Екатерина Моноусова - Полная история рыцарских орденов Страница 32

Мы с Сашкой бродили по свежевыкрашенным анфиладам. Когда в позапрошлом веке в замок въехал Павел, тот и был таким — новеньким, «с иголочки». Он строил его четыре года, чтобы прожить здесь сорок дней — ровно столько, сколько требуется душе, чтобы отлететь на небо. Это была не просто резиденция — воплощенная мечта. Конечно, он и Зимний дворец повелел именовать замком, но этот был настоящим — средневековая крепость, рыцарская твердыня. Рвы, подъемные мосты, пушки, полубастионы — именно таким должен быть дворец Великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Торжественные церемониалы кавалеров будут проходить под сенью восьмиконечного креста, который многократно повторяется в отделке фасада. Вот они поднимаются по широкой парадной лестнице, словно зажатой между стенами… Сдержанную величавость интерьера подчеркивает цветной камень — мрамор и гранит. Взгляд входящего невольно обращается к бронзовому гербу Российской империи, установленному на центральной стене. Исполненный в новом варианте — с белым крестом — он единственная орденская реликвия в замке, сохранившаяся до нашего времени…

Галерея мальтийских кавалеров, контраст красного и черного: ее стены были украшены большими полями «breccia coralina de Genova с инкрустациями черного мрамора из Порто-Венере». В торце — мраморные хоры для оркестра. В центре — глубокая ниша с камином, инкрустированным лазуритом и яшмой. Еще четыре ниши против окон облицованы «gipolino antico» — редким мрамором, напоминающим зеленое окаменелое дерево… Далее — Мальтийская тронная зала, купол которой поддерживали шестнадцать атлантов. Увы, в этом царстве пурпура и серебра немногим довелось побывать при жизни Павла. Исключением стала аудиенция датскому министру, генерал-майору, графу Левендалю — а более никаких орденских церемоний в замке не проводилось.

Его кирпичные стены (сродни испанской терракоте) ярким пятном выделяются на фоне пастельно-сумеречного Петербурга. Красный — традиционный цвет Ордена. Правда, некоторые современники связывали его с именем фаворитки императора княгини Гагариной, чью лайковую перчатку он как-то подобрал на балу… Что же, преклонение перед Прекрасной Дамой — тоже черта истинного рыцаря.

«Мне кажется, что у меня шея свернута…»

В газете «Санкт-Петербургские Ведомости» от 7 июля 2001 года была напечатана небольшая статья. «В начале минувшего апреля петербуржцы и гости города, пересекавшие Дворцовую площадь, могли наблюдать необычную картину. На верхней площадке Александровской колонны виделись фигурки людей. Это были верхолазы, обследовавшие бронзового ангела. Снизу верхолазы казались маленькими гномами и своими кукольными размерами подчеркивали монументальность памятника.

Этим летом исполняется 167 лет со дня открытия Александровской колонны. Автором ее проекта, как известно, был Огюст Рикар де Монферран. Изображений архитектора, дошедших до нашего времени, немного, и все они наперечет. Но вот в 1979 году А. Л. Ротач и О. А. Чеканова, авторы книги «Монферран», вышедшей в серии «Зодчие нашего города», впервые опубликовали новый портрет архитектора, запечатленного на фоне Александровской колонны.

Это изображение вызвало немало вопросов. Да и сами авторы первой публикации отметили, что «облик Монферрана здесь несколько отличается от известных его изображений». Впрочем, это их не насторожило — как не насторожило и обилие высоких наград, которыми усыпана грудь «Монферрана».

Даже на черно-белой репродукции видно, что неизвестный одет в парадный мундир камергера, расшитый золотом, поверх которого накинута мантия с белым мальтийским крестом на левом плече. Мантия является знаком одеяния кавалера ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Через правое плечо пропущена андреевская лента, а на груди изображена звезда высшего российского ордена — ордена Святого Андрея Первозванного. На шее висит крест ордена Святого Георгия III степени; есть и другие награды.

Имел ли эти титулы и ордена Огюст Монферран? Архитектор не был камергером, а как не состоящий на русской военной службе не мог быть и кавалером ордена Святого Георгия. Также Монферран не мог быть кавалером высших российских орденов, которые жаловали чинам первых трех классов, — а он к моменту открытия Александровской колонны имел лишь чин коллежского советника VI класса по Табели о рангах.

Но если не Монферран — то кто?

В Российском государственном историческом архиве хранится фотография с неоконченного портрета работы Карла Брюллова, на котором запечатлен граф Юлий Помпеевич Литта. Черты лица и форма головы идентичны неизвестному на нашем портрете.

