированных материалах КГБ по этому делу говорится, что поначалу он был «очень агрессивен…, но потом и он согласился помочь ГПУ и сыграть отведенную ему ГПУ роль». Павловский должен был послать несколько телеграмм Савинкову с просьбой присоединиться к нему в Москве. В июле 1924 года Савинков, проглотив наживку, решил вернуться в Россию. Он послал телеграмму своему старому другу и помощнику Сиднею Рейли, в которой просил его приехать из Нью-Йорка и помочь ему подготовить тайное возвращение на родину. В течение трех недель они обсуждали этот план, а 15 августа Савинков и несколько его сторонников, перейдя советскую границу, попали прямо в руки ОГПУ. Допросы быстро сломили его сопротивление. На показательном суде 27 августа Савинков полностью признал свою вину:

«Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть, и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас, как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее.»

За свое публичное покаяние Савинков не был расстрелян, а приговорен к десяти годам тюремного заключения. Согласно официальной версии КГБ, в мае 1925 года Савинков выбросился из окна тюрьмы и разбился насмерть. В действительности же, — и об этом хорошо известно нынешнему руководству КГБ, — Савинкова столкнули в лестничный пролет на Лубянке. Несколько раз Гордиевскому показывали это место ветераны КГБ, причем все они были уверены в том, что Савинкова столкнули.

ЧК разработала и провела еще одну операцию, которая была даже более успешной, чем «Синдикат». Чекистами была придумана подпольная «Монархическая организация России» (МОР), получившая известность под кодовым названием «Трест». Просуществовав шесть лет, эта вымышленная организация вошла в историю современной разведки как классический пример подрывных действий в мирное время. Главными объектами «Треста» были две основные белоэмигрантские группы: «Высший монархический совет» (ВМС) в Берлине и «Российский общевойсковой союз» (РОВС) в Париже во главе с генералом Александром Кутеповым. О существовании несуществующей организации МОР впервые стало известно в конце осени 1921 года, когда офицер КРО Александр Якушев, выдававший себя за тайного члена «Треста», имеющего возможность выезжать за границу в качестве советского торгового представителя, рассказал о ней члену ВМС Юрию Артамонову во время их встречи в Ревеле. Через Артамонова КРО установил контакт с ВМС. В 1922 году Артамонов переехал в Варшаву, где, став представителем РОВС, занимался обеспечением связи с генералом Кутеповым, находившемся в Париже. В течение ряда лет по заданию КРО Якушев и другие представители «Треста» выезжали в Германию, Францию и Польшу, где устанавливали связи среди белой русской эмиграции. В этих поездках Якушева иногда сопровождал генерал Николай Потапов, бывший царский офицер, присоединившийся к большевикам вскоре после революции, но теперь выдававший себя за начальника военного штаба МОР.

Главную роль в завоевании доверия генерала Кутепова, который больше, чем любой другой белогвардейский лидер, опасался провокаций со стороны советских агентов, сыграла Мария Захарченко-Шульц. После смерти первого мужа, погибшего на «великой войне», Мария, оставив своего ребенка у знакомых, пошла на фронт добровольцем. Ее второй муж был убит на Гражданской войне, а Мария вместе с отступающими белогвардейскими армиями попала в Югославию. В 1923 году она вступила в организацию Кутепова. «Племянница», она же Мария Захарченко-Шульц, неоднократно приезжала в Россию, где встречалась с представителями «Треста». Пепита Рейли, последняя жена знаменитого английского агента, так описывала Захарченко-Шульц: «Стройная женщина с бледным, но привлекательным, умным лицом, спокойными, честными голубыми глазами, безусловно, хорошо образованная и точно отвечающая описанию Сиднея, который называл ее классной дамой.» Вклад Захарченко-Шульц в успех операции «Трест» был настолько весомым, что ее обвинили в сотрудничестве с ЧК. Однако в учебных пособиях андроповского института ПГУ о ней говорится, и, возможно, на это есть основания, что она даже не подозревала об отведенной ей роли и была послушной игрушкой в руках Александра Опперпута, который, встретившись с ней в Москве, соблазнил ее и продолжал поддерживать с ней интимные отношения в течение нескольких последующих лет. Полная эмоций и в то же время наивная Захарченко-Шульц смогла завоевать доверие и Кутепова, и Рейли, и это сделало ее неоценимым агентом в руках организаторов операции «Трест».