В Козлов - Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке) Страница 33

В своем заявлении Тителл свидетельствовал: ему показалось, что "поверенных Алджера Хисса... может заинтересовать вопрос о подлинности или поддельности" письма Еремина. Посетив одного из них -- Ч.Т.Лейна, он поделился с ним своими сомнениями. Тот сказал, что "ему будет весьма интересно", если исследование Тителла "покажет, что подделка, если это подделка, окажется изготовленной на пишущей машинке такого типа, который был использован для подделки документов в деле Хисса"[250]. Получив 1000 долларов в качестве гонорара, Тителл и приступил к своему исследованию.

Это было важное признание, показывавшее заказной характер работы Тителла. Но далее события приобрели и вовсе печальный для него оборот. Директор подкомитета по внутренней безопасности Б.Мандель посетил висбаденскую церковь и опросил лиц, с которыми ранее беседовал Тителл. Оказалось, что загадочный "Добролюбов", как бывший подпольщик (?!), имел не один псевдоним. В их числе был и псевдоним "Добровольский". Без какого-либо труда Мандель обнаружил могилу, надгробный камень Добровольского и получил копии свидетельств о его смерти.

В качестве одного из доказательств подлога письма Еремина, а вернее недобросовестности Левина, Тителл привел подлинное письменное свидетельство протоиерея церкви Адамантова. Оно гласило: "Я, нижеподписавшийся, служу в русской православной церкви Висбадена с сентября 1908 года по настоящее время за исключением периода Первой мировой войны (1914--1919 гг.). Ни один человек с фамилией Добролюбов со мною не служил ни в каком качестве. Кроме того, на нашем русском кладбище нет надгробия с такой фамилией. Я не помню встречи с американским журналистом, г-ном Дон Левиным". Неутомимый Мандель и в этом случае обнаружил фальсификацию Тителла. Оказалось, что существует первый вариант письменного свидетельства Адамантова, в котором было перечеркнуто важное дополнение: "Но есть могила, в которой захоронен русский полковник запаса Иван Васильевич Добровольский, 65-ти лет от роду. 1/14 февраля 1947 г. Добровольский поселился в Висбадене после Второй мировой войны и временно исполнял обязанности пономаря в нашей церкви"[251].

Все тот же Мандель нанес и еще один, вовсе сокрушительный, удар построениям Тителла. Посетив предприятие, выпускавшее пишущие машинки "Адлер", он получил "без труда" письменное свидетельство его руководства о том, что "первая пишущая машинка с русским кириллическим шрифтом, модель 8, была изготовлена в 1903 году"[252].

Бедный Тителл! В своем исследовательском, пусть и меркантильном, порыве он не мог представить себе, что на мгновение окажется объектом внимания специальных служб США. Простыми до примитивности способами они не только дезавуировали его выводы о фальсификации письма Еремина, но и скомпрометировали его имидж ученого и человека. Разорванная цепочка: письмо Еремина -- "дело Хисса" больно ужалила ее создателей своими концами.

Подкомитет по внутренней безопасности Сената США не только решил поставленную перед ним задачу нейтрализации выводов Тителла, но и достиг цели создания соответствующего фона вокруг судебного процесса над Хиссом. Политика и ее грязные методы в очередной раз танцевали канкан над наукой.

В число действующих персонажей пьесы (драмы, трагедии, фарса?) "Сталин -- агент охранки" теперь мы должны ввести новый персонаж. Э.Смит, американский историк, готовивший наивную книгу о Сталине "Сталин: неуловимый революционер", обратился за консультациями к Дж.Кеннану. Это был бывший ответственный сотрудник Государственного департамента США, в руки которого, едва ли не первого в истории с письмом Еремина, попал этот документ. Потом он был послом США в СССР и затем вдруг стал историком. Будучи чиновником, а не историком, он, конечно, письмо Еремина включал в иной контекст. "Моя реакция, -- назидательно писал он Смиту, -- на этот документ состояла в том, что я не обнаружил абсолютно ничего, что бросало бы сомнение на его подлинность, и я признаю его заслуживающим самого тщательного изучения. Я не считаю, что правительству Соединенных Штатов следовало публиковать его при жизни Сталина (будучи уверенным, что это повредит его достоверности), и предложил, что если его и публиковать, то это должно быть сделано частным образом, на достаточно высоком научном уровне, в сопровождении критического анализа компетентного историка"[253]. Так размышлял Кеннан-чиновник. Став историком, он, конечно, должен был продемонстрировать большую объективность. Она оказалась довольно странной по своей противоречивости. Мэтр политики писал своему корреспонденту Смиту в 1966 г. о письме Еремина: "Я могу не колеблясь сказать, что следы подлинности слишком сильны, чтобы оно было подделкой, но и следы подделки почти столь же очевидны, чтобы считать документ абсолютно подлинным"[254]. Чиновник Кеннан боролся сам с собой, с историком Кеннаном, а потому в конце концов в том же письме Смиту был вынужден признать: "Лично я думаю, что документ, возможно, и подделан, но подделан тем, кто был полностью знаком с существовавшей документацией, кто имел марки, печати, бланки и т.п. енисейского ведомства и видел подлинный документ подобного содержания"[255].

