Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории. Страница 33

Читатель вправе мне сейчас не поверить, но — к большинству обильно процитированных здесь текстов я отношусь не только с искренним научным интересом, но и получаю от них немалое эстетическое наслаждение. Это не просто так называемый жанр «фолькхистори», фольклорной, народной истории, и не «микроэпохалки» из цикла «нарочно не придумаешь» с последней страницы «Литгазеты». С фольклором этот жанр роднит его недостаточная отрефлектированность, но в то же время это жанр авторской прозы. Она находится где-то на грани между западной фантастикой, готическим романом, русским эпосом, средневековым схоластическим трактатом, альтернативной наукой, литературой конспирологически-апокалиптического свойства, футуризмом и своеобразным толстовством, формой духовного протеста несправедливо обиженных интеллигентов.

Сами авторы, уподобляясь герою мольеровской комедии, не знают, что «говорят прозой». Качество этой прозы, конечно, различно, но в ней можно найти нешуточные, шекспировские страсти, и библейский пафос, и непосредственность раешной поэзии, и дадаистские языковые кульбиты, и заумь постструктурализма. Наука здесь не самоцель, а отсылка к неким внешним ценностям (новооткрытым скрижалям), заявка на конечную истину, «проект» будущей Истины, т. е., скорее, «карта», чем «местность».

Это парадоксальный «дискурс», противостоящий общепринятому мнению, «доксе», но стремящийся стать его неотъемлемой частью. Не кочегары и не плотники (т. е. не высокий андеграунд былых подпольных времен). Авторы весьма популярные, но не слишком уважаемые, как дамы полусвета. «Фикшн», но не «сайенс»; проза, но не Набоков-Булгаков; гумани-таристика, но не Делез-Леви-Стросс, Ортега-и-Гас-сет, Подорога и Жижек. Короче, выходит какая-то «деррида» дурная, как сон про моветон и бесконечность. Здесь можно повозмущаться, но это бесперспективно, лучше расслабиться и получить удовольствие.

Из всех опубликованных книг Ю. Шилова наибольшей научной ценностью обладает многостраничный труд «Прародина ариев» (Киев: СИНТО, 1995). Это подробнейшее исследование археологических памятников бронзового века на территории Украины. Но и здесь интерпретация господствует над объективным описанием, а идеология над наукой.

Как гласит «закон Мёрфи», число разумных объяснений непонятного явления бесконечно. Во всяком случае, чувство меры и некоторая концептуальная осторожность в высказываниях вполне здесь простительны.

Юрий Шилов принципиальный противник социально-экономических объяснений, статистического метода и какого-либо позитивизма в исторической науке. Различия между арийской и прагреческой культурами (на территории Украины бронзового века) он устанавливает по «следам» мифосюжетов (известных нам из поздних литературных источников), выискивая атрибутику соответствующих мифологических персонажей.

Например, рассматривая среди раскопанных памятников ингульской культуры погребения — предположительно — лучника и металлурга (погребения 11 и 13 из кургана I–II села Кайры на Днепре), Шилов уверенно замечает: «мифологически наивыразительнейшее из всех известных ныне захоронений масте-ров» (ук. соч., с. 279), и привязывает к ним образы дполлона Таргелия и Тельхиния, а к металлургу еще Л гиганта Талоса с Зевсом Талейским. Все вместе определяется им как культура ионийцев, ахейцев, либо пеласгов, после распада арийско-греко-армянского единства. Что не мешает ему одновременно видеть в ритуальной символике погребенных признаки хетто-хурритских богов Тепгуба, Тархунтаса, Кумарби и Улликумми, а также осетинского фольклорного героя Батраза (с. 280–283)[46]. Между тем, историкам хорошо известно, что образы самого Зевса (изначально — и.-е. Дьяуса) у расселившихся на новой родине греческих племен часто по многим признакам не совпадают друг с другом, доходя, порой, до полной противоположности.

Но высшая смелость отождествлений, доходящая до «демиургических» высот, — это когда толкованию подвергаются, так сказать, «заочные», отсутствующие в памятниках артефакты. Так (с. 216), сочетание бараньего черепа, обломков сосуда и отрубленной руки подростка (или женщины) с виртуально возможным (хотя и ничем не доказанным) былым присутствием овчины (якобы истлела без следа!) говорит автору об индоевропейской хтонической семантике, связанной с «прядильщицами судеб и лет». (Может быть, меньшим интерпретационным злом было бы просто подкинуть в могилу веретено?..) В другом месте (с. 146), рассуждая о ритуальном предназначении сосудов одного из погребений, автор констатирует: «содержимое сосудов осталось, к сожалению, неизвестным». Тем не менее, там, по его мнению, наверняка содержалась священная амрита, причем приготовленная «с применением человеческой крови и проч.».