Биография Юлия Помпеевича крайне любопытна. Он родился в знатной миланской семье, семнадцатилетним юношей был записан в рыцари Мальтийского ордена. Несколько лет командовал галерой и совершал плавания в Средиземном море, приобретя репутацию опытного и смелого моряка. В 1789 году по приглашению Екатерины II Литта приехал в Петербург. За «храбрость, распорядительность и решительность», проявленные в ходе русско-шведской войны 1788–1790 годов, он был награжден орденом Св. Георгия III степени и золотой шпагой с надписью «За храбрость».

При Павле I Ю. П. Литта одно время состоял послом Мальтийского ордена при русском дворе. После принятия русского подданства император возвел его в графское достоинство, пожаловал ордена Св. Александра Невского и Св. Иоанна Иерусалимского…А в декабре 1825 года, будучи членом Государственного совета, Юлий Помпеевич поддержал притязания великого князя Николая Павловича на престол: «Вы одни можете нами повелевать…» После восшествия на трон Николай I пожаловал графу высшую российскую награду — орден Св. Андрея Первозванного, а также назначил старшим обер-камергером своего двора.

Итак, зафиксированные на портрете «Монферрана» ордена действительно принадлежали графу Литте. Но почему же Юлий Помпеевич запечатлен художником на фоне Александровской колонны? Ответ на этот вопрос найти несложно. В 1831 году граф был назначен председателем «Комиссии о построении Исаакиевского собора», отвечавшей и за установку колонны…»

Если появление портрета графа на Александрийском столпе вполне объяснимо, то странная развязка, последовавшая за его небывалым взлетом в России, ставит в тупик. Пожалуй, никто не имел такого влияния на государя, как этот бывший миланский аристократ. Ничтоже сумняшеся, он добился титула российского графа; а после женитьбы на графине Скавронской, которая, по словам современников, была «прекрасна собою» и имела «добрую душу и чувствительное сердце», перед ним распахнулись двери всех домов блистательного Петербурга. Позаботился Литта и о своих близких. Французские рыцари, его друзья, были назначены на высокие посты: де ла Хусайе — начальника канцелярии ордена, а де Витри — директора пенсионной палаты госпитальеров. Да и родной брат Юлия Помпеевича, папский нунций Лоренцо (или попросту Лаврентий), получил свою, не вполне понятную, но весьма доходную должность не без его участия.

Как ни странно, именно Лаврентий (поистине роковое имя для российской истории!) невольно оказался причиной политического краха своего брата. К такому выводу пришел Владимир Александрович Захаров — историк и литературовед, старший научный сотрудник МГИМО, автор более тридцати работ по истории госпитальеров, бывший сотрудник Посольства Суверенного Мальтийского ордена в Российской Федерации и, «до кучи», один из старейших участников Российского монархического движения.

В руки ученого случайно попали три письма, полученных Лоренцо Литтой в Петербурге. Первая записка, написанная на латыни от имени Папы, но без его личной подписи, была вполне невинной. Простая благодарность императору за то, что предоставил архиепископу Станиставу Сестренцевичу право носить кардинальское облачение.

Вторая, датированная 20 января 1799 года, тоже написана от имени Пия VI — и на ней тоже нет его подписи. Записка была направлена из некоего монастыря под Флоренцией. Озаглавлена она весьма таинственно — «Pro Memoria», и часть ее текста зашифрована. Впрочем, ученым удалось разобрать, что это не что иное, как советы нунцию Лаврентию об особой осторожности, которую следует применять в разговорах с Павлом I об Ордене.

Несмотря на то, что в обоих документах отсутствует подпись Его Святейшества (а также его печать), ученые никогда не сомневались — обе записки составлены лично Папой. Но стал ли писать их человек, который к этому моменту был настолько болен, что даже не вставал с постели? Владимир Захаров убежден: документы — дело рук архиепископа Одескальчи, флорентийского нунция, который неотлучно находился подле умирающего понтифика. Он никогда не был замечен в особых симпатиях к российскому приорству и абсолютно не одобрял решения о «снятии» Гомпеша: «Следовало не только полностью доказать предъявленные Великому Магистру обвинения, но также, прежде чем приступать к лишению его сана, необходимо было предъявить значительное количество доказательств его вины, а также иметь зрелость суждений и, кроме всего прочего, надо было получить согласие представителей всех «лангов». Та поспешность, с которой Российское Великое Приорство приступило к действию, которое могло совершаться исключительно по решению Апостольского Престола, не могла не удивить Его Святейшество… Следует отметить, что благородная решимость постоять за честь и достоинство Ордена вселила слишком большое усердие в души рыцарей, составляющих Российское Великое Приорство, и они, не удовлетворившись смещением настоящего Великого магистра и не дождавшись ответа Его Святейшества, провозгласили нового Великого магистра.