Печально, но факт: все споры вокруг письма Еремина могли бы прекратиться сразу после знакомства с советскими архивами. Но иностранцам по столь деликатной проблеме доступ к ним был закрыт, а для советских ученых сама постановка темы "Сталин -- агент охранки" была просто невозможна.

Впрочем, до определенного момента. С началом перестройки появилась возможность более или менее свободного обсуждения ранее запретных тем. Уверен, что ни М.С.Горбачев, ни его советники, задумывая перестройку, к сожалению, ничего не знали о своем предшественнике -- египетском фараоне Аменхотепе, также решительно разорвавшем связь с прошлой идеологией. Опьяняющее ощущение свободы слова и мнений, к которой так жадно десятилетиями стремились россияне, наконец-то стало возможным.

"Комсомолец Забайкалья", кажется, стал первым органом массовой информации, поведавшим советскому читателю о том, что "Сталин -- агент царской охранки". Помещенное на страницах этой газеты интервью доктора исторических наук, профессора Московского государственного института международных отношений Ф.Д.Волкова не оставляло никаких сомнений на этот счет. В интервью корреспонденту этой газеты Волков сообщил о сенсационном факте: "Доктором исторических наук, профессором Георгием Анастасовичем Арутюновым в Центральном государственном архиве Октябрьской революции найден документ, подтверждающий, что И. Сталин-Джугашвили был агентом царской охранки. Копия этого документа была направлена в свое время Н.С.Хрущеву. О нем было сообщено Л.И.Брежневу, К.У.Черненко и в 1986 году -М.С.Горбачеву"[256].

Вскоре массовый советский читатель впервые получил возможность ознакомиться и с текстом письма Еремина, хранившегося, по словам его публикаторов -- Волкова и Арутюнова, в Центральном государственном архиве Октябрьской революции. В комментариях к публикации авторы констатировали, что письмо Еремина "свидетельствует: не позже 1906 года И.Джугашвили (Сталин) стал агентом царской охранки и добросовестно выполнял принятые на себя обязательства на протяжении нескольких лет, примерно до 1912 года"[257].

Публикация Волкова и Арутюнова легко и плавно включила предательство Сталиным дела революции в мрачный список преступлений сталинизма, все более и более стремительно пополнявшийся на рубеже 80--90-х годов. Правда, ее авторы были вынуждены отметить "замечания в отношении его (письма Еремина -В.К.) подлинности", тут же, впрочем, постаравшись дезавуировать их. Касаясь возможности того, чтобы Департамент полиции в официальной переписке мог назвать подлинную фамилию, а не кличку своего агента, Волков и Арутюнов склонны объяснить это тем, что к 1913 г. "надобность в жандармской конспирации отпала", поскольку Сталин порвал сотрудничество с охранкой. По их словам, начальником Енисейского охранного отделения в 1913 г. был М.А.Байкалов, а не Железняков, но это несоответствие авторы объясняют "намеренной или ненамеренной ошибкой Еремина, который в бюрократическом рвении "повысил" в должности А.Ф.Железнякова" (?). По заключению Волкова и Арутюнова, подпись Еремина совпадает с подписями на других вышедших из его подразделения документах.

Волков и Арутюнов либо не знали или не имели возможности знать о той полемике, которая существовала в западной прессе вокруг письма Еремина, либо сознательно умолчали о ней. Ведь тогда шокированному советскому читателю было бы легче объективно судить об этом документе. Однако их публикация содержала ссылки на архивные материалы, даже прямо сообщала, что оригинал, т.е. отпуск письма, направленного в Енисейск Ереминым, сохранился. Иначе говоря, казалось, что для советских ученых стало возможным то, что в силу обстоятельств доступа к советским архивам было абсолютно невозможно для западных исследователей.