Однако особенно впечатляет апелляция Шилова к археологическим памятникам, которых не существует! Точнее, пока не существует, так как они еще не открыты, но зато спрогнозированы (с. 368): «обнаружение их… можно ожидать в том районе, где будут обнаружены и мастерские, изготовлявшие большие усатовские [культура Сев. Причерноморья] кинжалы». «Не исключено, — продолжает автор, — что в том же — еще не обнаруженном — районе зародились не только усатовские статуэтки… но также "кикладские идолы" и соответствующий им… образ древнегреческого Приапа-трифаллуса».

А собственно, почему мы должны отказывать в способностях к паранаучным озарениям автору, чья система как раз и основана не на «устаревшей» причинной логике, а на анализе подсознания и шаманского экстаза? «Пракосмонавты», «туннели бессмертия», влияние космических излучений на развитие тантрических архетипов, и даже предоставление «погребаемым большей самостоятельности в устройстве своей потусторонней судьбы». Последнее особенно радует.

Индивидуальная специфика «экстатического» подхода Шилова к древним цивилизациям заключена в его теории «священной жреческой демократии». Мол, повсюду расхаживали странствующие мудрецы-шаманы и приобщали недоразвившиеся этносы к азам духовной культуры.

Аратта — это священная страна жреческой первобытно-коммунистической демократии, чьи посланцы стимулировали как создание Шумера, так и индоевропейской и индоиранской цивилизации, «укрощая стихию полукочевых племен» (с. 615, 619). А традиции Аратты сохранились в… Запорожской Сечи (с. 621). Рядом с таким откровением мелкая путаница фактами и их трактовкой — сущие пустяки, ведь, по решению автора, «открытие Аратты… это ключ не только к предыстории, но и к основам евразийской цивилизации». Более того, это и «формирование глобальной культуры XXI-? веков», «забота о будущем», воссоздание «Ноосферы ДУШИ» и «Врат Бессмертия», и «нет у человека задачи актуальнее этой!..» (с. 621–625; выделено Шиловым).

Науке, в традиционном смысле этого термина, здесь, разумеется, делать нечего, однако и претензии на власть новых «брахманов» (будь они демократами или аристократами с эрудицией Николая Федорова и пассионарностью Льва Гумилева) далеко не новы. На эти брахманские «грабли» всеобщего научного счастья мы уже наступали…

Глава 8

ЯЗЫК ОЗАРЕНИЙ

Рассмотренный выше исторический «дискурс» во многом базируется на этимологическом методе. Если так позволено будет выразиться. Этимология не обладает, конечно, точностью математики и даже строгостью некоторых других областей лингвистики, но все же, при всех условностях реконструкции и при всей важности интуиции, она основывается на научных методах. Нужно только понимать, что научный подход не означает полной «прозрачности», особенно когда это касается истории. Некоторые, даже самые прозрачные случаи требуют весьма корректного к себе отношения. Рассмотрим самые простые примеры.

Как можно правильно выразить на родном языке смысл реальных имен — Ваня, Йон, Ганс, Жан, Хуанито, Янек, Генике, Джанелли? Формально, как бы смешно ни звучало, — «Яхве милостив», поскольку этим значением заканчивается цепочка от рус. Иван, англ. Джон, нем. Иоганн — через средневеково-латинское Johannus и греч. Ioannes — к др. — евр. Yohanan. Или возьмем название такого учреждения, как «ломбард». Слово восходит к старофранцузскому «ростовщик (из Ломбардии)»; а сама Ломбардия — это область на севере Италии, некогда заселенная германским племенем лангобардов (букв, «длиннобородые» или «длинные топоры»). И в какой же точке должно останавливаться толкование?

Естественно, что реальный Питер, назвавший дочку Джоанной, меньше всего думал о семантике отношений греческого «Камня» и древнееврейского Яхве, тем более о семантике имени самого Яхве (по принятому мнению — «Я Сущий»; хотя перевод ненадежный).

Деэтимологизация неизбежна, стирание значений, на фоне возникновения новых понятий, происходило всегда. Может быть, только у древних поэтов, в эпоху религиозного анимизма и фетишизма, когда в каждом предмете угадывалась живая душа, а в каждом звуке — магическая сила, за именем всегда «маячит» его сакральное значение. Поэтическое чувство и тягу к языковым играм нельзя искоренить, но нельзя вернуть и утраченную невинность мифологических, «райских» времен, что уже хорошо понималось древними авторами.